В.Б. Колмаков. С Россией в сердце. Дмитрий Скрынченко. История жизни. Воронеж, 2012 – 400с.

За последнее двадцатилетие история русского национал-консерватизма приобрела огромную научную и политическую актуальность. Особую значимость имеет хуже всего  исследованное национал-демократическое направление в консерватизме.

Весомый вклад в его изучение внес Вадим Борисович Колмаков. Предметом своего исследования он выбрал историю жизни Дмитрия Васильевича Скрынченко, который принадлежал ко второму эшелону публицистов и деятелей русского национал-консерватизма. Они находились в тени его лидеров: Л.А. Тихомирова, М.О. Меньшикова, П.И. Ковалевского, П.Н. Балашова и др., но без них русский национализм не стал бы серьезной силой. Однако в историографии, а тем более в общественном сознании, они практически неизвестны. Происходящее на наших глазах восстановление исторической правды о русском национал-консерватизме вплотную подвело к изучению его второго эшелона.

Книга В.Б. Колмакова¹ не только воскресила из небытия историю жизни человека, посвятившего себя служению Отечеству, но и помогла глубже разобраться в проблемах  России того времени. Автор показал, что Скрынченко был самостоятельной фигурой, взгляды которого складывались не только под влиянием того или иного идеолога, но и в результате собственного анализа российской действительности.

Изучая наследие своего героя, Колмаков установил, что в нем содержатся две стержневые проблемы, без рассмотрения которых нельзя понять ни Скрынченко, ни истории России ХХ века. Первая проблема – это проблема православия. По мнению Скрынченко, православие – это единственное духовное начало России. С его утратой смысл  жизни становится бездуховным и ограничивается  приобретательством, что ведет к тотальной безнравственности и гибели.

Проблема цивилизационного пути русского народа – это вторая проблема. Будучи русским  националистом, Скрынченко отстаивал принцип неделимости русского государства и русской нации, под которой он понимал совокупность великорусов, малорусов и белорусов. Русские националисты, указывает Колмаков, понимали «недопустимость разделения русской нации по отдельным славянским  государствам, которые были бы независимы от России».

Поскольку самостоятельными игроками в мировой политике им не стать,  «они всегда будут искать покровительства на стороне с тем, чтобы отдать кому-нибудь часть своего суверенитета».

Соглашаясь с этими выводами Колмакова, заметим, что русские националисты все же недооценивали степень надвигавшейся опасности. Что же касается властей, то сама мысль о возможном отделении Украины и Белоруссии казалась им настолько дикой, что они либо проявляли преступное равнодушие к растущему сепаратизму, либо принимали неуклюжие, непродуманные меры, усугублявшие ситуацию. Учитывая все это, следует признать, что книга Колмакова написана на жизненно важную тему и ее научно-практическая значимость очевидна.

Основа образования Скрынченко была заложена в Воронежской Духовной семинарии, где, по его словам, много внимания уделялось умению излагать свои мысли на бумаге, приветствовались диспуты. Колмаков оправданно обратил на это внимание. В дооктябрьской либерально-демократической и советской литературе семинарии рассматривались как очаги застоя и бессмысленной зубрежки. Достижения же ее выпускников в науке, культуре, политике осуществлялись вопреки семинарскому образованию. Скрынченко и другие знатоки проблемы думали иначе. Так, видный мыслитель Н.Н. Страхов, учившийся в скромной Костромской семинарии, утверждал, что уважение к науке там было величайшее².

Завершил образование Скрынченко в Казанской Духовной академии. Духовные учебные заведения, да и характер, склад ума выработали в нем как глубокую приверженность к православию, так и нетерпимость к инаковерию и инакомыслию. Но священнослужителем Скрынченко не стал. По убедительному объяснению Колмакова, одной из главных причин было неблагополучие в самой церкви, где процветал и произвол и бесправие, ослаблявшие ее.

Определяя мировоззрение Скрынченко, Колмаков указал, что помимо преданности православию, царю и отечеству, важной составляющей его является идеологема, ядром которой была государственно-православная идея, выраженная формулой монаха Филофея: «Москва - Третий Рим». Согласно данной идеологеме, материальное является слабым выражением высшей истины и красоты. Поэтому, признавая материальный мир, стремиться надо к идеальному. Так, для реальной Руси ориентиром была Святая Русь.

Мистический реализм,  характерный для Скрынченко, писал Колмаков, «предполагает пленение … сознания утопией – это сакрализация царской и государственной власти, черно-белое видение мира, нежелание идти на уступки, страстное стремление приблизиться к воплощению Царства Божьего на  земле». Церковное сознание сочеталось у Скрынченко со светскими рациональными знаниями, «которые весьма органично были встроены в сознание церковное». Идеологемма мистического реализма включала в себя совокупность идей, удачно названных Н.А. Бердяевым «православным национализмом». «Последний включал в себя сохранение государственного устройства в неизменном виде, церковность русской жизни и патриотизм». С содержанием понятия, в целом, можно согласиться, но с его наименованием – нет. Православие предназначено для всех, следовательно, национальным оно не может быть.

Освещая  жизненный путь Скрынченко, Колмаков показал, что он не только национал-консерватор, но и активный деятель  этого движения, готовый отдать жизнь за свои идеалы. Но этого оказалось недостаточно. Россия нуждалась не только в защите традиционных ценностей, но и в кардинальной модернизации.  Верховная же власть этого не понимала и, будучи вынужденной заниматься обновленческим процессом, делала это не блестяще, что роняло престиж монархии. В  прошлом самодержавие не раз возглавляло преобразования (например, реформы Петра I, Александра II) и, в целом, справлялось с проблемой. Но в конце ХIХ века оно стало превращаться из ведущего в ведомого, который сохраняет власть, но идет уже не столько по своему желанию, сколько уступая желанию других.

Ситуацию усугубило наличие в ней сил, рвущихся немедленно изменить страну и свое положение в ней. Однако стремление изменить все и сразу вело к катастрофе. Оппозиционеры - от умеренных либералов до крайних революционеров - полагали, что самодержавие является главным препятствием на пути прогресса, и боролись за его устранение. Заявления же либералов о том, что они за монархию, но монархию конституционную, ничего не стоили, ибо фактически они хотели оставить ей только декоративные функции на английский манер. Но Россия не Англия. И в начале  ХХ века самодержавие оставалось в глазах миллионов не только властью, стержнем страны, но и основой миропорядка. Лишение властных полномочий делало этот стержень чрезвычайно хрупким, а его ломка фактически исключала мирное решение ставших уже взрывоопасными социальных, экономических, национальных и политических проблем. Выходом из неизбежного в этом случае краха и хаоса могло быть установление кровавой диктатуры, что и осуществили большевики.

Колмаков, не забывая о мистицизме, утопизме и даже элементах ретроградности у Скрынченко, показал, что его воззрения и деятельность, как и воззрения и деятельность других консерваторов, больше соответствовали интересам России и были более приемлемы для нее, чем замыслы оппозиционеров всех направлений. Оглядываясь на историю России ХХ века, невольно приходишь к мысли, что при всех недостатках самодержавия и самого Николая II, лучше бы царь и империя остались бы, ибо «освобождение» принесло революцию, гражданскую войну, истребление миллионов, а в конце века - геополитическую катастрофу.

Отметим, что многие монархисты, включая Скрынченко, видели недостатки режима и пытались его усовершенствовать; другое дело, что они  не достигли цели. Колмаков совершенно справедливо уделил повышенное внимание деятельности Скрынченко в Западной России. Он не только долго там жил. Его националистические убеждения сложились там же. И именно здесь таилась смертельная угроза русскому народу и русскому государству.

О специфике положения Западной России писалось не раз. Но даже такие корифеи науки, как С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, смотрели на историю края, как на нечто второстепенное по сравнению с историей центра. Советские же историки акцентировали внимание на национально-освободительной борьбе против царизма. При освещении событий под таким углом зрения польская угроза уходила в тень, а польские выступления расценивались как составная часть борьбы против России, против самодержавия. Даже классовая борьба освещалась крайне бегло.

Ситуация же, сложившаяся в крае, была абсурдна. Украинские и белорусские крестьяне считались русскими и, следовательно, составляли часть государствообразующего народа. Но они же находились в крепостной зависимости у национальных и религиозных врагов России. Неполноправным быдлом они остались и после отмены крепостного права. Польские паны имели все: земли, деньги, влияние, причем не только в крае, но и в С.-Петербурге. Небезуспешными были попытки влияния на формирование украинского и белорусского литературного языка.  Имели место и открытые претензии к Правобережной Украине и Белоруссии, которые объявлялись исконными польскими владениями.

Горячий патриот и страстный православный, Скрынченко яростно боролся со всем этим. Современный читатель, погружаясь в биографию Скрынченко, прекрасно освещенную Колмаковым, найдет для себя не только интересные, неизвестные ему исторические сюжеты, но и немало такого, что злободневно и сегодня.

Вместе с тем,  нельзя не обратить  внимание автора на следующее. Скрынченко и современные ему правые не были первооткрывателями. Раньше их о трагедии Белоруссии и Правобережной Украины писал выдающийся русский историк и патриот М.О. Коялович. Его труды не потеряли своего значения по сей день. Не прекращаются и попытки замолчать сочинения страстного поборника триединства русского народа. К сожалению, Колмаков обошел эту фигуру. Думается, что ему следовало бы обратить внимание хотя бы на основные труды Кояловича: Литовская церковная уния. СПб., 1859.Т.1.; Литовская церковная уния. СПб., 1862.Т.2.; Лекции по истории Западной России. СПб., 1864; Документы, объясняющие историю Западной России и ее отношение к восточной России. СПб, 1865; Воссоединение западнорусских униатов старых времен. СПб., 1873.

Вслед за Кояловичем  Скрынченко трагедию Правобережной Украины и Белоруссии связывал с национальной и религиозной  изменой западнорусской феодальной верхушки, которая ради сохранения своих владений приняла католичество и ополячилась. И Коялович и Скрынченко вековую борьбу в крае рассматривали как столкновение западной (представляемой поляками) и русской цивилизации. Определяющим фактором последней оба патриота считали православие. Его роль, безусловно, велика, но и Скрынченко и, в особенности, Коялович ее преувеличивали. Коялович, понимая, что противостояние крестьян с польскими  панами имеет не только религиозную, но и социальную подоплеку, последнюю затушевывал, обоснованно опасаясь обвинения в разжигании ненависти ко всем помещикам. Скрынченко же, в условиях  большей свободы и имея опору не в кружке, а в партии, указал на социальную составляющую конфликта. Есть основания говорить, что русский национализм в конце ХIХ – начале ХХ вв. сделал шаг вперед. Но этого было недостаточно. Главным препятствием было то, что консолидация русского народа в нацию не завершилась. Более того, не только русский триединый суперэтнос не был консолидирован, но даже и его великорусская ветвь. Скрынченко и другие правые видели это и пытались ускорить процесс, но революция разрушила все замыслы.

Обеспечить процветание и стабильное развитие России могла, по Скрынченко, русская национальная политика под лозунгом «Россия для русских». Колмаков, совершенно обоснованно уделив повышенное  внимание этому сюжету, показал, что этот лозунг, в понимании Скрынченко, не направлен на национальное угнетение. Он лишь утверждает то, что русские должны быть хозяевами в России, ибо русское государство создано ими и основные повинности возложены на них же. Другие же народы свободны в развитии своей культуры, экономики. Им только не позволено угнетать русских. Гарантией же от русских злоупотреблений является православие. Истинные же православные за счет других не живут.

Важнейшим же препятствием к русской консолидации является дворянство. Будучи некогда опорой престола, дворянство превратилось в просителя государственной поддержки. Оно же заражено космополитизмом и неблагополучно в этническом отношении, поскольку значительная его часть не русская.

Колмаков, высоко оценивая борьбу своего героя за Россию, тем не менее, считает, что он, как и другие русские националисты, не понимал несовместимости национализма и имперства. Это главный недостаток его политической платформы. Тезис о несовместимости национализма и имперства широко распространен в литературе. Но мы с ним не согласны. Русские императоры проводили имперскую политику и и не жаловали русских националистов. Однако империя рухнула. Английский национализм был гораздо жестче русского, а Британская империя стояла веками. Когда же колонии стали обузой для Англии, она не стала препятствовать их освобождению.

Сохранность же русской империи гарантировалась русским суперэтносом. Перепись 1897 года зафиксировала абсолютное большинство русских, т.е. великорусов, малорусов и белорусов, составивших  71,9% от всего населения страны. Учтем и процесс обрусения ряда народов, веками живших рядом с русскими и находивших под влиянием русской культуры. В литературе часто указывают на языковые различия, способствовавшие по мере своего развития формированию украинской и белорусской наций. Но языковые процессы управляемы, и была возможность развития по линии сближения с русским языком. Во Франции веками существовали северофранцузский и провансальский языки, различия между которыми были большими, нежели между русским и украинским языками. К тому же существовала богатая, достигшая высокого уровня, до которого было далеко украинской того времени, провансальская литература. Однако взятый в период Великой Французской революции курс на централизацию привел к вытеснению провансальского языка. Германия же сохранила десятки местных языков. Объединяющим стал искусственно созданный литературный язык. Имеют место и религиозные различия, а также культурные. Тем не менее, при всех различиях чувство принадлежности к единой немецкой нации сохраняется. То же самое можно сказать и об итальянцах, а ведь северяне и южане отличаются и по ментальности, и по языку.

В этой связи консолидация трех ветвей русской нации в одну вполне была возможна. Еще проще было сохранение триединства. Однако следует учесть, что национальная консолидация, руководимая сверху, невозможна без насилия. Французский пример в этом отношении красноречив. В России достижение заявленной цели потребовало бы еще большего насилия. Скрынченко, да и все другие правые этого не понимали. Зато захватившие власть большевики понимали ситуацию хорошо. Русское единство представляло смертельную угрозу для их господства, и большевики его ликвидировали. Национал-разрушители, сепаратисты, которых пальцем не тронули русские национал-консерваторы, совместно с большевиками развеяли наследие, которое создавали целые поколения нашего народа. Защитники православия, монархии, русской цивилизации и русского народа оказались наивными в политике людьми. Они не могли представить, насколько вероломен, жесток и абсолютно бессовестен противник, с которым они боролись.

Тем не менее, они сделали все, что было в их силах. Скрынченко был одним из самых последовательных и неукротимых борцов. Знакомство с жизнеописанием людей, подобных Скрынченко, вселяет надежду в возрождение России. Автор же жизнеописания заслуживает признательности русского читателя.

1 В.Б. Колмаков. С Россией в сердце. Дмитрий Скрынченко. История жизни. - Воронеж, 2012.

2 Цит. по Никольский Б.В. Николай Николаевич Страхов // Исторический вестник. 1896. № 4. С.216.