Часто мы интересуем­ся парадной стороной войны: сражения, подвиги, награды. А она, эта война, чаще складывается не из подвигов, а из суровых будней, которые русский солдат выносит стойко и достойно…

– Ты там, Алеша, бэрэжись. Нэ лизь пид пули.

Мать и бабушка, плача, на местном диалекте напутствовали мобилизованно­го Алексея Лободу, надели ему на шею крестик. Парню было немного грустно видеть слезы родных. Да и в глубине души он сознавал, что отправляется не за покупкой това­ров, а на театр военных действий, где убивают и калечат.

Однако в тот солнечный день Успения Богородицы 1915 года ему не верилось в печальный исход. Еще находили живой отклик в молодых душах патриотические призывы отстоять веру, царя и Отечество от коварных германцев, еще война не сказалась на уровне провинциальной жизни, еще газеты писали о высоком боевом духе русского воин­ства.

Призывно звучали и слова высо­чайшего манифеста императора Николая II, обнародован­ные 20 июля 1914 года: «Ныне предстоит (...) оградить честь, достоинство, це­лость России и положение ее среди великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные наши под­данные».

Потому Алексею Лободе стало легче на душе, когда он простился с родными. На улице его поджидали мобилизо­ванные сверстники. Вот стоит с узелком Тихон Бобов, такой же, как он, приказчик в магазине Андрея Гавриловича Шапошникова. Улыбается тезка Андрей Сегеда. Бережно придерживает котомку на плече двоюродный брат Андрей Лобода, любимым занятием которого было пение в хоре Никольской церкви.

Они направились в волостной призывной пункт. Там предста­вились:

– Мы с Борысивкы.

Когда назвали свои фамилии, получили указание:

– Вот все новобранцы соберутся, и пойдете на Бирюч.

В шумной и хмельной компании остриженных наголо парней, собрав­шихся в уездном городе Бирюче, вскружила голову атмосфера бесшабаш­ности и удали. Кто неистощимо рассказывал о своих лю­бовных похождениях, кто пел озорные и незатейливые час­тушки:

Повезут нас, новобранцев,

На толстопузых, на германцев.

Повезут нашу пехоту

На германскую, на роту...

Алексей Лобода просил сыграть вальс или польку-ба­бочку и, прихватив партнера за талию, с шиком исполнял разные па. Как любой приказчик, он выучился обхо­дительности в манере общения и танцевальному искусству. Вскоре перебрались на станцию и расположились в вагонах. Ждали отправки.

– Тут Лободы нэма?

Голос шедшего вдоль вагонов мужчины показался зна­комым, и Алексей Лобода вместе с двоюродным братом Андреем, соскочив с нар, кинулся к двери:

– Дядя!

Это был он. Оказавшись в уездном городе, поспешил на станцию и отыскал ребят, чтобы передать узелок, наготовлен­ный матерью и бабушкой. А там вкусное, домашнее: пи­рожки, блины, кусочки мяса, сала. И снова разбередили душу слова:

– Алеша, нэ лизь пид пули...

В таком настроении и простился с родными холма­ми и перелесками. Вагонные колеса на стыках, как перестук пулемета, все отбивали дробь, приближая к фронту…

Военная кампания 1915 года для России складывалась неудачно. После провала весенних наступлений и контрна­ступлений линия фронта откатывалась на восток. Уже по­теряны не только Варшава и Львов, но и Гродно, Вильно, Митава. Германцы подошли к Минску. Туда и катил эше­лон с новобранцами. Правда, по пути были сделаны двухне­дельные остановки в Орле и Брянске, чтобы научить моло­дое пополнение боевому искусству.

От холмов и перелесков эшелон прикатил к лесам и бо­лотам. Ступать можно было лишь по бревенчатой дороге, по валежнику или кочкам. Упаси бог свернуть в сторону. Неизвестно, чем кончится такой шаг: либо по пояс в воде, либо – с головой. И вот на этой, казалось, небом забытой земле надо было держать оборону. Даже не на земле, а в самой ее глубине. Поскольку блиндажи отрывали такие, чтобы сколотить двухъярусные нары, сверху уложить не­сколько накатов бревен и прикрыть их дерном.

Вверху лениво плыли германские дирижабли, в которых приметливые глаза следили за расположением войск.

От бухающих снарядов сотрясается земля и сыплется за воротник шинели, по стенам сочится и под ногами хлюпает болотная жижа, но в блиндаже можно согреться возле печ­ки. Это если солдат не на боевой позиции. Если же на де­журстве в окопах, то не шибко согреешься. Того и гляди, чтобы германец чего-либо не вытворил. Впереди – ряды колючей проволоки, однако в темноте ее легко преодолева­ет любая из противоборствующих сторон. А для газов – пре­град никаких.

Атака случилась, когда боевое дежурство в окопах не­сла пятая рота. Седьмая рота, в составе которой находился Алексей Лобода, «сдала смену» и отдыхала. Солдаты при­водили себя в порядок, брились, подштопывали и подстирывали гимнастерки и шаровары. Песен уже не пели, а больше курили, приспособив для этого листовки, и судачи­ли о мирной жизни. Иные заготавливали письма домой: на бланке с печатным текстом проставляли свою фамилию, а неграмотные просили об этом Лободу.

Однако отдыхали недолго: пришла команда отремонти­ровать проволочные заграждения в соседней пятой диви­зии. Командир роты Домбровский отправил всех солдат во главе со старшиной, оставив лишь пятерых для дежурства, а Лободу назначил старшим.

Дежурство несли так: двое спят, трое вначале закрепля­ют штыки, клацают затворами, расстегивают патронные сумки, а потом бодрствуют и наблюдают. Лобода ночью не смыкал глаз, тоже вглядывался в апрельскую глухую тем­ноту, тревожно прислушивался к редким одиночным выст­релам и пулеметным очередям. До передовой рукой подать – метров сто.

Неожиданно на позиции седьмой роты вспыхнул огонь. Загорелся костер. Это сигнал газовой атаки. Вот уже пыла­ет второй костер, третий... Так и есть – немцы пустили газы в наши окопы. Хотя и готовились к такой неожиданности, а все-таки от испуга ватными сделались руки и ноги.

– Господин капитан, газовая атака! – одолевший минут­ную слабость Алексей Лобода уже тормошил спящего ко­мандира роты.

Тот приказал немедленно надеть газовые маски и сам стал лихорадочно расстегивать сумку. Как и наставляли, марлю смочили в ближайшей луже. Вскоре все шестеро солдат и капитан походили на привидения. Отблески кост­ров высвечивали мерлушковые папахи, белые маски, зак­рывшие носы и рты, и глаза, тревожно смотревшие вперед. Все понимали, насколько несовершенна защита, поэтому появление газов в своем расположении пытались ощутить всеми органами обоняния и осязания – всем нутром, даже кожей.

Но вот загорелись костры на немецкой стороне. Что это? Солдаты тут же облегченно вздохнули. Ветер переменился, и вместо распространения на русских позициях газы по­шли к хозяевам. Солдаты стали просить капитана отпустить их в седьмую роту, где газы вершили свое удушливое дело.

– Не сметь! – командир опасался, что и его подчиненные могут отравиться.

Утром над позициями русского и германского воинства поднялись белые флаги. Те и другие негласно просили: да­вайте не будем стрелять, пока не похороним солдат, заму­ченных газами.

– Вот теперь ступайте! – приказал капитан и, обращаясь к Лободе, добавил: – Если обнаружишь фельдфебеля с ге­оргиевской лентой в петлице, не хорони его в общей могиле. Доставь ко мне. Он мой родственник.

Жутко скорбное это занятие – собирать отравленных га­зами. Нечеловеческие позы умерших свидетельствовали, как мучительно расставались они с жизнью. У них из гимнасте­рок вынули документы, деньги, а потом похоронили в общей могиле. На холме водрузили дубовый крест с дощеч­кой, на которой написали, что здесь упокоились отравлен­ные газами солдаты и младшие командиры 5-й роты.

А фельдфебеля с георгиевской лентой и просмоленным патронташем принесли к Домбровскому. По его распоря­жению умершего одели в новое обмундирование и похоро­нили отдельно с воинскими почестями. На дубовом кресте выжгли фамилию, имя и отчество погибшего.

Но где сейчас эти могилы? Как жестоко иной раз распоряжается время! С той поры несколько военных волн прокатилось по болотистой бело­русской земле. И по берегам реки Щары, где занимали позиции однополчане Алексея Лободы, ничто уже не напо­минает о братских могилах Первой мировой. Будто погиб­шие не защищали Отечество, а вершили недобрые дела…

Бывали и другие атаки. Дневные. Со стрельбой и пре­одолением проволочных заграждений. В 1916 году они, как правило, оказывались безрезультатными. Ни германцы, ни русские не в силах были потеснить противника. Потому линия фронта оставалась неизменной, но жертвы с обеих сторон продолжали расти.

После одной из таких атак залегли на нейтральной поло­се. Германские пулеметы головы поднять не дают, а прика­за к отходу все нет и нет. Многие однополча­не Алексея Лободы пали под кинжальным огнем. А другие с утра до вечера пролежали на позиции. Даже сухой паек в рот не лез. По темноте перебрались в свои окопы. И молодые возбуж­денные офицеры кричали в запале: «Спасибо, солдаты! Набили немцу морду!». И солдаты по уставу отвечали: «Ура!» А про себя размышляли: «Кто кому морду набил...»

Позиционная война и потери снижали боевой дух про­тивоборствующих. Для солдата такое однообразие рав­носильно сдаче боевых позиций. Словно вирус, поползло братание одичавших окопных жителей. Офицеры всячес­ки препятствовали этому. Однако невольно делали вид, что не замечают, как целая рота, подняв белый флаг, шла навстречу германцам, над головами которых кра­совался такой же флаг. Солдат много, а их – единицы. Станешь на пути – сомнут. Два раза и Алексей Лобода жал руку немцу в каске с рогом на макушке. Он отдал ему несколько кусочков сахара, тот же вручил шампан­ское. Мог бы шнапсом угостить, но Лобода предпочитал благородный напиток.

Питание тоже не поддерживало боевой дух. Раньше в блиндаже обычно стояли ящики с консервами, бочки с со­лониной, а теперь – три фунта хлеба на день да чечевица.

Фронт разваливался. Эшелоны самовольно поползли на восток, домой. Манящий путь к мирной жизни все больше соблазнял солдатскую братию. Не избежал искушения Алексей Лобода, когда их 42-я дивизия по существу ого­лила фронт. Домой добирался через Харьков, а в пределы Алексеевки вступил осе­нью 1917 года.

Тут еще царило давнее патриархальное спокой­ствие. Владелец магази­на пригласил Лободу вновь встать за прилавок. Вернувшемуся с войны приказчику он выплатил причитающееся пособие. Но вскоре забурлила и Алексеевка. Отречение царя, Временное правительство, Октябрьский переворот, гражданская война… Пришло время выбора. Алексей Лобода вновь надел шинель и взял в руки винтовку...

Судьба бла­госклонно отнеслась к Алексею Михайловичу Лободе, да­ровав ему не только «многия лета», но и твердую память. Он прошел многие жизненные испытания, но по-особому относился к событиям Первой мировой войны. Вспоминая былое, он словно ощущал хмельной ветер юности, и мысленный взор его переносился в то невероятно далекое время, когда гимном было «Боже, царя храни!», а по праздникам парубки щеголяли в хромовых сапогах, мали­новых косоворотках и фуражках с высокими околышами…

Алексей Михайлович Лобода появился на свет за 4 года до начала XX века. Перед кончиной, почти в столетнем воз­расте, он успел рассказать свою фронтовую историю. Она была записана мною в 1993 году.