Жизнь и судьба Анны Корольковой

РУССКАЯ СКАЗОЧНАЯ ТРАДИЦИЯ

В ТВОРЧЕСТВЕ А.Н. КОРОЛЬКОВОЙ

Сказки Анны Николаевны Корольковой (1892-1984) славятся богатством содержания и отточенностью формы. Известно, что в основе большинства их лежит традиционный сюжет. Например, таковы волшебные сказки «Сивка-Бурка», «Финист – Ясный сокол», «Иван-царевич», «Ковер-самолёт» и многие другие.  В них представлена жизнь воронежского крестьянина во всём её развитии и многообразии. Сказки А.Н. Корольковой интересно читать: так много деталей из старинного русского быта мы узнаём. 

Например, богата такими мотивами сказка «Птица-орлица» из сборника сказок А.Н. Корольковой, подготовленного  Э.В. Померанцевой (1969). Марья Моревна  дает своему мужу волшебную ниточку, которая поможет собрать Ивану колечко из «кукующих слёз». Интересно, что эта ниточка называется в сказке «первоучена»: «А это тебе нитка первоучена (шила этой ниткой, когда начинала учиться рукодельничать), ты её зажми, никому не давай». Где клубочек остановится, там будет дерево, а на этом дереве, на сухой ветке кукушка кукует и по ветке слёзы скатываются  (4, с.121). Вероятно «первоучена» нитка обладала магическими свойствами «первого» и «последнего» числа, как первые срезанные локоны ребёнка, первый и последний сноп, первый снег, первый день Нового года. Характерен сам образ «кукующих слез», ведь кукушка традиционно ­является символом горя и тоски.

Марья Моревна, жена Ивана-стрельца, является образцом традиционного поведения женщины: «Он глянул и глаз отвести не может, спрашивает: – Как тебя зовут? – Марьей. У ней заалелось лицо заревом. – Буду я тебе верной женой и доброй хозяйкой» (4, с.118). Всё домашнее хозяйство было на её совести: «Сразу же Марья взялась за работу: вымыла хату, побелила, душистой травы настелила. Сор-то она выкинула за сени, за порог, а веничек под порог» (4, с.118).  Из этих строк мы узнаём об особенностях традиционного ведения домашнего хозяйства.

В сказках А.Н. Корольковой мы встречаем и детали семейно-бытовых обрядов, например, похоронного обряда. Так, в других вариантах сказки «Сивка-Бурка», отец просит сыновей приходить  к нему на могилу. В сказке А.Н. Корольковой уточняется эта просьба: сыновья должны прийти, потому что его, колдуна, схоронили без поминального обряда: «Приходит ночь. Сыновья слышат – под окном отец. – Васька, Васьк! – Гришка, Гришк! – Ванька, Ваньк! – А-а? – Что же вы меня похоронили, как скотину, без помину. Пришли бы хоть на могилу, посидели» (4, с.109). Перед этим подробно описывается, как трудно умирал отец-чародей, что опять же соответствует представлениям славян о ведьмах и колдунах.

Наоборот, комически подаётся в сказке «Бубличная туча» свадебный обряд. Перед нами пародия на свадьбу, ведь «играют» её старик и старуха, чтобы «помолодиться», играют на деньги барина, которые тот случайно обронил на дороге. Старик ничего не рассказывает жене, чтобы она не проболталась. Они и наряжаются, и как бы едут венчаться, при этом А.Н.   Королькова точно называет детали старинного свадебного обряда: «Они объехали раза два по селу кругом. Приехали домой, стол накрыли, он её по три раза вокруг обвёл. Она в дымке. Сыграли свадьбу. Живут. Помолодели» (4, с.297). Сюжет сказки связан с насмешкой над глупой женой, которая всерьёз говорит потом уряднику о том, что когда играли свадьбу, были  и «бубличная туча», и «заяц в верше», и «щука в капкане». Все эти небылицы придумал старик, чтобы жене никто не поверил и, в итоге, не отобрали деньги. Э.В. Померанцева отмечала: «Сказка Корольковой, рассказанная с большим юмором, мастерски рисующая образ болтливой и глупой бабы, является одним из лучших вариантов этого сюжета» (4, с.298).

Обилие комических ситуаций в сказках А.Н. Корольковой привело нас к размышлениям о своеобразии богатой смеховой традиции в её творчестве. Тем более, что жанр сказки, направленный в первую очередь на развлечение, подразумевал такую форму рассказывания. По нашему мнению, традиция создания и исполнения  её сказок  восходит к многообразному творчеству русских скоморохов. Факты биографии А.Н. Корольковой, говорящие о глубоких корнях искусства исполнения сказки в её семье, позволяют сделать такое предположение. Для выяснения этого вопроса остановимся подробнее на отдельных фактах истории жизни А.Н. Корольковой.

 Жители села Старая Тойда, откуда она была родом, являлись переселенцами из центральных губерний России, в частности, из Ярославской губернии. Село Старая Тойда расположено в центре поселения, застроено по береговому склону реки Тойда, основано в конце XVIII века. Первые поселенцы обосновались здесь после 1696 года. Это были мелкие служивые люди, впоследствии – однодворцы. В 1699 году самовольно переселившихся людей согнали, а на их место в 1701 году были переселены дворцовые крестьяне из-под Ярославля. Ярославские места издавна были местом коренного заселения русского народа со времен Киевской Руси. Фольклорная традиция, в том числе и скоморошеская, там не прерывалась даже  татаро-монгольским нашествием.

Воронежские земли, как известно, были частым пристанищем беглых людей. Вполне возможно, что после 1648 года, когда вышел царский Указ о запрете скоморохов и выселении их вместе с семьями из центральных губерний, сюда, на окраину тогдашней России, перебрались и некоторые семьи скоморохов, как уже говорилось, из дворцовых крестьян из-под Ярославля.  «Запреты на профессию вынудили скоморохов разбрестись  по различным отдалённым углам страны. Богатство сказочной традиции в местах, отмеченных пребыванием скоморохов (Дон, Орловщина, Поволжье, Север, Урал), подтверждают гипотезы об их участии в сюжетосложении и выработке сказочной поэтики» (1, с. 411).

Творчество скоморохов охватывало практически все жанры фольклора. Сказка занимала в их репертуаре важное место. Скоморохи разрабатывали всё многообразие сказочной формы: сказочные формулы,  присказки, зачины и концовки, особое строение сказки. Э.В. Померанцева выделяла особое «скоморошеское, балагурное направление в русской сказке», высоко оценивала роль скоморохов в становлении сказочной поэтики: «На выработке традиционных приёмов сказочной поэтики, и прежде всего волшебной сказки, сказалось то, что сказки, очевидно, входили в репертуар древнерусских профессиональных артистов: плясунов, песельников, рассказчиков и бахарей-скоморохов, свидетельства об искусстве которых мы имеем с ХI по XVIII век. Жизнь сказки в устах профессионалов несомненно содействовала выработке стабильности сказочной поэтики». (2, с.119)

Конечно, прямых свидетельств о происхождении семьи сказочницы из скоморошьего рода у нас нет, но об отзвуках искусства скоморохов в их творчестве мы можем говорить со всей уверенностью.  Например, в семье А.Н. Корольковой (в девичестве Глазковой) сказочниками были и бабушка, и дедушка - Устин Сергеевич. В Старой Тойде был известен еще один сказочник – Николай Устинович Глазков, у которого дед и отец слыли лучшими рассказчиками и песенниками.  Две его сказки опубликованы в сборнике «Народное творчество в годы Великой Отечественной войны» (Воронеж, 1951). И, конечно, соседский дед Стяпуха – пасечник Степан Иванович Растрыгин, доживший, по словам Анны Николаевны, до 116 лет, передал множество сказок и преданий тойденским ребятишкам, которые прибегали его послушать. (3, с.4)

Э.В. Померанцева в 1969 г. писала: «Если учесть возраст Анны Николаевны, родившейся в 1892 г., и то, что она в ранней юности переняла свои сказки от глубоких стариков, можно считать, что её репертуар восходит если не к концу XVIII, то к самому началу XIX в. Репертуар этот исключительно велик. Хотя сказочница и жалуется, что сейчас уже не может вспомнить многие сказки, которые раньше часто рассказывала, в 1955-1957 гг. от неё было записано свыше ста сказок» (4, с.5)

От А.Н. Корольковой записывали сказки все 40-70-е годы известные фольклористы: В.А.Тонков, Э.В. Померанцева, Н.И. Савушкина. С её сказками выходили сборники в 1940, 1941, 1944, 1945, 1950, 1956, 1958, 1969 гг. Переиздания её сказок выходят и в наши дни. Есть  среди многих записей сказок А.Н. Корольковой и варианты отдельных сюжетов, записанные в разное время: «Илья Муромец», «Незнайка», «Хрустальное озеро», «Мартынка», «Финист – Ясный сокол», «Сестрица Алёнушка», «Мальчик-с-пальчик» и другие. Сравнение этих вариантов раскрывает творческую мастерскую сказочницы, показывает, как от сказки к сказке видоизменялись отдельные приемы при сохранении  основного сюжета.

Например, мы имеем две записи сказки «Финист – Ясный сокол»: 1941 г. (запись В.А. Тонкова) и 1958 г. (запись Э.В. Померанцевой). Вот как по-своему  начинаются эти сказки:

1941 г.: «Жил да был один крестьянин. У него умерла жена, осталося три дочки. Жили они хорошо, а потому хотел старик нанять работницу – в хозяйстве помогать. Но меньшая дочь Марьюшка сказала: – Не надо, батюшка, нанимать работницу, сама я буду хозяйство вести» (5, с.29).

1958 г.: «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был зажиточный крестьянин. У него было три дочери. Умерла у него жена. Они ещё девушки были. Он хотел работницу нанять, а младшая дочь говорит: – Не надо, батюшка, я всё буду делать: и коров доить, и белье стирать, и заплаты платать» (4, с.152).

В позднем варианте подробнее сказано о домашних занятиях Марьюшки, используется местное тойденское словечко «заплатки платать». А описания завистливых сестёр, напротив, красочнее звучат в тексте 1941 года: «Ладно. Стала дочка Марьюшка хозяйство вести. Всё-то она умеет, всё-то у неё ладится. Любил отец Марьюшку: рад был, что у него такая умная и работящая дочка растет. А из себя-то Марьюшка красавица писаная. А сёстры завидущие и жаднющие, из себя-то они некрасивые, а модницы-перемодницы, – весь день сидят, да белятся, да румянятся, да в обновки наряжаются, платье им – не платье, сапожки – не сапожки, платок – не платок» (5, с. 30). В тексте 1958 года говорится кратко, но очень ёмко: «Трудолюбива была. А эти две, как на разгуле» (4, с.153).

В сцене описания Финиста мы вновь сталкиваемся с умением сказочницы по-разному говорить об одном и том же образе:

1941 г.: «Когда все спать полегли, бросила Марьюшка пёрышко на пол и проговорила: – Любезный Финист – Ясный сокол, явись ко мне, жданный мой жених! И явился ей молодец красоты неописанной» (5, с.30). В тексте 1958 г. речь держит Финист: «Все убрались, она вынула перо. Оно сделалось царевичем. Ну, вот, сели они, побеседовали. Он говорит: – Марьюшка, ложись спать, а я полечу по поднебесью полетать. Ударился о землю и стал ясным соколом» (4, с.154). И описание красоты Финиста, и его желание полетать «по поднебесью», – всё выражено в устойчивых, постоянных оборотах, отработанных рассказчиками-сказочниками за многие годы.

Эпизод, когда Марьюшка видит кровавый след на окнах, после того, как израненный Сокол бился о вставленные сёстрами в раму ножи, также описывается по-разному.  В сборнике 1941 г. даётся яркая эмоциональная картина переживаний героини: «заплакала Марьюшка горькими слезами, смыла слёзками кровавый след, и стала Марьюшка ещё краше. И пошла она к отцу и проговорила: – Не брани меня, батюшка, отпусти в путь-дорогу дальнюю, жива буду – свидимся, умру – так, знать, на роду написано!» (5, с.31)

1958 г.: «Она проснулась, рассвело уже. Она видит на ножах кровь и пёрышки. Погорилась-погорилась, делать нечего. Утром говорит отцу: – Батюшка, устала я от домашней работы, я пойду в Иерусалим Богу помолюсь» (4, с.155).

Во втором  варианте (в  записи Э.В. Померанцевой) чувства выражены более сдержанно, но динамично. Характерно упоминание Иерусалима. Вспомним, что дед А.Н. Корольковой – Устин Сергеевич - был поводырём слепого, исполнителя духовных стихов;  и разговоров о святых местах в их семье, вероятно, было много. Кроме того, вновь используется местное ёмкое выражение «погорилась» –  опечалилась, пострадала.

В описании дороги и встречи с Бабой-Ягой  вновь мы видим разнообразие традиционных оборотов:

1941 г.: «И вот выходит Марьюшка на поляну и видит: стоит избушка на курячьих ножках – вертится. Страшно стало Марьюшке: – Избушка, избушка, встань к лесу задом, ко мне передом, мне в тебя лезть, хлеба есть!» Повернулась избушка к лесу задом, ко мне передом. Зашла Марьюшка в избушку и видит: сидит там Баба-Яга – костяная нога, ноги из угла в угол, губы на грядке, а нос к потолку прирос» (5, с.31).

1958 г.: «Шла она чистыми полями, дремучими лесами, бархатными лугами. Видит – стоит избушка на куриных пятках, на собачьих лапках и вертится. Она говорит: – Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом. Дай мне в тебя влезть, хлеба-соли поесть. Избушка повернулась. Взошла в неё Марьюшка. Там Баба-Яга. Ноги на порожке, губы на сошке, руки из угла в угол, нос в потолок» (4, с.161).

И в первом, и во втором вариантах  Баба-Яга традиционно описывается как представительница царства мёртвых, а её «избушка на курячьих ножках» –  как домовина, гроб, часть её тела – неживая («костяная нога»). Материал сказки А.Н. Корольковой является ещё одним подтверждением точки зрения В.Я. Проппа о том, что Баба-Яга является корифеем обряда инициации, связан этот образ и с культом предков, которые покровительствовали живущим. Сама избушка в изображении А.Н. Корольковой недвусмысленно напоминает гроб. Это ещё раз показывает, насколько архаичны сказки А.Н. Корольковой, в какую глубину веков ведут они слушателей и читателей.

Говоря о «скоморошеском, балагурном направлении в русской сказке», мы имеем в виду обилие иронических шуток, острот в тексте сказок. Комическое в сказках А.Н. Корольковой представлено различными оттенками юмора и сатиры. Большое значение имеет ирония, особенно в социально-бытовых сказках. Комическое присутствует и в волшебных сказках, часто оно концентрированно даётся в концовках сказок, после того, как все драматические конфликты сказки разрешаются.

«Еруслан Лазаревич», концовка:  «Сказка вся, а присказка будет завтра после обеда, поевши мягкого хлеба». (4, с.63).

«Сивка-Бурка», концовка: «Так они жили-поживали. Я недавно у них была, мед-пиво пила, с ним говорила, да кой про что спросить забыла» (4, с.117).

 «Кочет, кот и лиса», концовка: «Сказка вся, да говорить нельзя. Буду рассказывать после ужина, приходите слушать кому нужно. Я и эту сказку доскажу и ещё две расскажу» (4, с.392).

«Чудесная охота» (1941), концовка: «Сказка вся, а нам пирога да гуся» (5, с. 49).

Концовки произведений часто имеют внутреннюю рифму, строятся на каламбурах. В такой сжатой юмористической фразе сообщается и самый главный итог сказки:

«Птица-орлица», концовка: «Иванушка-молодец, он был хороший стрелец, правда он и тогда не плох, когда царя запрёх» (4, с.129).

«Две рыбы», концовка: «Ну, это сказка, правда или нет, а кто в нужде помогает, тому сердечный привет» (4, с.192).

Для большей доказательности А.Н. Королькова вводит в концовку пословицу, опирается на неё в своих рассуждениях. Богаче и оригинальнее концовки и вообще тексты сказок в записях Э.В. Померанцевой, сделанные в 1958 г. Например,  концовка сказки «Алёнушка» из сборника 1941 г.: «Кто сказку сказал, тому денег казан, а кто слухал, тому шуба с пухом» (5, с.40). А в сборнике Померанцевой в сказке  «Сестрица Алёнушка» (1958) концовка следующая: «Сказка вся, а присказка будет завтра после обеда, поевши мягкого хлеба. Вот такая пословица есть: «У кого мать не умерла, у того и горя не бывало». Её по всякому применяют: «У кого жена не умирала, у того и горя не бывало» – тоже говорят» (4, с. 170).

 «Незнайка», концовка: «Ну, правда, она его всю жизнь любила, никогда не изменила. И дети от них пошли хорошие. Правда, я там давно не была, мне некогда было, я сказки рассказывала. На этом сказка кончается. Можно мало знать, да много сделать, можно много знать, да мало сделать» (4, с. 107).

Зачины и присказки также полны юмора:

 «Мартынка», зачин: «В некотором царстве, в некотором государстве, не знаю где и в каком селе жил старик со старухой» (4, с. 141). Концовка: «Так они стали жить и поживать. Поди и сейчас живут. Я у них недавно была, мёд-пиво пила, в молоке купалася, полой утиралася». (4, с.142).

 «Волшебник», присказка: «В некотором царстве, в некотором государстве, может быть, в том, в котором живём, это было давно, в едва памятные времена, старики говорили, что по двадцать пять лет служили» (4, с.193). Концовка: «Сказка не вся, да говорить нельзя. Кабы рюмочку винца, рассказала б до конца. Было это дело или нет, а кто будет читать сказку, всем привет» (4, с.199).

«Солдат в походе», присказка: «Не помню, когда и в какие года, может, при царе Горохе, когда крестьяне ели хлеба потрохе, квасу и браги до сыту не пили, но царю подолгу служили, в дальние походы ходили» (4, с.279).

«Горшок», присказка: «В некотором царстве, в некотором государстве, на пригорке у реки собрались старики, разговоры развели. Вот была здесь хата от краю девята, в ней жили муж и жена. Уж такие они  ленивые были, даже по месяцу руки не мыли» (4, с.349).

Есть у А.Н. Корольковой сказки с явно выраженным сатирическим началом. Примером тому будут сказки о барине, попе, а также жадных, ленивых и глупых людях, независимо от сословия. Например, сказка «Муж и жена». Жена, в отсутствие мужа-охотника, обидела его собаку, которая перед этим спасла дом от воров. «А мне хозяйка все ребра отмяла кочергой», –  рассказывает она другой собаке. Хозяин, понимающий язык животных, всё понял и обращается к жене:

«Ты её покормила? – Покормила – Что дала? – Корчагу молока и хлеба краюху. – Врёшь, кочергой била, под крыльцо загнала, рёбра намяла» (4. с.209)

Комизм сказки строится на игре слов (корчага – кочерга), комизме положений: муж под давлением жены соглашается умереть, моется перед смертью, надевает чистую рубаху, ложится на лавку ожидать смерти. Но расслышав, как смеётся над ним петух, приходит в себя и даёт выволочку вздорной жене.

Концовка: «Хозяин вскочил, цоп ее [бабу] за волостное правление, повалил в земский суд (за волосы значит, да об землю). С тех пор баба стала такая мягкая, хоть в ухо вдёрни» (4. с.210).

В концовке используется такой яркий приём, как эзопов язык. Несомненно, что такая и подобные ей сказки А.Н. Корольковой  несут в себе отзвуки богатых традиций русских скоморохов-бахарей.  Э.В.Померанцева так писала о сказке «Муж и жена»: «Эта волшебная сказка по своей основе сказка об охотнике, приобретшем дар понимать язык животных и птиц, имеет явно сатирическое звучание и перекликается с бытовыми сказками о злых жёнах. Текст А.Н.  Корольковой, блещущий неподдельным юмором, является одним из лучших среди известных нам вариантов этой сказки» (4, с.210).

Итак, из сравнения  ряда сказок из различных сборников А.Н. Корольковой мы видим,  что создание ею сказок было поистине творческим процессом, основанном на точном следовании традиции восточно-славянской сказки. В её сказках вполне отчётливо слышатся отзвуки традиции древнерусской сатиры скоморохов, сохранившейся в фольклорных традициях ярославских крестьян. В то же время в её творчестве заметно влияние окружающих реалий  (местного говора, семейно-бытовых обрядов, южнорусских бытовых и природных особенностей). С образом скомороха связывается и сама её яркая артистическая натура, охваченная постоянным желанием нести людям сказку, желание рассказывать, петь каждый раз по-новому и детям, и раненым в госпиталях, жителям Воронежа и своим односельчанам-тойденцам.

Таким образом, в творчестве воронежской  сказочницы А.Н. Корольковой, в содержании и форме присказок, зачинов и концовок, в использовании эзопова языка для обрисовки характера,  в воссоздании сатирического эпического произведения  отчетливо слышны отзвуки искусства скоморохов, ярко прорисовываются картины жизни России прошлых веков.

Татьяна ПУХОВА,

зав. лабораторией народной культуры ВГУ,

кандидат филологических наук.

Литература:

1.  Власова З.И. Скоморохи и фольклор. – М. , 2001.
2.  Померанцева Э.В. Судьбы русской сказки. – М., 1965.
3. А.Н. Королькова о себе //  Королькова А.Н.  Белая лебёдушка.                  

              Сказки. – Воронеж, 1987.

4. Померанцева Э.В.  Русские народные сказки.  Сказки рассказаны воронежской сказочницей А.Н. Корольковой  – М., 1969.
5. Сказки А.Н. Корольковой [Запись, вступительная статья и комментарии В.А. Тонкова]. – Воронеж, 1941.

«НЕТУ НА СВЕТЕ МИЛЕЙ РОДИМОГО МЕСТА!..»

«…родилась я 15 февраля 1892 года в Воронежской губернии… село Старая Тойда, в семье крестьянина-бедняка».

        А.Н. Королькова.

Старая Тойда… Малая родина Анны Николаевны Корольковой раскинулась вдоль реки Тойда, правого притока более полноводного Битюга – одной из самых чистых речек России. Село было основано в 1697-1698 годах, по одним данным – служилыми людьми, по другим – беглыми русскими и украинцами. Тогда оно носило называние Тойденское. Возникло Тойденское во многом стихийно. Селились здесь, в красивом и удобном месте, не спрашивая ни у кого никаких разрешений. Дабы пресечь самовольство, Пётр Первый в 1699 году приказал уничтожить поселение. Новые жители появились здесь только через два года, испросив на этот раз позволения властей.  Это были дворцовые крестьяне из-под Ярославля.

В 1797 году часть села была пожалована генерал-лейтенанту Воину Васильевичу Нащокину – крупному деятелю екатерининской эпохи, затем перешла к его зятю И.В. Колюбакину. Ближе к середине XVIII века владелицей села оказалась Клеопатра Васильевна Колюбакина, а в дальнейшем – её потомки.

Конечно, фамилия помещиков Колюбакиных была знакома Анюте Глазковой (такова девичья фамилия Корольковой) с детских лет. Вполне понятно, что среди них были люди самые разные – и по образованности, и по общественному весу, и по чисто человеческим качествам. Вот, к примеру, начало сказки Анны Николаевны «Птица-горлица»:

«В некотором царстве, в некотором государстве жил-был барин Кулебякин – богатый, да скупой, да ещё злой. Много у него было всяких рабочих и слуг. Был среди них Иванушка-стрелец, любую выполнял он работу, а больше всего ходил на охоту: добывал уток, гусей, да лебедей к барскому столу…».

Как видите, фамилия барина сказительницей несколько видоизменена. Впрочем, точного её написания крестьяне Старой Тойды, разумеется, могли и не знать. Если уж образованнейший Александр Николаевич Островский в одном из писем из Воронежа актёру Прову Садовскому в Москву называет своего давнего приятеля, носящего ту же фамилию, Кулебякиным, то что говорить о крестьянах-старотойденцах! 

Это в наши дни на родине Корольковой, опустевшей в результате многочисленных реформ, насчитывается чуть больше семисот жителей. По данным «Материалов по обоснованию проекта схемы территориального планирования Аннинского муниципального района», Старая Тойда входит сегодня в число тех аннинских сёл, перед которыми вот-вот возникнет проблема выживания. А в конце девятнадцатого века, когда появилась на свет будущая знаменитая сказительница, село было не просто большим – огромным: более четырёх тысяч человек. Село издавна делилось на несколько слобод: Свисты, Куток, Гуськова лощина…

Как свидетельствует современная энциклопедия, в Старой Тойде того времени имелось пять общественных зданий, две школы, семнадцать ветряных мельниц, две крупорушки, четыре кирпичных завода, около десятка различных лавок.

Именно в те годы в селе была открыта земская больница на восемь коек. Появилась она весьма кстати. Дело в том, что рождение Анюты Глазковой совпало с разразившейся в Бобровском уезде эпидемией холеры. Известно, что уездные санитарные отряды возглавлял тогда уроженец Старой Тойды Василий Иванович Колюбакин – врач, земский и общественный деятель, будущий редактор и издатель газеты «Воронежское слово» (1905-1906). С 1891 года он был председателем Бобровской уездной земской управы и, разумеется, от борьбы со страшной эпидемией Василий Иванович никак не мог быть в стороне.

Выходцами из Старой Тойды в этих местах было заселено ещё два села. Одно из них – Нащёкино, возникшее в первом десятилетии XIX века. По преданию, в Нащёкино переселялись самые строптивые жители Старой Тойды – подальше от барского двора. Второе село – Васильевка, появившаяся около 1824 года.

К началу XX века в результате продаж и перепродаж в Старой Тойде появились и другие владельцы земли. Среди них был Сергей Иванович Мальцев, имевший в районе села около двух тысяч десятин. Были ещё и Хренниковы – Николай Алексеевич и Леонид Алексеевич, которые, как и Колюбакины, входили в число крупных землевладельцев Воронежской губернии.

Откуда произошло название села? Рассказывая о своей родине, Анна Николаевна обычно вспоминала красивую легенду, хорошо известную жителям Старой Тойды. Эту легенду я слышал от неё не раз. А совсем недавно обнаружил её в работе известного фольклориста и энтузиаста воронежского краеведения Александра Ильича Кретова «Воронежские народные сказки и предания». Привожу здесь текст, относящийся к малой родине А.Н. Корольковой, полностью.

«Давным-давно, примерно лет 700 назад, наша местность была занята татаро-монголами. На высокой горе, в живописном месте, раскинулся прекрасный шатёр одного видного татарского военачальника. Из шатра взору открывался чудесный вид: извивающаяся голубой лентой река, а чуть левее, в голубой дымке – сосновый бор, справа – сплошной цветочный ковёр лугов и полей.

У военачальника была единственная дочь, которая славилась необыкновенной красотой. Звали ее Тойдула. Стан её был тонок и гибок, как тростник. Невыразимо прекрасно её смуглое и яркое лицо. Тяжёлые, густые тёмно-рыжие волосы упругими бесчисленными кудрями покрывали её плечи и словно пламенели, пронзённые лучами солнца, как золотой пурпур. Но особенно прекрасными были её глаза, мерцающие как звёзды, окружённые тёмными стрелами ресниц.

Много юношей вздыхало, глядя на яркую красоту девушки. Отец нашел ей достойного знатного жениха – хана Мустафу, который жил за рекой. Но сердце девушки давно было отдано прекрасному юноше Гарафу, молодому воину, одному из подчинённых отца Тойдулы. Красив, мужественен, ловок был Гараф. В самых тяжёлых боях одерживал победы. Но беда его была в том, что происходил Гараф из бедного рода.

Когда отец Тойдулы узнал о любви молодых людей, он страшно разгневался и приказал слугам усиленно охранять покои дочери и никуда не пускать её без его позволения.

К отцу всё чаще и чаще стал наведываться хан Мустафа. И вскоре Тойдула узнала о приготовлении к свадьбе. Ни уговоры, ни слёзы дочери не могли сломить отца. Он твёрдо стоял на своем. Мустафа, по его мнению, был самым достойным женихом для Тойдулы. И вот, когда всё было готово к свадьбе, закончились последние приготовления, Тойдула вдруг исчезла из шатра.

Старый хан со своими слугами прочесали весь лес, проскакали все поля и луга, ездили за реку, но тщетно – Тойдулы нигде не было. И только через три дня слуга увидел прибившийся к берегу труп красавицы Тойдулы. Бедная девушка не могла вынести разлуки с любимым и в отчаянии бросилась в быстрые воды реки. Отец девушки, обезумев от горя, пронзил сам себе грудь копьём. Он понял, что явился виновником гибели единственной дочери.

Долго горевали приближённые хана. И в память о нём и его дочери назвали реку Тойдулой. Со временем это название претерпело изменения. Реку стали называть Тойдой. Этим же именем назвали и селение, возникшее на берегу реки.

Впоследствии село стало называться Старая Тойда».

Но у профессора Владимира Павловича Загоровского есть более прозаическое объяснение происхождения этого  названия. Он считает, что слово «тойда» является производным от слов «той» – глина, и «да» («датг») – гора. Глинистой горой, как считает Загоровский, тюрко-язычные народы могли сначала называть «урочище при впадении в Битюг небольшой реки, а затем и всю реку». Эту версию подтверждает, кстати, характер местности при впадении Тойды в Битюг.

Речка детства Корольковой – не такая уж большая. Исток её находится в соседнем Панинском районе, а длина составляет, по разным данным, от 50 до 63 километров. Дело в том, что в районе истока Тойда нередко пересыхает. Местами ширина реки достигает двадцати метров, а глубина – семи.

В автобиографии, предпосланной одному из изданий своих сказок, Анна Николаевна, жившая к тому времени в Воронеже, рассказывала:

«…как лето – в наши в родные леса, в Тойду, в Белозёрку, – так ведь, скажи, и тянет... Что значит – милая родина!

Старые мои подружки там меня не позабыли.

Нету на свете милей родимого места!

Вот как».

  «АНЮТКА, РАССКАЖИ СКАЗКУ!»

«Когда я была в детстве, их, сказки эти, только и рассказывали. Люди ведь тогда дюже бедно жили: ни избы-читальни, ни библиотеки, ни кино. Про это и слуху не было. Вот детям сказки и рассказывали, чтобы не баловались. Вечером – кто чулки вяжет, кто мотки мотает, кто заплатки кладёт, ну, а нам – сказки. Положит нас бабка на печи и давай сказывать. Они разные были: детские и взрослые, и шуточные, и былины про разных про богатырей. У меня память была большая, я всё запомнила…»

                                                                                        А.Н. Королькова

Говорят, что любой талант в человеке – от Бога. Наверное, это так и есть. Но я бы ещё добавил: и от отца-матери, от дедушек-прадедушек и бабушек-прабабушек. Видимо, талант имеет в определённой степени генное происхождение. В своё время, в далёкой молодости (а точнее в середине 60-х годов прошлого века), мне довелось познакомиться с внуком Анны Николаевны Корольковой – Валентином Владимировичем Голиковым, ныне уже покойным. Нас связывали вполне дружеские отношения. Оба мы работали в одном и том же управлении Воронежского облисполкома, где я руководил техническим отделом, а он – планово-экономическим. Встречались с ним практически ежедневно. Ещё тогда я увидел в нём задатки поэтических способностей. Позднее, когда он трудился в экономической службе Юго-Восточной железной дороги, а я – в Центре общественных связей ЮВЖД и в газете «Юго-Восточный экспресс», Валентин Владимирович  довольно успешно осваивал жанр очерка и публицистики, сотрудничал со средствами массовой информации. Уверен, что способности, чувство слова передались ему от его знаменитой бабушки.

А сама Анна Николаевна, с которой меня познакомил её внук, унаследовала талант сказительницы, как считают специалисты и биографы Корольковой, от своего дедушки Устина.

Устин Сергеевич Глазков рано остался без отца – ему было всего шесть лет. В семье жили бедно и, как рассказывала Анна Николаевна, мать отдала маленького Устина (ему ещё и восьми не было!) в поводыри к слепому старику – исполнителю духовных стихов. В зимнюю стужу, когда трудно было передвигаться по занесённым снегом дорогам, старик сажал маленького поводыря на спину. Так, со спины старика, Устин и указывал ему – куда идти, где повернуть.

До четырнадцати лет сопровождал он слепых старцев по сёлам. Они пели песни, он им тоже стал подпевать, а люди им милостыню подавали. Богатые-то всё больше прочь гнали от своих домов, а бедные – чего они могли подать? Кто кусок хлеба, кто яблоко, кто головку лука… Этим и приходилось кормиться.

Когда исполнилось четырнадцать, возвратился Устин в свою слободу. Нанялся в работники к богатым людям. Работал усердно. Часто пас барских гусей. Однажды гусь его пощипал. Дело вроде бы обычное. Но произошло это на глазах односельчан. С тех пор прилипла к нему кличка – Гусёк. И все его потомки были по-уличному тоже Гуськами да Гусихами.

Стал Устин и своим нехитрым хозяйством обзаводиться. В девятнадцать лет женился. Жена его, бабушка А.Н. Корольковой, была круглой сиротой – ни отца, ни матери. Но рассказчицей была – хоть куда! Анна Николаевна говорила, что бабушка была «дюже деловая». В Старой Тойде её знали и как прекрасную певунью. А ещё – как большую специалистку по свадьбам. По словам Анны Николаевны, «высватала» она – ни много ни мало – триста свадеб!

Семейная жизнь началась с беды. Её заранее предсказал Устин, когда услышал, как где-то невдалеке воет собака.

- Это или к пожару, или к покойнику, – сказал он.

Оказалось – к пожару. В слободе всё вокруг выгорело. Семья Устина Сергеевича тоже оказалась в числе погорельцев. Что делать? Благо, лес невдалеке. Поставили они в этом лесу избёнку и стали, как в сказках говорится, жить-поживать. Постепенно обзавелись кормилицей-коровой. Потом лошадь появилась. Выращивали и поросёнка.

А тем временем уже подрастал  сын Микола, Николай Устинович Глазков, –  будущий отец сказительницы, родившийся в 1869 году. Вырос он человеком добрым, а к тому же  сильным: мог запросто согнуть подкову. В кулачных боях, которые в то время были не редкостью, участия не принимал: боялся, что кого-нибудь «зашибить» может. Вот такая силища у него была. О таких обычно говорили: косая сажень в плечах.

Пришло время и Миколе жениться. В своём селе посватали одну девушку, которая ему приглянулась. Сватовство оказалось неудачным. С её родителями вроде бы сговорились, но сама она идти замуж отказалась наотрез:

- Ещё чего! Его отец со слепыми да нищими побирался! Не нужен мне такой! Не пойду за него!

 Закапризничала – да так, что и родители её от своего обещания отступились:

- Дочь она нам всё ж… Неволить её не будем…

Загрустил Микола.

- В солдаты пойду! – заявил он однажды.

Забеспокоились родители. В солдатах в ту пору служили по много лет. Дождутся ли сыночка?

Особенно тревожился дед Миколы, Сергей Глазков. Обидно ему было и за сына, и за внука. Что он, Устин, прокажённый какой-нибудь, что ли? Хороший человек вырос, к труду приученный. А то, что в поводырях был, – так это тоже труд. Чего же от его сына Миколы нос воротить? Микола-то тут причём?

Думали-думали и решили искать невесту в другом селе, где никто не знает, что отец жениха был когда-то поводырём. Отыскали её в семье Алексея Банина. Звали суженую Акулиной. Она и стала Глазковой, а по-уличному  Гусихой – женой Миколы.

Новая семья жила бедно, почти как в корольковской сказке «Всё золотое»: «…ели хлеба крохи, кваса не пили, а браги совсем не варили». «Родилась я в бедности», – вспоминала Анна Николаевна.

Крестил её в Никольской церкви священник Михаил Зорин. Имя дали, как водится, по святцам: в честь пророчицы Анны.

Из детских лет до конца жизни остались с нею несколько ярких воспоминаний. Во-первых, песни дедушки Устина Сергеевича и бабушки Марии Потаповны. Пели они их часто и много. А главное – задушевно. Были песни грустные, были и весёлые. Память у Анюты была, как уже сказано выше, хорошая, можно сказать – отменная, она и сама эти песни начала петь. 

Во-вторых, запомнились ей сказки отца. И тут, забегая вперёд, скажу, что до недавнего времени никто из исследователей творчества Анны Николаевны не обратил внимания на то, что её отец, Николай Устинович Глазков, тоже был замечательным сказителем. В 1941 году Вячеслав Алексеевич Тонков записал от него десять сказок, множество пословиц и поговорок, а в 1944-м – три сказки и несколько песен. Сказка «Маленькая Маша» опубликована в 1949 году в сборнике «Фольклор Воронежской области». А в книге «Народное творчество в годы Великой Отечественной войны», вышедшей в Воронеже в 1951 году, В.А. Тонков напечатал сказку «Богатырь-освободитель и Змей-Горыныч». В комментариях к последней книге В.А Тонков написал о Н.У. Глазкове:

«Помнит много песен и сказок. Особенно любит рассказывать про подвиги русских богатырей – Святогора, Ильи Муромца, Добрыни Никитича…

Говорит сказитель неторопливо, с повторами, вставляя в свои сказки так называемые общие места. Диалог у Глазкова иногда теряет свою условность и традиционность и представляет собой обыкновенную разговорную речь.

Всё это позволяет утверждать, что Николай Устинович Глазков является не только хранителем унаследованного им сказочного репертуара, но и творцом новых вариантов, часто придающих сказке новый смысл, новое звучание».

Так что талант сказительницы передался Корольковой не только от деда, но ещё и от отца.

Часто вспоминала она и потешную картинку из детства.

- Никогда и нигде, кроме нашей Старой Тойды, такого не видела! Свиней у нас на всё лето и на всю осень – до самых холодов, до первого снега – выгоняли в лес. Староста и уважаемые в селе мужики шли к помещику Николаю Алексеевичу Хренникову и просили разрешения пасти свиней в лесу. Помещик никогда не возражал. Выгоняли свиней в один день, всех разом и со всех хозяйств. То-то потеха была! Всё село собиралось на неё посмотреть! Да и не только смотрели, но и помогали. Они же, свиньи-то, всё норовили разбежаться! Но народ не давал. Нас, детишек, тоже было немало: разве такое зрелище можно пропустить? И мы помогали свиней собирать, не давали им разбегаться какая куда. Для села это было настоящим событием! Целых полдня уходило на то, чтобы свиней к лесу-то пригнать. А там, в лесу-то, – и травка, и жёлуди, и груши… Воля вольная! К зиме свиньи домой возвращались ядрёными, а какие – ещё и с приплодом. Вот радости-то было у хозяев!

А ещё одно воспоминание Анны Николаевны связано с церковью. Вот как передал его уже упомянутый выше Валентин Голиков, не раз, конечно же,  слышавший этот рассказ от своей знаменитой бабушки:

«Внятный колокольный звон плыл над селом.

Отстояв заутреню, народ выходил из церкви. Выходили не спеша, по какому-то устоявшемуся негласному правилу – каждый в соответствии со своим социальным положением. Впереди барин с наехавшими гостями и управляющим имением, за ним купцы и сельская интеллигенция, потом владельцы паровой мельницы, небольшого кирпичного завода и мужики крепких хозяйств. Последними выходили, кто неровня им».

Родители Анюты Глазковой и сама она были как раз из «неровни». Чувство социальной справедливости, так остро звучащее во многих её сказках, зарождалось в ней с детства.

А ещё она часто вспоминала, как её мама, Акулина Алексеевна, могла предсказывать беду или радость, научившись этому у своего отца. Придёт, бывало, соседка:

- Акулин, дай булавку на минутку!

- Ой, – отвечает мама, – нельзя!

- Да почему?

- Раздружимся! 

Уронит отец полено, неся охапку дров к печке, она обязательно скажет:

- К гостям.

Глядишь, а гости уже тут как тут.

Сны тоже объяснять умела. Говорила, что видеть себя голым во сне – к болезни, а зажжённую свечу – к выздоровлению. Приснится тебе новое платье – к радости, а шапка на голове – к неприятности. Анютке с детства запомнилось, как пришла к ним соседская дочка и поделилась своим беспокойством: приснилась ей борода.

- Какой хороший сон! – сказала мама. – Скоро замуж выйдешь!

Так и случилось – вышла.

Отец тоже верил и в сны, и в приметы. 

Трудиться Анюта начала рано. Как только исполнилось восемь лет, её отдали в няньки. Работала недалеко от своего дома, в семье зажиточного крестьянина. «У него две снохи, – рассказывала Анна Николаевна, –  у одной – трое, у другой – двое, ну самые маленькие. Бабы промеж себя часто из-за меня ругались. Эта говорит: «Ты, говорит, моего дитя жалей дюжее!» А та: «Нет, моего!»

Может быть, именно поэтому в будущих сказках Корольковой нередко возникают образы сварливых снох, похожих на этих. Например, в сказке «Дорогой пятак» сноха до того ленива, сварлива и неумна, что корову «прожмурила». А в сказке «Алёнушка» сноха показана не только сварливой, но и жестокой:

«Вот умирает купец. Призывает к себе сына и говорит ему:

- Даю тебе наказ не обижать сестру. Будет жених хороший – замуж выдай. Не будет жениха – сам о ней заботься: одевай, обувай и корми.

Умер купец. Остались брат и сестра сиротками.

В скором времени женился Андрей на богатой купеческой дочери. Невзлюбила сноха Алёнушку, решила погубить её.

Вот уезжает Андрей в дальний город за товарами. Сноха взяла да и порезала в лавке на куски весь шёлк и бархат.

Приезжает Андрей. Жена докладывает ему:

- Твоя милая сестричка весь шёлк да бархат изрезала. Доколе ты будешь терпеть её?

Купцу его товар дороже всего на свете. Рассердился Андрей, велел сестре одеваться, в путь-дорогу снаряжаться.

Оделась Алёнушка. Посадил её брат на телегу и повёз в лес. Завёз в чащу и оставил там. А сам поехал обратно…»

Из автобиографии Анны Николаевны:

«Нянчила я двоих самых маленьких. Одному было месяц, а другому шесть месяцев. Когда дети ещё спали, это рано утром, то меня заставляли делать всё по хозяйству. Выгоняла коров, телят к стаду, гусей на речку отгоняла…»

Однажды зашёл в дом, где работала Аннушка, сосед – Степан Иванович Растрыгин. В селе звали его дедом Стяпухой. Анне Николаевне он запомнился как «белый, снеговой да кучерявый». А ещё она говорила, что румянец у него был сеточкой – «как будто паук водил». Так вот, зашёл в дом дед Стяпуха, посмотрел на работу девчонки и похвалил. Приведу несколько строк из рассказа Анны Николаевны о том времени:

«- Экая девка, всё моет да скоблит! Не красна изба углами, красна пирогами, а сходка – головами...  А вы чего шуршите? – Это на баб-то.

Старшая сноха:

- Да как же, батюшка, не шуметь-то? Она, Анютка, моего мальчонку не жалеет.

И другая – то же.

- И-их, оглашенные! – палкой стукнул. – Вы хоть бы раз поругались, кто няньку дюжей жалеет, ведь она тоже дитя, ей восемь годочков!

Мне тогда грустно сделалось, я заплакала. А он:

- Не плачь, – говорит, – Анка, приходи на пчельник, я сказку скажу. Может, про ковёр-самолёт, а то – про колдунью...

Ну вот, стала я ходить. Побежим к нему с ребятишками на пчельник, а он нам сказывает. Я от него много запомнила…»

Степан Иванович, который был, по словам Корольковой, «старым стариком» и говорил, что он другой век живёт (Растрыгин действительно дожил до 116 лет), оказался человеком таким же добрым, как и его сказки. Когда старый пасечник, рассказывая их, начинал что-то с трудом вспоминать, то она сама ему и подсказывала. Слово в слово! Удивлялся дед Стяпуха такой памяти и рассказывал сказки новые и новые.

Конечно, не только Степан Растрыгин прививал ей чувство русского слова, уважение к нему. Среди её ближайших родственников были и прекрасные певуньи, и великолепные рассказчики. В своей автобиографии Анна Николаевна писала, например:

«Или тётка моя, сваха – за жизнь триста свадеб высватала. Вот кто красиво говорить умел… Тётка всё посмеивалась: «Брехать – не пахать, брехнул да отдохнул».

Но роль Степана Ивановича в её приобщении к сказке, к песне, более того – к добру, эта роль была решающей. Хоть ещё и мала была Анютка, но доброту дедушки Стяпухи она оценила сразу. Как-то спросила его:

- Дедушка, а ты с кем-нибудь ругался?

- Нет, Анюта, не приходилось, – ответил тот. – Кое-когда с Калинишной – зимой, на печке. Прожила она девяносто шесть лет. Вот лежим на печке, а она говорит: «Старик, ты бы пошёл – дал кормочку скотине». А я говорю: «Калинишна, да ты или не хозяйка? Пойди, да дай». А она-то и зашуршит. А я встану и иду корм давать. Вот так я и ругался…

А если запевал дед Стяпуха песню, то со всей деревни шли к его дому люди, чтобы послушать. Многие пытались ему подпевать. Но лучше, чем у него, ни у кого не получалось.

Анютка, послушав его сказки, тоже часто просила его спеть. Особенно любила вот эту:

Ты пройди, пройди, скучное время,

Пройди поскорей.

Протекайте все часы и разминуты,

Наши люты дни…

Грустная была песня, но очень уж задушевная и жизненная.

А потом Анютка жила у купца Скляднева. В её обязанности входило: стирать бельё, мыть полы, подавать хозяевам еду на стол. У Скляднева было трое детишек, за ними тоже надо было приглядывать.

Иногда её посылали в Студёновый – за водой. Студёновым в Старой Тойде издавна называли колодец, вырытый возле Бобровского шляха. С колодезным журавлём и деревянной бадьёй она кое-как справлялась, но возвращаться обратно с тяжёлыми вёдрами было нелегко. К тому же и путь был неблизкий. И всё же ходить к Студёновому она любила. Вода в нём была прозрачная-прозрачная,  холодная-холодная. Казалось, что такой больше нет в целом мире…

В одиннадцать лет её отдали в услужение к помещику Леониду Алексеевичу Хренникову.

«Барин Хренников статен. На нём белоснежная рубашка с накрахмаленными воротником и манжетами. Чёрный стёганый жилет с золотой цепью часов. Отутюженные брюки заправлены в щегольские лайковые сапоги, начищенные до блеска тёмного зеркала…»

Вряд ли внук сказительницы, описывал помещика, так сказать, умозрительно. Скорее всего, он записал это со слов самой Анны Николаевны, включив «портрет» Хренникова в свои воспоминания «Моя бабушка Анна Королькова».

Вполне возможно, Валентин Голиков прав в том, что помещик Хренников был дядей будущего знаменитого композитора Тихона Николаевича Хренникова. Но документально это ничем не подтверждено. Из контекста воспоминаний внука выходит к тому же, что Леонид Алексеевич Хренников размышляет о растущей музыкальной славе своего племянника, живущего в Ельце, как раз в те дни, когда Анюта Глазкова ткала в его имении холсты, сидела за прялкой, ухаживала за скотиной. Но это – явный вымысел. Будущая сказительница работала в имении Хренникова где-то в 1903-1904 годах. А будущий композитор родился только в 1913-м, когда Анну Николаевну уже выдавали замуж. И всё же, на мой взгляд, родственные связи помещика из Старой Тойды и композитора из Ельца могут стать интересной темой исследования для воронежских краеведов.

Так или иначе, но «в людях» Анюта Глазкова жила не так уж и долго. А потом – ходила на подёнщину.

«Подёнщина так: как солнце всходит и пока оно сядет, – вспоминала она. – На горох, на подсолнушки ходили. Горох ведь тогда руками рассевали, его боронят, а он не дюже хоронится, вот мы его палочками втыкали. Подсолнушки сажали, а потом их пололи. А тогда –  покос, а тогда – рожь убирать…»

События начала XX века отозвались в Старой Тойде только одним. Земским врачом в селе работал в те годы Алексей Иванович Антоконенко. Земская больница была небольшой. Алексея Ивановича все уважали. Был он человеком добрым, отзывчивым на чужую беду. Многим в селе помог справиться с недугом. И вдруг – как гром среди ясного неба: Антоконенко арестован.

- Против царя шёл… – шептались в селе.

Дети принимали новость с испугом: «Как это? Против самого царя?!»

А люди пошептались – и перестали. Но забыть об Алексее Ивановиче долго не могли. Тем более что другого врача в Старой Тойде не оказалось.

Сказать, что детство Анюты Корольковой было безрадостным, она бы не смогла. Да, было нелегко, недоедала и недосыпала. Но были подруги, с которыми все горести быстро забывались. Была речка Тойда, красота и летняя  прохлада которой навевали мысли о радостном будущем. Был Студёновый, к которому она продолжала ходить за водой и мечтать, глядя в его глубину. А ещё – были сказки! Она продолжала приходить на пчельник к деду Стяпухе и слушала его, слушала, слушала… И про Добрыню Никитича, и про Илью Муромца, и про Елену Премудрую… И всё запоминала. А дома были сказки бабушки Марии. Они были похожи на сказки Степана Ивановича, но в чём-то расходились. И Анютка сопоставляла разные варианты, находила для себя более интересные и жизненные.

Она и сама становилась прекрасной рассказчицей. «Сказки сказывать» она любила. И её за эти сказки тоже полюбили – и девчата, и ребята, и взрослые люди, и старики.

Дед Стяпуха нарадоваться не мог на Анютку:

- Вот подрастает сказочница! Не хуже меня будет!

Он уже давно заметил, что Анютка не просто запоминает его сказки, но постоянно дополняет их чем-то своим, «присочиняет».

Работа в поле редко обходится без дождей. А если дождь – значит, надо скорее в курень бежать. А там уже девчата: и из Старой Тойды, и из Тишанки, и из Бродового. И все просят:

- Анютка, расскажи сказку!

И она рассказывала. В Старой Тойде восхищались ею и стар, и млад:

- Анютка Гусиха не сказку сказывает, а кружево плетёт!

Всем нравилось, что добро у неё каждый раз торжествовало над злом. Алёнушка, преодолев все жизненные невзгоды, вышла замуж за царевича Ивана. Жадного и злого барина «насмерть задавило» золотое одеяло, «так и не стало на свете барина».  Ленивая жена за работу принялась – «муж ею не нахвалится». А злая жена перестала изводить мужа, чудесным образом превратившись в добрую…

В жизни, конечно, было совсем не так. Зло нередко брало верх над добрыми делами и добрыми людьми. Но мечталось о лучшей доле, и сказки помогали мечтать.

Песни она тоже петь любила. Голос у неё был красивый, звонкий. Когда заводила песню, какая-нибудь из подруг обязательно ей подпевала. Потом подключалась другая, третья. Далеко вокруг слышны были эти песни. Улетали они за речку Тойду, эхом отзывались в лесу.

А то все вместе плясать начнут да частушки петь. Выйдет одна:

Пойду плясать,

Головой качну,

Сама карими глазами

Завлекать начну!

Подпевает другая:

Эх, кофта моя,

Не утюженная.

Я расту, не понимаю,

Кому суженая!

У Анютки с детства одна ножка была, как она сама говорила, «неправая». В два года упала она – да так, что сломала её. Пытались лечить ногу у бабки-лекарши, но это не помогло: прихрамывала девочка. Дети, дело известное, бывают жестоки: дразнят таких, обзывают, подсмеиваются над ними. Но её никто и никогда не дразнил и не обзывал. Все сверстники относились к ней с уважением. Жаль только, что плясать ей неловко было. А все услышанные частушки она тут же запоминала. Иногда и сама их пела, не выходя  в общий круг.

В школе Анютка практически не училась: всего каких-то полгода ходила в церковно-приходскую школу. Читать научилась самостоятельно, а писать так никогда и не умела.

СВОЯ СЕМЬЯ

«А потом меня замуж отдали. Батя, было, не хотел отдавать, а мама говорит:

- Люди хорошие».

А.Н. Королькова

Замуж она вышла в 1913 году. Жениха своего до свадьбы почти не знала – так водилось в те времена. Горько плакала, как та Тойдула из легенды, не хотела идти за него. Отец пожалел её и отказал сватам. Но они снова пришли, потом снова… Уж больно невеста была хороша!

Мама Анюты стала уговаривать мужа:

- Микол, Анютка не хочет иттить. Но я так думаю: свёкор мужик смирный, обижать её не будя. У них сад хороший. Дети все работящие. Можа, отдадим?

- Нет! – стоял на своём отец.

- У них Микитка – плотник, Ванька – швец, Яшка – тоже мастеровой, и все они подсевщики, – не унималась мать.

В конце концов согласился Николай Устинович. Стали готовиться к новому приходу сватов. Но тут уже мать на попятную:

- Не хочет иттить! Вся слезами изошла!

- А мы её повезем! – отрезал отец.

Куда денешься? Воля родителей – закон. 

Пришёл в дом жених – Ефим. Посмотрел, как она плачет-кручинится, и ласково сказал:

- Я тебе слово даю, что беру тебя не воз возить, а дом красить…

Анна поверила ему как-то сразу. И успокоилась.

Венчались в новой, недавно построенной в Старой Тойде церкви Александра Невского.

На свадьбе было много песен. Они запомнились ей на всю жизнь. Та, например, которая называлась «У нас чары золотые»:

У нас чары золотые,

Пивовары молодые.

То не лист-трава расстилается,

Нашей буйной головке преклоняется.

Выпей ты, Марьюшка,

На здоровье, Николавнушка!

А вот ещё одна песня с её свадьбы – «Весёлая беседушка»:

Весёлая да беседушка,

Где батюшка пьёт,

Родимый мой закусывает.

За первой за рюмочкой

Меня вспоминает.

За второю рюмочкой

За мной посла шлёт.

А за третьей рюмочкой

Сам за мной идёт.

А я молода-младёшенька замешкалась,

За утями, за гусями, за журушками.

Много лет спустя эти песни войдут в свадебный обряд, который с её слов запишет М.А. Певцов. Эта запись включает в себя около 90 величальных, плясовых, хороводных, плясовых песен, плачи невесты, рассказы в назидание молодым и тому подобное.  Есть в этой записи и песня «Сундучок», которую, как говорила Анна Николаевна, пела «невестина невестка»:

Ты сундучок, мой сундучок,

Золотой замочек,

Не год я в тебя клала,

Не два собирала.

Пришёл тот денёчек,

Разберут сундучочек:

Свёкору – рубашку,

Свекровье – другую,

Деверям – по порточкам,

А золовкам – по платочкам.

Деверей да золовок у неё оказалось немало. Тридцать три человека было в семье, в которую она вошла! Почти как в её сказке:

«У них детей было много: двое двоечь, трое троечь, да семеро поодиночке. Так они бедно жили, хлеба досыта не ели, квасу не пили, а брагу подавно не варили. Да ещё скоро должен быть ребёнок…»

В эту семью до Анны уже вошли девять снох. Она стала десятой.

Люди и в самом деле были хорошими. Отец жениха, Ферапонт Корольков, славился в Старой Тойде как мастер на все руки. О сыне говорил с гордостью:

- Ефим в меня пошёл!

 «Муж у меня был трудолюбивый, рукомесленный», – вспоминала и Анна Николаевна.

Жизнь сельского человека – работа, работа, работа. С раннего утра до позднего вечера. Кому-то надо дом построить – звали на помощь Ефима Королькова. Колодец выкопать – опять к нему. Выделать овчину – лучше Ефима этого никто не мог сделать. Землю пахать – и тут Ефим не хуже других, а то и лучше. И всё он делал с каким-то удовольствием. Как в деревне говорят – играючи.

- Ловок был! – говорила о нём Анна Николаевна.

А ещё Ефим слыл лучшим среди многих односельчан косарём. Молодая жена гордилась мужем. Даже на склоне лет вспоминала о нём с великой любовью:

«Вот на покосе бывало: все сидят, курят, а он косу отбивает. Тот говорит: мне отбей, этот – мне. Я ему:

- Да на что ты отбиваешь? А он:

- Ничего, сделаю ему, как корова языком оближет косу-то, пускай помнит...

И всё отбивает, всё точит, вот так вот. Отец мой его за это любил…»

Братья у мужа тоже были мастерами на все руки. Микитка действительно славился по всей округе как хороший плотник.  А Иван с Яковом – отменные швецы. Да она и сама выросла трудолюбивой.

Но вскоре семья разделилась. Осталось их четверо: свёкор со свекровью, её Ефим, да она сама. Думали, что легче им станет. А вышло – наоборот: бедствовать еще больше стали. Пришлось Ефиму конюхом идти к Хренниковым, а Анне – кухаркой.

 В том же 1913 году родилась у Анны Николаевны дочка. Назвали её Шурой, Сашенькой.

 А потом молодым пришлось расстаться, потому что в 1914-м началась война. Не успели даже на новом месте обжиться как следует, пришёл к ним в дом староста сельский – Алексей Ефимович Харитонов:

- Собирайся в армию, Ефим!

Ахнула Анна. А староста успокаивать стал:

- Да чего ты боишься-то? Таким, как твой Ефим, и на фронте цены нет! Беречь его там будут! Живым воротится к тебе!

А как не бояться? Война есть война.

Сначала Ефим служил недалеко – в Воронеже. Хоть редко, но весточки от него до Старой Тойды доходили. Потом он в Бахмач с войском ушёл. А это уже – не ближний край, весточек оттуда не дождёшься. Но Анна Николаевна ждала и верила.

Свёкору со свекровью – почти по восемьдесят годков. Какая от них работа? Всё хозяйство было на ней одной. Коровку покормить да подоить – она. За лошадёнкой ухаживать – тоже она. В доме прибраться – кому же ещё, кроме неё?

Хорошо, что хоть были эта коровка да лошадёнка. Да ещё за Ефима-солдата получала небольшие деньги. У других и того не было. Но нужда всё равно одолевала. А больше всего – тревога за мужа: жив ли?

Однажды (шёл уже 1915 год) явился Ефим:

- Отслужился солдат Корольков!

В глазах – не поймёшь чего больше: радости или печали. И худющий-прехудющий! Оказалось – захворал сильно, вот и списали его. Беспокойством своим делился:

- Армия начала колобродить, агитаторы появились, за большевиков агитируют. А кто они, эти большевики, и чего от них ждать – пока никому не ведомо.

Вышли вдвоём с Ефимом планировать свое новое «поместье» в Гуськовой лощине.

- Вот тут будет наш двор, – показал Ефим.

- А вот тут – гумно, – подхватила она.

Взял Ефим лопату и стал копать – там, где двор наметил. А Аннушка шла вслед за ним и тыквенные зёрна бросала.

Закончили тут работу – принялись будущее гумно осваивать. Посоветовавшись, пришли к согласию: на гумне гречиху надо посадить, подсолнушки. А ещё – овёс. Если хочешь в хозяйстве лошадку иметь, без овса никак не обойдёшься.

А тем временем мужнины братья на помощь подоспели. Работа пошла веселее. Аннушка от мужиков тоже не отставала.

Она всё умела. Вспоминала, что только рожь вязать ей не удавалось: больная нога не давала. Однажды даже расплакалась от досады и этой неловкости своей. Показалось: над ней вот-вот смеяться начнут. Заметил это Ефим и, как всегда, успокоил: я, мол, тебя взял не для тяжёлой работы, а чтобы ты дом украшала.

 - Я тебе помогу, любая пара стань – мы впереди будем! ­– сказал он.

И она успокоилась.

Но на новом месте их подстерегал пожар. Крыша у них была соломенная – вспыхнул дом как спичка. Когда это случилось, пришлось продать коровку. Без неё совсем трудно стало молодой семье. Поехали на лошадёнке за лесом – в район Чиглы. Хоть и болел Ефим, а жену жалел. «Он тонкое-то, деревохвост, на меня навалит, а сам тяжёлый подымает, аж кровь в лицо наливается», – писала она, вспоминая о том времени.

Привезли брёвна в Старую Тойду и стали из них доски пилить: «Он отобьёт по нитке мелом, я – снизу, а он – сверху, сами напилили. И настлали пол, и я его мыла то с веником, то с кирпичом. Вот такая жизнь была».

Словом, жили в любви и согласии. Хоть и нужда донимала, но счастливые дни тоже их не обходили.

А из далёкого Петрограда приходили тревожные вести: кто говорил, что царь сам отрёкся от престола, кто – что его скинули. Как же без царя? Один Ефим к этим новостям спокойно отнёсся.

- К этому всё и шло, – говорил он, вспоминая армейских агитаторов.

Оказалось, что без царя тоже можно жить. В селе заговорили о Ленине, о его сподвижниках по революции. Из Воронежа сообщили: там тоже Советская власть установилась. А вслед за этим – и в Боброве, и в Старой Тойде.

Как-то пришёл Ефим домой и объявил:

- Всё, завтра барскую землю делить станут!

Радовалось всё село:

- Сами теперь хозяйничать будем, без купцов и помещиков!

Как символ новой жизни подрастал у Корольковых свой сад. Впоследствии, будучи уже членом Союза писателей, она не однажды о нём вспоминала – видно, потому, что посажен он был на собственной земле и собственными руками.

Радость оказалась кратковременной. Начиналась долгая гражданская война.

Хоть Старая Тойда оказалась и вдали от происходивших кровавых событий, но и сюда доходили слухи о братоубийстве. То в тот дом, то в этот приходила беда.

В 1918 году в семье появился сын – Митроша. То-то радости было у Ефима Ферапонтовича! Да и Анна Николаевна тоже радовалась: угодила мужу.

А потом в Старую Тойду нагрянула беда новая. Сначала один год оказался неурожайным. За ним – другой. Пришёл голод 1920-1921 годов. Вся домашняя скотина в селе пала – кормить её было нечем. Пухли от голода люди. Один за другим умирали старотойденцы, и над селом проносился почти беспрерывный звон церковного колокола, извещавшего о смерти односельчан.

Анна Николаевна совсем обессилела. Больной Ефим ходил то на речку – вылавливать ракушки для еды, то приносил из леса кору – её парили и ели; то какие-то коренья, то лебеду. Помогали и жёлуди из леса. Их мололи и делали из этой муки лепёшки, чтобы покормить Шуру и Митрошу. Горькие лепёшки, невкусные, но дети молча ели их, потому что ничего другого не было.

Вспоминая в старости о тех годах, Анна Николаевна рассказывала внукам, что соседка вывела трёх своих детишек за село и сказала:

- Идите и назад не вертайтесь, а то помрёте. Может, даст Бог, встренутся вам добрые люди, да  подадут чего, покормят…

Анна Николаевна со своими детьми расстаться не смогла.     

А очередной год принёс какой-никакой урожай. Повеселела Старая Тойда. Накопив силёнок, Ефим Корольков стал браться за разные заказы. Снова ладил дома, строгал оконные и дверные рамы, помогал тойденцам по хозяйству – кому чем мог. Иной раз уходил на работу и в соседние сёла, не отказываясь ни от какого труда. Бывало, что и целыми неделями домой не приходил – трудился до самого темна и там же ночевать оставался: ещё солнышко не всходило, как он уже опять ладил да строгал.

А Анна Николаевна училась вышивать. Да так здорово это у неё пошло, что к ней тоже стали поступать заказы – то к свадьбе, то к какому-нибудь иному торжеству. Так и кормили семью из восьми человек. Дело в том, что к тому времени у Анны Николаевны появились еще четыре дочки: в 1923-м родилась Маша, в 1924-м – Зина, в 1927-м – Тамара, в 1929-м – Сима.

Стали в Старой Тойде свой колхоз создавать. Ефим поначалу сомневался: с лошадкой жаль было расставаться. Соболем эту лошадку звали. Ефим её очень любил. Да и все в округе знали: у Ефима лошадь справная. Однажды пришли к нему мужики из соседней деревни:

- Продай лошадь!

- Да вы что! – ответил он. – Нет, не продам!

- А не продашь – так заберём…

И ушли.

А через несколько дней Соболь пропал. Закинув за плечо седло да уздечку, пошёл Ефим искать Соболя. Дошёл до соседней деревни, а там его сразу местные остановили: чего это чужак высматривает тут?

- Ты чего тут ходишь? – спросили.

Он и сказал, что свою лошадь ищет. Найти не нашёл, но оказалось, что не зря искал. Те, кто украли Соболя, стали о нём старотойденцев расспрашивать. Узнали, что семья Корольковых – хорошая, порядочная, и решили Соболя вернуть.

Как-то утром в их дверь постучались.

- Кто там? – спросил Ефим.

- Открывай, твоя лошадь домой пришла!

Вышел Ефим на улицу, а Соболь и вправду стоит у ворот.

Ну как он мог с этой лошадкой расстаться?

А потом его вдруг осенило:

- Так ведь никто мне не запретит за нею и в колхозе ухаживать!

И они оба вступили в колхоз – и Ефим, и Анна. Их приняли с радостью, тем более что Ефим к тому времени научился разную сельскохозяйственную технику ремонтировать. Её в те годы много поступало в колхоз, и за всем уход необходим.

Сдали не только лошадёнку, но и почти новую телегу. Сами на ней не больше года поездили. Телегу, конечно, не так жалко было, а вот о лошадёнке в семье вспоминали долго. Даже в 80-х годах Анна Николаевна говорила с грустью:

- А кобылка эта в колхозе семь жеребят принесла…

Вот так в 1931 году Анна Николаевна стала колхозницей. Здесь, в колхозе, её тоже стали видеть всё время поющей песни, частушки или рассказывающей сказки.

Жизнь в Старой Тойде менялась на глазах. Молодёжь быстро к этим изменениям привыкала. Привыкли и Ефим с Анной. Анну только одно беспокоило: атеистический угар, дошедший до их села, коверкал души. Сама Анна Николаевна, даже будучи позднее членом КПСС, искренне верила в Бога, хотя к попам относилась не без скептицизма. Это заметно и по её будущим сказкам: «Поп Вавила да мирошник Данила», «Поп и работник», «Как поп даровым хлебом кормился», «Про попа», «Про попов» и другим.

ИЗ СТАРОЙ ТОЙДЫ – В ГОРОД

«А как в Воронеж поехали, у меня уже шестеро детишек было…»

     А.Н. Королькова

Старшей дочерью Анны Николаевны была, как уже сказано выше, Александра. Полюбила она парня. Володей его звали. Жил он в Воронеже, работал в школе учителем русского языка и литературы. За сто с лишним вёрст приезжал в Старую Тойду, чтобы со своей Шурой встретиться. Часто наведывался.

Анна Николаевна с Ефимом Ферапонтовичем тоже к Володе приглядывались. Умный, обходительный. Когда Александра, краснея, поделилась с родителями, что он позвал её замуж, Ефим Ферапонтович сразу сказал:

- Хорошего жениха себе нашла. Выходи за него.

А Анна Николаевна, немного помолчав, уточнила:

- Любишь его, дочка?

Раскраснелась Александра, ответила:

- Люблю, мама…

- Он тоже тебя любит, это я вижу. Но самое главное, что любишь ты. Многие из нас, баб, ошибку делают, когда выходят замуж за того, кого не любят. Света белого не взвидишь потом!..

Словом, вышла Александра замуж за Владимира Голикова, и сама Голиковой стала. Переехала к мужу, в город.

В конце 20-х – начале 30-х годов прошлого века Воронеж заметно преобразовывался. В 1928 году город стал административным центром  только что образованной Центрально-Чернозёмной области и, разумеется, должен был подавать достойный пример культурного строительства. В 1929 году открылся первый в истории города парк культуры и отдыха. Появился цирк. В 1931-м  создан театр музыкальной комедии. На проспекте Революции заметным стал Дом Красной Армии – будущий гарнизонный Дом офицеров. Стал выходить литературный журнал – «Подъём». Активно работали кинотеатры, клубы, всевозможные агитпункты, школы для малограмотных и тому подобное.

В городе царил всеобщий энтузиазм. Заводы и фабрики ждали новых рабочих рук. Александра чуть ли не в каждом письме рассказывала отцу и матери о городских новостях. А заодно спрашивала: «Может, и вы в город переедете? Работа и вам найдётся! Чего вам делать в этой Старой Тойде!  Володя тоже так считает…»

Поначалу Ефим с Анной обижались на неё. Ефим даже вскипал:  

- Ишь, стоило только уехать, как о родном селе забывать стала! Тоже мне – городская!

В полном согласии друг с другом  решили:

- Нечего нам в этом Воронеже делать! Лучше Старой Тойды мы ничего и нигде не найдём…

Но жизнь в селе не всегда зависит от крестьянина. В 1932-1933 годах пришёл новый недород. Как жить с пятерыми детишками (Александра – не в счёт, она уже замужняя)? Конечно, Митроша уже вырос, сам в колхозе работает. А остальные?

Вспомнился тот самый голод двадцатых годов. И как-то страшно стало чете Корольковых.

А тут приехали к ним в гости Александра с Володей. Александра опять за своё:

- Переезжайте! Работу в городе и отец, и Митроша сразу найдут.

Поддержал жену и зять:

- У нас на заводе столько рабочих рук нужно!

Промолчали Ефим с Анной. Но призадумались. Как жить, если вдруг наступят худшие дни?

- Не прислушаться ли нам к Шуре с Володей? – вслух размышлял Ефим Ферапонтович.

- И то правда, – поддержала его умница-жена.

Вот так и переехали они в Воронеж.

Практически никакого домашнего скарба с собою не взяли. Всё осталось в Старой Тойде.

Ефим Ферапонтович сразу пошёл на завод СК-2 – так до Великой Отечественной назывался завод синтетического каучука имени С.М. Кирова. Предприятие новое, продолжает строиться – наверняка там есть для него дело. Кадровик, к которому его направили, поначалу отнёсся к посетителю с недоверием:

- Откуда, говоришь? Из Старой Тойды? Что-то не слыхал! Ну, и что там умеют, в вашей Старой Тойде?

Когда Ефим рассказал ему, чем ему приходилось заниматься в жизни, недоверие кадровика сменилось уважением:

- Да ты для нас просто находка!

И направил к начальнику отдела кадров Михаилу Михайловичу Темерязеву. Тот сразу определил Ефима на рабочее место – вулканизатором. Как говорила Анна Николаевна, «колёса чинить».

Митроша тоже быстро устроился – на авиационный. Стал там лекальщиком. А Анна Николаевна домохозяйничала.

Жили в бараке, совсем близко от СК-2 – на улице Лебедева.  Барак – деревянный, холодный, безо всяких удобств. Даже воды не было: её подвозили сюда, как и дрова для отопления, на лошадях. В таких же бараках размещались и магазин, и столовая, и почта, и медпункт. Клуб – и тот в бараке. И всё это носило название «жилзона». По правде говоря, жить в этой «жилзоне» было не очень-то легко.

Вместе с семьей Корольковых – пять других семей. Более тридцати человек!

- Вот и вернулся я в огромную семью, которая  была у нас до раздела с братьями, – усмехался Ефим.

И беспокоился:

- Мне-то привычно, выдюжу. А каково тебе?

На его вопрос Анна Николаевна лишь сказала:

- Всё хорошо, Ефим.

Ефим Ферапонтович буквально горел своей новой работой. Каждый день приходил с новостями. В доме то и дело звучали всевозможные мудрёные слова: «регенерация», «полимеризатор», «дивинил»…

Домашних дел у неё – невпроворот, тем более что в 1934-м в семье появился ещё один ребенок – второй сынишка, Коля. Но, несмотря на то, что приходилось и недосыпать, и недоедать,  душа была спокойной. С мужем у неё всё ладится. Младшенькие дочурки стали учиться в семилетней школе. Сама образования не получила – так пусть хоть они выучатся.  

Но чего-то ей не хватало. Душа просила общения с людьми. Нашла нескольких тойденских девчат, мужья которых работали на этом же заводе. Стали собираться вместе, вспоминали свою Старую Тойду. Песни пели. По воскресным дням начала ходить на различные мероприятия, проходившие на СК-2. По большей части это были лекции. Когда лектор читал, уткнувшись в текст, о том, что Бога нет, она тихонько вставала и уходила. А вот о международном положении или развитии науки, культуры слушала с удовольствием.

Её заметили, предложили вести общественную работу. Приняла предложение с удовольствием. Ходила в детский сад, в ясли – рассказывать детишкам сказки. По поручению заводского профсоюзного комитета клеила бумажные пакеты – для подарков. Её хвалили, ставили в пример, а однажды даже премировали. Деньги небольшие были, но как же Ефим обрадовался!  

- Вот так жена у меня! – воскликнул. – Вроде работать на завод не ходит, а этот завод ей премии выписывает! Надо же!

Ей была приятна эта премия, но похвала мужа радовала больше всего.

Тогда же попробовала писать стихи. Первое стихотворение сочинила в 1936 году. Вот как Анна Николаевна вспоминала об этом:

«В 1936 году меня за общественную работу премировали 50 рублями и провели радиоточку. Я по радио узнала, что на Северном полюсе наши люди изучают климат. И это послужило темой для моего стихотворения «Северный полюс».

Стихотворение поместили в заводской стенной газете. Заметила, что знакомые стали смотреть на неё с каким-то любопытством: дескать, надо же, стихи пишет.

Когда бывала на заводе, не раз встречала тойденских девчат и здесь. Кто ещё до Корольковых в Воронеж перебрался, а кто – позднее. Встрече с Анной Николаевной они радовались, как детишки. Сразу засыпали вопросами:

- Ну, как ты? Сказки сказываешь? Песни поёшь?

Стали собираться ещё большей группой, «песни играть». И вдруг у неё возникла мысль: «Надо бы хор организовать! На заводе-то – лекция за лекцией. Но что-то и для рабочей души придумать не мешало бы…»

Поговорила с девчатами. Они сразу ухватились за её идею:

- А почему бы и нет?

Поспрашивала у людей, узнала, у кого голоса хорошие. Немало таких отыскала среди жён работников СК-2. И о своих дочерях не забыла: подросли они уже, а голоса у них великолепные – в мать пошли.

Хор приступил к работе в 1937 году. Памятен он, 1937-й, оказался для Анны Николаевны не только этим. Именно тогда появились у неё первые седины. 10 мая весь город, а особенно Левобережный район, потряс взрыв такой страшной силы, что во многих домах вылетели стёкла. Выскочила на улицу, а там уже соседи.

- Что случилось?

- Взрыв на заводе…

Ёкнуло сердце. «Ефим… Что с ним?»

Побежала к заводу. Возле проходной – толпа женщин. И никто ничего не знает. Завод оцеплен охранниками, которые тоже ничего не говорят.

- Расходитесь, расходитесь, женщины! – вышел к ним кто-то из руководителей.

- Да вы хоть скажите: что произошло? Погибшие есть?

Вышедший потупил голову:

- Всё нормально…

Какое там нормально! Поползли слухи, что арестован бывший директор завода Лазарь Кроль, что весь цех жидкофазной полимеризации разнесло в щепки. И погибшие, конечно, есть.

Как выяснилось позднее, взрыв унёс жизни четырнадцати человек. Погиб и новый директор завода Ш.Н. Зайденберг.

Ефим возвратился только на другой день. Да и то всего на несколько часов: все рабочие завода были мобилизованы на ликвидацию последствий диверсии – так тогда говорили об этой производственной аварии. Долго Анна Николаевна не могла успокоиться.

А потом – горе на многие годы, до конца жизни. Младшенький, Коля, умер. Не дожил и до трёх. Голодное время не могло не оставить своего чёрного следа на неокрепшем ещё организме ребёнка. Как выдержало эту беду материнское сердце? Сколько слёз было пролито ею, оплакивавшей безмерную потерю?

Отвлекала от мрачных мыслей – далеко не всегда – только работа с хором. Сначала в него входило всего девять певиц. Но с ростом известности хор стал расширяться. В 1939 году в нём состояло уже семнадцать человек. Среди них были Анастасия Петрова, Мария Братерская, Пелагея Козьякова, Анна Романова, Прасковья Борзунова и ещё одиннадцать голосистых певиц и плясуний.

К первым концертам готовились основательно. Репетиции проводили в одном из заводских бараков. Подобрали для программы старинные песни: протяжные, хороводные, плясовые, венчальные, застольные, шуточные, старинные и современные страдания, а также частушки на злободневные и для страны, и для завода темы. 170 номеров включал репертуар этого заводского коллектива!

Девчата опасались:

- Как нас примут? Не станут ли смеяться над нами? Ведь мы никакие не артисты…

Но вскоре все сомнения развеялись. По Воронежу пошёл слух об их репетициях, и на них стали собираться люди – как в какой-нибудь концертный зал или в театр. Да столько – места не хватало!

Первый концерт состоялся в заводском клубе в праздничный день – 8 марта 1938 года. Встретили их горячо. Каждый номер сопровождался бурными аплодисментами, возгласами:

- Молодцы, бабы!

После концерта подошёл к ним руководитель заводского комитета Шахов, похвалил. Сказал:

- Всё! Теперь вы у меня на примете!

И вдруг предложил:

- Следующий концерт к празднику Первомая готовьте! Будем передовиков производства чествовать, и вы в этом деле главную роль сыграете…

И пошло! Репетиции… Концерты… Снова репетиции…

А тут в завком пришла из Москвы бумага: готовится проведение Всесоюзной олимпиады коллективов художественной самодеятельности предприятий химической промышленности. Пригласил Королькову Шахов:

- Принимайте участие!

Она заколебалась:

- Посоветуюсь с девчатами…

- А чего советоваться? – ответил тот. – Вы же видите, как зрители вас принимают. В завком без конца люди обращаются: когда да когда очередной концерт в клубе состоится?

- Ну что ж, – решила Анна Николаевна. – Значит, будем выступать.

Когда объявила об этом своим девчатам, они буквально завизжали от радости. Но были и сомневающиеся:

- Мы совсем недавно спелись… А там наверняка будут куда более опытные коллективы…

Она и сама сомневалась, думала: «Наверняка будут. Но мы же в этой олимпиаде такой опыт получим!».

Приняли участие в нескольких отборочных турах. Всё прошло успешно – да так, что они попали на заключительный концерт, который проходил в Ярославле.

Отправились туда 30 июня 1938 года. Ехали – и волновались. Всю ночь глаз не сомкнули.

В Ярославле организаторы концерта встретили их приветливо:

- А-а, воронежцы! Слыхали о вас, слыхали!

Анна Николаевна про себя удивилась: «Надо же, и сюда слух о нас дошёл…»

Как только разместились в гостинице, собрала она своих девчат и сказала:

- Выступление наше тут – ответственное. В грязь лицом никак нельзя ударить. Каждая из вас должна выложиться так, чтобы потом не было стыда за своё пение.

Она была уверена, что девчата её не подведут. И они не подвели.

Ярославский концерт состоялся 4 июля 1938 года. Анна Николаевна исполняла свои новые частушки. Результаты выступления стали для хора хоть и маленьким, но триумфом. Девчата вошли в число победителей, опередив многие более опытные коллективы. Их наградили почётной грамотой Центрального комитета профсоюза работников химической промышленности. Но больше всего их обрадовал драгоценный подарок – новые музыкальные инструменты.

Там же, в Ярославле, состоялась встреча Анны Николаевны с профессором-искусствоведом Поленовским и корреспондентом газеты «Правда» – оба они входили в состав жюри.

- Анна Николаевна, – посоветовал профессор, – вам следует заниматься литературой регулярно, систематически. Вы очень талантливы, но талант требует постоянства.

А корреспондент «Правды» совсем её удивил.

- Товарищ Королькова, – сказал он – у вас было стихотворение, опубликованное в стенной газете. «Северный полюс» называется…

- Да, было… – засмущалась Анна Николаевна.

 А корреспондент стал наизусть читать заключительные строки:

А аэропланы в воздухе,

Как птицы, летят.

Кто из них сумеет

Зимовщиков снять?

- А теперь их сняли, – продолжал корреспондент. –  Надо бы дополнить стихотворение. Можно?

Анна Николаевна подумала-подумала и сказала:

- Можно.

- А как? – не отставал корреспондент.

Она и ответила ему, прочитав:

«Таймыр» и «Мурман»

Зимовщиков сняли,

На «Ермаке» в Ленинград привезли.

Арктика наша –

Нашей советской страны!

Корреспондент даже удивился:

- А откуда вы знаете, что их «Таймыр» и «Мурман» сняли?

- Я радио слушаю, – ответила она. – По радио и услыхала…

Корреспондент тоже посоветовал ей продолжать заниматься творчеством и обращаться в Воронежскую писательскую организацию.

- А что это такое? – спросила она.

- В эту организацию объединены писатели.

- Настоящие? – уточнила Анна Николаевна.

- Настоящие, – улыбнулся собеседник.

По дороге в Воронеж Анна Николаевна всё время вспоминала эти советы. Думала: «Надо бы  прислушаться к опытным людям...»

А потом их как победителей пригласили в Москву для участия  в правительственном концерте. Когда узнали об этом, даже не поверили:

- В столицу? Да разве так бывает!?

 Оказалось, бывает.

И снова – репетиции.  И – новые  волнения:

- Понравимся ли москвичам?

Московский концерт проходил в Колонном зале Дома Союзов. Многие тогда называли его по привычке залом Благородного Собрания. Перед началом выглянули девчата в зал и обомлели. Всё в мраморе! Такую красоту они даже в Старой Тойде не видели!

И вот зал стал наполняться зрителями. Вот-вот концерт начнётся. И вдруг слышат: зазвучали бурные рукоплескания, какие-то громкие возгласы. Анна Николаевна незаметно для других слегка раздвинула занавес и ахнула: самого Сталина встречают! А его сопровождают Молотов, какие-то ещё  члены правительства… Сразу –  к своим певицам:

- Девки, держитесь! Сам Сталин нас слушать будет!

Девчата замерли от неожиданности:

- Да ты что?!

Перед каждым ответственным выступлением она говорила певуньям:

- Не обращайте ни на кого внимания, пойте так, как будто вы поёте в тойденской избе…

Перед концертом в Колонном зале повторила им те же самые слова. Но всё-таки тревожилась: поглядят в зал, увидят Сталина – и оторопеют от неожиданности. Но тойденские – девчата бойкие: когда объявили их выступление, вышли на сцену без малейших признаков волнения. Показали всё что могли. Были и песни, и пляски, и задорные частушки, сочинённые самой Анной Николаевной. Может быть – и скорее всего – исполнялись вот эти:

Ты не спрашивай, мой милый,

Чем я опечалена, –

Я на съезде не была,

Не видала Сталина.

Я сидела вечерком,

Радио включала.

Слышу: Сталин говорит –

Сердце застучало.

Мы за Родину свою

Дружно грудью встанем.

Победим везде с тобой,

Наш любимый Сталин!

 Выступление закончилось бурной овацией зала. Приветствуя воронежских артистов, зрители встали. Сталин, улыбаясь в усы, тоже поднялся, а за ним и Молотов, и все остальные руководители. Им вручали охапки цветов, их приветствовали руководители великого государства, а Анна Николаевна в этот момент почему-то вспомнила свою Старую Тойду, своих родителей, Степана Ивановича Растрыгина, свой воронежский барак, своего Ефима, ждущего её из ответственной московской поездки.

После концерта их пригласили на торжественный приём, устроенный в наркомате. Сам нарком благодарил хор за отличное выступление и вручил девчатам премии. И без конца повторял:

- Спасибо! Молодцы!

Каждая участница хора получила по две тысячи рублей (деньги по тем временам очень даже приличные!), а руководительница – на триста рублей больше. А ещё им подарили несколько отрезов тканей на пошив народных костюмов – для каждой певуньи хора.

На заводе их принимали уже как знаменитостей. Сам директор завода Кислов с ними встретился. Тоже благодарил, жал руки…

Теперь, объявляя каждое  выступление хора, непременно называли коллектив лауреатом Всесоюзного конкурса. И они гордились этим.

Их приглашали в клубы других заводов, в учебные заведения. «А также обслуживали трассу, которая проходила от Воронежа до Острогожска», – записала Анна Николаевна в одном из документов.

К 1941 году в хоре значилось уже 26 человек. За годы своего существования коллектив Анны Николаевны Корольковой дал более 150 концертов…

С ПЕСНЕЙ И ЧАСТУШКОЙ

«А после в школы, в сады детские стали звать. Я часто там выступала, сказки детям сказывала. Как, бывало, бабушка нам на печи, так и я. Они меня с радостью встречали, как покажусь:

- Бабушка пришла! Бабушка пришла!

И я им рассказывала разные – про Илью Муромца, про козу-стрекозу, про зеркало волшебное. Я их много знаю. Тогда и сама кой-что стала сочинять: про Папанина на льдине, про озеро Хасан…»

А.Н. Королькова

Завод СК-2 имени С.М. Кирова, история которого разворачивалась на глазах будущей знаменитой сказительницы, был сооружён на песчаном левом берегу Воронежа в рекордные сроки – за пятнадцать месяцев. Незадолго до приезда сюда семьи Корольковых предприятие освоило новую технологию производства каучука, о которой за рубежом ещё и понятия не имели. Шины, изготовленные из воронежского каучука, были испытаны на четырёх автомобилях, участвовавших в автопробеге Москва-Каракумы-Москва. «Обутые» в воронежскую продукцию, автомобили преодолели пустыню в рекордно короткий срок: за шесть с половиной дней вместо запланированных тридцати!

На обратном пути участники пробега заехали в Воронеж, чтобы поблагодарить создателей ставшего уже знаменитым каучука. На заводской площади состоялся по этому поводу митинг. Участвовали в нём все – от мала до велика. Конечно, Корольковы тоже сюда пришли и радовались успеху заводчан. Завод они уже называли «нашим».

В 1936 году СК-2 превзошёл проектную мощность – и это тоже была победа каждого его работника, каждой заводской семьи.

Анна Николаевна уже успела заметить, что на концертах её хора частушки всегда принимаются на «ура». И она стала откликаться ими на победы завода, на победы страны. Её частушки имели яркое и выразительное корольковское лицо. Вот, например, её частушка, посвящённая техническому преобразованию советского села, позволившему получать на колхозных полях высокие урожаи:

Шире, улица, раздайся,

Тракторам дорогу дай.

Убирать мы вышли в поле

Наш высокий урожай.

На полях гудят моторы,

Землю пашут трактора.

Разноцветными цветами

Жизнь в колхозе расцвела.

На эту же тему у неё есть целый цикл частушек:

Вы стахановцы заводов,

Мы стахановцы полей.

Перевыполним программу –

Ещё будет веселей.

Рабочие и крестьяне –

Все зажиточно живут.

Дорогой товарищ Сталин

Указал нам верный путь.

На работу мы идём,

Песни весело поём.

Перевыполним программу –

Хлеб досрочно уберём!

Но рядом с «зажиточно живём» появляется и вот это:

За последнюю пятёрку

Найму тройку лошадей.

Дам я кучеру на водку:

Погоняй, брат, поскорей…

Газеты, радио то и дело сообщали о новых победах страны. В июле 1936 года и в июне 1937-го экипаж самолёта под командованием Валерия Чкалова совершил два знаменитых беспосадочных перелёта: один – из Москвы на Дальний Восток, другой – по маршруту Москва-Ванкувер через Северный полюс (штат Вашингтон, США). Тогда эти перелёты называли «Сталинскими маршрутами», и они были рекордными. Встреча героев, среди которых вместе с Чкаловым были второй пилот Георгий Байдуков и штурман Александр Беляков, превратилась в поистине всенародное торжество. Члены прославленного экипажа были удостоены высокого звания Героев Советского Союза.

И Анна Николаевна отозвалась на яркое событие частушками, которые исполняли певуньи её хора во время  своих многочисленных выступлений перед воронежцами:

Наш советский эроплан

До Америки летал!

Герой нашего Союза

Самолётом управлял!

В 1938 году произошёл конфликт у озера Хасан между японскими войсками и частями Красной Армии, развёрнутыми на территории Монголии в соответствии с протоколом о взаимопомощи. В следующем году напряжённость на границе ещё более возросла. Начались ожесточённые бои у реки Халхин-Гол. Они завершились полным разгромом агрессора. Именно в этих боях впервые проявился полководческий талант Георгия Константиновича Жукова. А в репертуаре хора А.Н. Корольковой появилась новая частушка:

Япония обнаглела

И на нас бросается.

Красна Армия сильна,

В один час отпор дала!

Об этом же событии:

Наша мощь несокрушима

На земле и на морях –

Бойцы наши доказали

На хасановских боях.

Бойцы бились на Хасане,

Самураям доказали:

Красна Армия сильна,

Её не сломишь никогда.

Прямо скажем, многие частушки Анны Николаевны не дотягивают до уровня немногословных шедевров или, как писал большой знаток этого жанра Виктор Фёдорович Боков, «звонкого чуда», захватывающего «своей правдой, искренностью, исповедальностью и яркой поэтической краской». Основным делом жизни Корольковой стали всё-таки сказки. Но есть и у неё частушки, которые народ сразу подхватывал и пел. Чаще всего это происходило в тех случаях, когда Анна Николаевна выбирала своей темой обыкновенные житейские заботы людей, хорошо знакомые и ей самой. Что-то вроде вот этого:

Что же это за любовь

К человеку вяжется?

Некрасивого полюбишь,

А красивым кажется.

В мае 1937 – феврале 1938 года вся страна следила за дрейфом станции «Северный полюс-1». Этот дрейф продолжался 274 дня. Льдина, на которой дрейфовали полярники Пётр Петрович Ширшов, Евгений Константинович Фёдоров, Эрнст Теодорович Кренкель под руководством Ивана Дмитриевича Папанина, прошла 2100 километров. Дрейф, не обошедшийся и без драматических ситуаций, завершился в Гренландском море. В неимоверно трудных условиях экспедиция собрала уникальный материал по изучению высоких широт Северного Ледовитого океана.

Анна Николаевна не осталась равнодушной к трудовому подвигу героев-полярников. В дни, когда страна тревожилась о их судьбе, она создала сказ о Северном полюсе. Сначала он появился в стенной газете завода СК-2. Потом его опубликовала областная газета. А вслед за этим –  главная газета того времени, «Правда». 

Северный полюс суровый,

Пурга и вихри там вьют.

Наши зимовщики – четыре героя –

На льдине живут.

Климат изучают и Северный путь…

Фёдоров глубь океана измеряет,

Ширшов – его ширину,

Кренкель по рации вызывает

Родную Москву.

А Папанин на полюсе стоит,

На Северный полюс он хочет

Печать с гербом приложить.

Потому что Северный полюс

Нам теперь принадлежит…

Сказ о папанинцах прозвучал по московскому радио в исполнении самой Анны Николаевны. Как утверждал Валентин Голиков, с тех пор Кренкель каждый год присылал ей открытки ­–  поздравлял с датой начала работы экспедиции. 

Ну а частушки она не только сама сочиняла, но и хранила их в своей памяти – сотнями. Вспоминается, что поэт Павел Касаткин, который тоже знал множество частушек, говорил: мол, одна лишь Анна Николаевна может не только сравниться с ним по знанию частушек, но и «одолеть» его. Касаткин  вспоминал, как один заезжий фольклорист бахвалился, что по частушкам он – большой специалист. Павел Ефимович предложил ему посоревноваться в этом деле. Четыре часа ходили по улицам Воронежа (цитирую по воспоминаниям В.В. Голикова):

«Он мне частушку, – рассказывал поэт, – а я ему тотчас другую.

Он мне:

Ах, любовь, ты любовь,

Ты как пачка конфет.

Почему я не любила,

Когда было девять лет!

А я ему:

Раздайся, народ,

Я рубаху скину.

Блохи скачут взад-вперёд,

Всю изъели спину.

Он мне:

Подружка моя,

У нас Саша-то один.

Ты ревнуешь, я ревную.

Давай его продадим.

А я ему:

Руки-ноги – на дороге,

Голова в кусту.

Я у папеньки, у маменьки

Дурак расту.

Я не уступил. А вот шансов выиграть такое состязание у Анны Николаевны не имею никаких. Попытался как-то, так она меня буквально забила. А потом рассмеялась и говорит: «Давай, сокол ясный, так посоревнуемся. Ты мне частушку, а я тебе в ответ две. Тогда силы наши уравняются».

ИДЁТ ВОЙНА НАРОДНАЯ…

«Но вот грянула война, да такая, что старики не упомнят. От лязга, грохота железного земля сотрясается, леса тёмные приклоняются. Летят по воздуху хищники смертоносные, рвутся бомбы взрывчатые, рушатся города каменные…»

А.Н. Королькова

Когда началась финская война, всё чаще и чаще пришлось выступать в госпиталях. Анна Николаевна не однажды рассказывала о первом таком выступлении. Пришли в госпиталь с концертом, а там – раненые, обмороженные, почти все с костылями. «Бабы мои: «Не будем выступать, ведь это что! Скажут: «Чёрт вас принёс, дураков старых, плакать надо, а они песни играют!»

Но полковник, руководивший госпиталем, узнав о сомнениях артистов, пригласил к себе Анну Николаевну и сказал:

- Раз вас приглашают, значит, вы тут нужны. Люди печалятся, раны не заживают, а вы песню поиграете, сказку расскажете – они от своей печали отвлекутся. Плохо, что ль?

Оказалось, что они действительно здесь нужны. Раненые не только слушали и аплодировали, но и просили:

- Приезжайте ещё! Обязательно приезжайте!

Шли слухи о том, что скоро начнётся большая война. Поначалу мало кто в это верил:

- Сталин не допустит. А если полезут – такой отпор от нас получат!

Тревоги чередовались с радостями. В 1941 году, перед самой войной, в Воронеже вышла в свет книжка её сказок. Она так и называлась – «Сказки А.Н. Корольковой». Тексты сказок были записаны ещё в 1938 году известным воронежским учёным-фольклористом Вячеславом Алексеевичем Тонковым. Частично они вошли в книгу «Песни и сказки Воронежской области», изданную в 1940 году под редакцией Ю.М. Соколова и С.И. Минц. Но собственная отдельная книжка, что ни говорите, большое событие для автора. В своём предисловии к сборнику В.А. Тонков особо отмечал, что в обширном сказочном репертуаре Анны Николаевны содержатся почти все виды русских сказок – от волшебных, героических и бытовых до короткого анекдота, «повествушки» включительно. «Народно-поэтические символы, психологические параллелизмы, сравнения и эпитеты помогают сказительнице ещё ярче раскрывать душевные переживания своих героев», – писал В.А. Тонков. Интересно отметить, что редактором этого издания был Пётр Николаевич Прудковский – будущий коллега Анны Николаевны по Союзу писателей.

Как-то Анна Николаевна увидела непонятный сон. Несколько дней мучил он её. «Когда поеду в Старую Тойду, – думала она, – надо будет маме его рассказать. К чему бы это?»

В конце весны она всегда приезжала к родителям, чтобы помочь им в работах на огороде. На этот раз разговор сразу начала со сна. Вот как вспоминал об этом внук:

«Будто среди дня наступила ночь, – рассказывала Анна, – чёрная-чёрная. И взошли две Луны. Я ещё подумала: диво-то какое. Вдруг одна Луна разбежалась да как вдарит другую. Во все стороны разлетелись огненные осколки. На миг всё померкло. А потом та Луна, что была справа, вновь появилась на небе и засияла…»

Услышав этот рассказ, мать начала испуганно креститься и посоветовала Анне скорее в церковь сходить и свечку поставить:

- Как бы семья твоя, доченька, не разлетелась, как те куски, или с Ефимом, или с сыном Митрошей что не случилось…

Правда, отец – Николай Устинович – тут же отругал её за такое «толкование». Но сон этот оказался вещим.

Война началась. Дочери Анны Николаевны к тому времени уже замужем были, и зятья, один за другим, ушли на войну. Митрошу направили в Саратов – в танковое училище. Ефима же в армию не взяли – сердце у него шалило.

За заводом СК-2 было закреплено несколько госпиталей. Анну Николаевну вызвали в завком и попросили собрать всех-всех певуний:

- Вас ждут раненые…

Королькова вспоминала:

«Мы там убирали и полы мыли и керосином койки вытирали, недели две всё готовили. А потом во всех госпиталях в Воронеже раненых обслуживали. Песни играли, я раненым сказки сказывала…»

Немцы рвались к Воронежу. Начались бомбёжки города, а потом и бои на его правобережных улицах. Артиллерийский и миномётный огонь достигал и воронежского Левобережья. В этих условиях рабочие СК-2 демонтировали ценное оборудование, отправляя его вглубь страны. Шестьсот вагонов было вывезено на восток!

Завод вызывал у фашистов особый интерес. Они уже и управляющего своего успели назначить – некоего Гвидо Розенберга. Германское руководство ставило перед ним цель: как максимум – наладить производство, как минимум – собрать подробную информацию о технологическом процессе.

Под бомбёжками трудилась и Королькова со своими певуньями. Константин Ираклиевич Массалитинов в своей книге «С любовью к русской песне» рассказывал, что всю работу, связанную с выступлениями самодеятельных коллективов в воинских частях, госпиталях и перед населением города координировал тогда Дом народного творчества. «Сказка украшала народное действо так же, как русская гармоника «ливенка» и жалейка, – писал Массалитинов, имея в виду сказки Корольковой. – В это время объявился и незаурядный жалеечник Егор Павлович Володин. Раненые подолгу не отпускали из своих палат полюбившихся артистов».

Но всё же пришлось эвакуироваться. Произошло это позже, в июле 1942 года, когда весь Воронеж горел. «Русская песня последней ушла из родного Воронежа, ушла, чтобы первой вернуться», – вспоминал К.И. Массалитинов. К хору Анны Николаевны Корольковой это относилось в полной мере.

Анна Николаевна вместе с Ефимом Ферапонтовичем и дочками Шурой, Тамарой и Симой, с двумя внуками – детьми Шуры – направилась к родителям. Шли пешком. Путь до Старой Тойды неблизкий – не одолеешь его ни за день, ни за два. Ночевали где придётся. В пути всё больше молчали – каждый думал о своём. Анна Николаевна без конца возвращалась мыслям о сыне, о муже. Ефим должен был вот-вот отправиться на трудовой фронт. Но он привык к трудностям – даст Бог, выдюжит. А как Митроша? Писал, что в бронетанковых войсках предстоит ему служить. Как он там с этими танками управляться станет?

Верила: всё будет хорошо. И дочкам эту веру внушала:

- Девки, не вешайте носы! Победим мы этого германца! Всё равно победим!

Пытались в пути песни петь, но не очень-то получалось. Устали очень, какие уж тут песни. Да и постоянное огненное зарево над покинутым Воронежем, которое они видели, оборачиваясь в сторону города, не располагало к пению.

Когда пришли в Старую Тойду, отец с матерью им обрадовались:

- В войну лучше вместе быть, рядом…

Спрашивали, нет ли вестей от Митроши. Писем от него давно уже не было, но Анна Николаевна успокаивала родителей:

- Весточки долго теперь идут. Война!

Задумалась: чем заниматься? От тоски-то и помереть можно. Нет, надо себе дело найти!

От сельской жизни она стала уже отвыкать. Но без работы сидеть не могла. Думала: «Как я тут отдыхать буду, на природе, если другие воюют с извергами-германцами?!»

И Анна Николаевна решила опять создавать хор. Девчата в Старой Тойде голосистые, некоторые, кто из Воронежа эвакуировались, уже имеют опыт выступлений перед людьми, чувствуют сцену.

Выполнить задуманное оказалось непросто. Подошла к Аграфене Гуровой, у которой был голос «такой запевальный»:

- Аграфена Тихоновна, вот какое дело: как бы нам хор слепить…

А та посмотрела на неё с удивлением:

- Какой хор! У меня Васька на войне, сын. Какой тут хор…

Королькова вздохнула:

- Да ведь и у меня Митроша на фронте, вот мы для них и постараемся.

У всех кто-то был на войне – у той сын, у той муж, у той отец… Но хор она всё-таки «слепила». Да не какой-нибудь – двадцать три певуньи откликнулись на её предложение! Кроме Аграфены Гуровой, вошли в него Анна Борзунова, Аграфена Лебедева, Екатерина Быкова и другие землячки Анны Николаевны.

Пришла пора уборочных работ. Днём рожь убирали, а по вечерам – в воинские части. Для них сдвигали две машины: задними бортами одна к другой – вот и сцена готова! Концерты эти, как оказалось, были очень нужны фронтовикам.

«Там был полковник Тётушкин, он и сейчас жив-здоров, в Москве, генерал. Он подошёл ко мне, руку пожал, поцеловал. «Спасибо, – говорит, – за песни ваши!» – вспоминала Анна Николаевна в 1976 году.

Частушки, сочинённые Анной Николаевной, воины принимали на «ура»:

Гитлер-жаба хвалится:

«Россия достанется».

Бойцы наши отвечают:

- Гадина подавится!

- Подавится! – рукоплескали солдаты.

А хор продолжал:

Пришли фрицы к нам в Воронеж,

Захотели вековать.

Но придётся всем фашистам

Без штанов домой бежать!

В ответ раздавался громкий смех всей воинской части.

А с импровизированной сцены – новая задорная частушка:

Сделал Гитлер помазок –

Подмазывать пятки.

Из Воронежа уйдёт

Ночью без оглядки!

- Не только из Воронежа! – хохотали бойцы.

Пришли фрицы к нам в Воронеж,

Говорят – мы гости.

Останутся от фашистов

Черепки да кости!

И эту частушку принимали под смех и громкие аплодисменты.

- К каждому выступлению я готовила новые частушки, – рассказывала в послевоенное время Анна Николаевна.

В июле 1942 года в селе Анна, в числе эвакуированных воронежцев, оказался и Константин Ираклиевич Массалитинов с группой певцов и музыкантов Воронежской швейной фабрики. В ту пору это был один из лучших хоровых коллективов области. Анна оказалась селом прифронтовым. Здесь расположился штаб Воронежского фронта, и его Политуправление обратилось к Константину Ираклиевичу с просьбой подготовить концерт к очередной годовщине Октября. На кого опереться? Хор швейной фабрики всё-таки маловат. На таком концерте масштаб, размах необходим!

Решил Константин Ираклиевич поехать в Старую Тойду. Там певуньи Корольковой слывут уж очень большими мастерами хороводы водить. А такие ему – ой как нужны! На всякий случай взял с собой баяниста Якова Торикова.

Приехал, нашёл Королькову.

- Анна Николаевна, я недавно в газетах читал, что вы хор в Старой Тойде создали?

- А как же! – не без гордости ответила Анна Николаевна.

- Выступаете?

- Уже двадцать четыре концерта за нами числится!

- Это хорошо, – сказал композитор. – Примете участие в концерте, посвящённом Октябрьской годовщине?

- А чего не принять?  

- Но мне вас послушать бы надо…

- Сегодня вечером соберу своих девчат. Приходите, послушайте.

Девчата собирались неохотно:

- Массалитинов? Да это же известный композитор! Разве можем мы ему приглянуться?

Выступление состоялось уже затемно. Не только девчат, но и саму Анну Николаевну насторожило, что композитор, уходя, ничего им не сказал. Не понравилось, видать?

Но вскоре он пригласил их в Анну. Поехали. Выступили так, что зал долго не хотел их отпускать.

Об этом выступлении Константин Массалитинов рассказывал в частности следующее:

«Анна Николаевна сказки свои вспоминала. А ещё пробовала старую сказку «Змей-Горыныч», что в памяти сохранилась, на новый лад переиначить. Пожилая тойденская песенница – колхозница Анна Матвеевна Борзунова, её сын в ту пору офицером с фашистами сражался, напела старую солдатскую песню «Сады зелёные». В этой песне глубокий смысл, в ней горе и гордость солдатская рядом уживаются…»

Начальник политуправления Шитиков благодарил артистов, всем крепко жал руки и просил:

- Приезжайте! Будем вам очень рады!

У ИСТОКОВ ВОРОНЕЖСКОГО ХОРА

«…солдаты, на войну уходили, принимали нас хорошо…»

А.Н. Королькова

Из Анны Массалитинов был вызван в Москву – в Комитет по делам искусства при Совнаркоме. Ему предложили создать Воронежский русский народный хор – причём срочно, с 1 января 1943 года. В постановлении Воронежского облисполкома говорилось: «…на базе лучших исполнителей народной песни».

А среди лучших кто? Конечно же, девчата из Старой Тойды. С первых же дней войны в области возникло немало колхозных хоровых коллективов, которые выступали перед призывниками, пели для воинов, отправлявшихся в эшелонах на фронт. Но опыта у этих коллективов было всё-таки маловато.  Хор Корольковой – другое дело. Опыт у него уже солидный.

Снова поехал Константин Ираклиевич в Старую Тойду. На этот раз взял с собой Марию Мордасову. Королькова им обрадовалась, спросила:

- Что привело к нам на этот раз?

- Анна Николаевна, создаю профессиональный коллектив. Надеюсь, что и ваши девчата в него войдут.

Королькова поинтересовалась:

- А где надумали обосноваться?

- Пока не знаю, – ответил композитор. – Но как немцев из Воронежа выгонят, переберёмся туда. Недолго им уже осталось хозяйничать в нашем крае…

Задумалась Анна Николаевна:

- Сама-то я готова. Мне всё одно придётся в Воронеж переезжать, когда германца одолеют. А как другие? У каждой тут хозяйство…

- Так это же будет их работа! – не сдавался Массалитинов. – Зарплату будут  получать!

- Песни петь – и за это деньги получать? Чудно как-то… – удивилась Королькова.

Подумала ещё немножко и согласилась:

- Ну, да ладно… Буду с девками говорить…

К её удивлению семнадцать старотойденских певуний приняли её предложение войти в Воронежский хор. Не без сомнений, конечно, но – приняли.

Через две недели Анна Николаевна получила от Массалитинова письмо из Борисоглебска. Он просил уговорить женщин ехать к нему.

«В Борисоглебск так в Борисоглебск», – подумала Анна Николаевна.

Не успели выехать – новое письмо от Константина Ираклиевича. Он писал, что базой хора станет пока не Борисоглебск, а Анна. Поехали в Анну.

В праздничный день, 8 марта 1943 года, хористам торжественно вручили удостоверения участников хора. В удостоверении Анны Николаевны значилось:

«Выдано тов. Корольковой А.Н. в том, что она является артисткой Государственного хора русской песни Воронежской области и проживает в с. Анна.

Директор хора Г. Рогинская».

Документ этот был скромным: просто листок бумаги с подписью директора и печатью хора. «Корочки» им выдадут позднее, когда война будет подходить к победному завершению.

 «Среди первых участников хора была и я, – вспоминала через сорок лет Мария Николаевна Мордасова. – С Константином Ираклиевичем Массалитиновым мы выехали в Старую Тойду. Не все правильно понимали нас в то время. Ведь идёт война, а вы говорите о создании какого-то хора, – недоумевали некоторые. Но Анна Николаевна Королькова – это прекрасный человек – сразу же собрала в своём доме женщин-песельниц. Потом стали приезжать песельницы из Воронцовского района, во главе с Миляевой и Поповой. Там были прекрасные исполнительницы – Таня Полякова, сёстры Осиповы, Воронина, Беднина. Это был замечательный хор. В числе первых пришли женщины из Александровки – родины М.Е. Пятницкого во главе с Лебедевой, незаурядным руководителем, прекрасным человеком… Репетиции начали в маленьком клубе с разбитыми окнами – ни стульев, ни скамеек. Сами полураздетые. Но никто не жаловался. Галина Болеславовна  Рогинская, директор хора, где могла, доставала скудное питание в тех тяжёлых условиях. Низкий поклон от нас от всего сердца жителям Анны. Трудно подыскать слова благодарности за кров, тепло, что они нам дали. Анна Ивановна и Алексей Васильевич Ивановы, у кого жили хористы, тепло нас встретили, как своих родных. Аннинцы всячески помогали нам создать хор, кормили, приглашали к себе. Рядом с Ивановыми жили Лена и Афоня (фамилию их забыла), у них было тоже битком набито народа из хора: и на полатях, и на печке, и на полу. Они с нами пели, радовались нашим успехам, записывали песни…»

А вот как вспоминал о создании хора Константин Ираклиевич Массалитинов:

«Обсуждали всё сообща, по-деловому и в то же время по-родственному. Спорили, какие песни на первый случай потребуются. Одни песни заменяли другими. Тут же напевали мотивы… Главное решили: хору быть!

Невзначай комнату осветило. Где-то у станции ухнуло. Видать, бомбу большой силы сбросили. Одна из старых песенниц перекрестилась. Анна Николаевна Королькова шутливо сказала: «Прости, Господь, душу грешную. За песней нашей супостат гоняется, погутарить не даёт спокойно. Всё равно песни сказывать будем, на фронт повезём, а если придётся – присказкой потешу. Слушайте:

Сорока летела,

Летела, села,

Посидела, хвостиком повертела

Да опять полетела.

Её спрашивают:

- Сорока-душа,

Где ты была?

- Табун стерегла.

- Где ж твой табун?

- По горам пошёл.

- А где те горы?

- Черви выточили.

- А где же черви?

- Гуси выклевали.

- А где же гуси?

- По тёрнам пошли.

- А где же тёрны?

- Девки выпололи.

- А где же девки?

- За мужьёв пошли.

- А где мужья?

- На войну пошли.

- А где ж война?

- Там война, где бьют врага.

- А какой это враг?

- Тот враг, кто хочет у народа радость отнять.

- Тогда и мы пойдём бить врага…

Присказка всем понравилась, захлопали в ладоши.

Рогинская, входя в роль директора, уверенно заявила: «Такие присказки нам нужны будут. Не охать и ахать, а веселить фронтовиков надо».

Ездили по сёлам – искали у бабушек старинные панёвы, рубахи, монисты, полотенца. Что-то им дарили, а что-то приходилось покупать.

Начались репетиции, а затем и подготовка к первому концерту. Он состоялся в Анне 20 апреля 1943 года. До наших дней сохранилась программка этого концерта. На вид она неказиста, но это поистине бесценный документ. Журналист Виктор Силин, рассказавший о нём в газете «Коммуна» накануне 70-летия хора, пишет: «Два ветхих листочка, покоричневевших от времени. Я замечал, что такого цвета бывают много познавшие труда крестьянские руки».

Программка была отпечатана тиражом 200 экземпляров в типографии аннинской районной газеты «Коллективный труд». Как вспоминали участники концерта, зрителей в зале собралось намного больше.

Концерт (в программке он значится как концерт-приём) состоял из двадцати пяти номеров: тринадцать номеров в первом отделении и двенадцать – во втором. В нём принимало участие пятьдесят артистов вокальной группы, четырнадцать – оркестровой. Танцевальной группы тогда ещё не было, потому что роль плясуний великолепно исполняли девчата из старотойденского хора Корольковой.

Но вернёмся к цифрам. Пятьдесят человек в вокальной группе, из них семнадцать – из сельского хора Корольковой. Одна треть! И это, согласитесь, немало. В этом смысле Анну Николаевну можно смело называть одной из создательниц Воронежского хора.

К программке приложен состав нового коллектива. Анна Николаевна Королькова входила в вокальную группу, но напротив её фамилии стоит ещё и приписка: «Сказительница». Вместе с ней в этой группе были также Мария Мордасова, Анастасия Кузнецова, Мария Зеленева, Евдокия и Мария Осиповы, Евдокия Пучнина, Анастасия Веселова, Зоя Викулина, Екатерина Быкова…

Между прочим, в составе административной группы значится костюмерша Королькова А.Е. Опечатка? Если да, то Анна Николаевна занималась в хоре ещё и этим – хорошо знакомым для неё – делом? Впрочем (и это вероятнее всего), обязанности костюмера могла исполнять дочь Корольковой – Александра Ефимовна. Ведь Анна Николаевна с самого детства прививала своим дочерям любовь к фольклору, в том числе – к народному костюму. Одно только сомнение: у Александры Ефимовны была уже другая фамилия…

Ну а на сцену Королькова вышла в том концерте во втором отделении и второй по порядку – вслед за народной песней Воронежской области «Трудовая колхозная», запевалами в которой были Мария Мордасова и Евдокия Осипова. В программке Мордасова поименована не Марией, а Марусей, Осипова – не Евдокией, а Дусей. Не полными своими именами названы здесь и Настя Кузнецова, Шура Киселёва, Таня Полякова, Маруся Лобова. Все они были ещё молодыми, и у составителей программки, видимо, «язык не повернулся» называть их Анастасией, Александрой, Татьяной.

Но вернусь к выступлению Корольковой. Её номер обозначен как «Сказ о Сталине». В порядке аннотации к названию сказа добавлено: «Сказка говорит – «Богатырь змея победит». Конечно, тогда, в 1943 году, уверенность в победе, звучавшая со сцены, была очень актуальной. И эта уверенность связывалась с именем руководителя государства.

После первого концерта стали собираться в освобождённый Воронеж. Аннинцы устроили хору торжественные проводы. Девчата, уже привыкшие к их гостеприимству, расставались с Анной со слезами на глазах.

В Воронеж прибыли 26 апреля. А уже 30 апреля в зале случайно уцелевшего здания медицинского института хор дал концерт для воинов. Опять обращусь к воспоминаниям К.И. Массалитинова:

«Хор запел протяжную песню «Где вы, горы мои…». На сцену вышла Анна Николаевна Королькова в праздничном наряде с расписным фартуком, над которым не один день и вечер трудились вышивальщицы. Узнали её, приветствуют. Из передних рядов руки протягивают, «видаются». Без объявления Анна Николаевна стала сказку сказывать…»

На концерте присутствовали командиры воинских подразделений, руководители города и области. Они высоко оценили представленную программу, тепло поздравили коллектив хора с наступающим Первомаем. Пётр Никифорович Соболев, секретарь обкома КПСС по идеологии, подошёл к Массалитинову:

- Константин Ираклиевич, есть к вам просьба. Неплохо было бы хору в  майские дни выйти на площади и улицы города. Ваши песни помогут воронежцам в это трудное время. Подумайте!

-  А чего тут думать! Хорошая мысль! – сразу согласился Массалитинов. – Завтра же и начнём!

Выступали чаще всего на площадках, очищенных совсем недавно от обломков. Радовались, если попадалась чудом сохранившаяся с довоенного времени открытая эстрада. Песня летела по Воронежу, и люди выходили на её зов из подвалов, из разрушенных зданий. Песня поднимала настроение: если она звучит, значит, жизнь продолжается.

По воронежской земле шла первая после выдворения гитлеровцев весна. И хор, разделившись на несколько бригад, отправился в колхозы. Побывали в Будённовском, Ведугском, Голосновском, Землянском, Нижнедевицком, Острогожском, Семилукском районах. Концерт за концертом. Всюду их встречали как самых желанных гостей.

Неожиданно все бригады вызвали в Воронеж.

- Едем на фронт! – объявил Масалитинов на общем собрании.

В июне хор выехал в Ворошиловградскую область, в прославленный корпус генерала Руссиянова.

Встретили их восторженно. Иван Никитич Руссиянов  каждому из участников хора пожал руку, пожелал успешных выступлений в его воинских подразделениях. Запомнилась простота генерала: ходил он в солдатской шинели, ел, как и все, из солдатского котелка.

На первом концерте Анна Николаевна прочла свой новый сказ, специально созданный для встречи с руссияновцами.

- Браво! – кричали бойцы.

А генерал преподнёс Корольковой большой букет полевых цветов, стоявший до этого в гильзе от снаряда, обнял сказительницу и под громкие аплодисменты солдат трижды поцеловал. С цветами подошёл к ней и комиссар Кирилл Иванович Филяшкин.

- Браво! – повторил он вслед за бойцами.

 Вместе с хором Анна Николаевна объехала множество воинских частей. В одной из них задумалась: «Мне каждый раз дарят цветы, а я только молча кланяюсь. Надо что-то придумать…» И она написала стихи, посвящённые Руссиянову. Как горячо принимали их солдаты, преданно любившие своего полководца! Командир одной из частей полковник Харченко (ему она тоже посвятила стихи) после выступления подошёл к ней, взял из её рук цветы, высоко поднял их над головой и громко воскликнул:

- К нам приехала Родина-мать благословить нас на богатырские подвиги! Клянёмся, что дойдём до Берлина!

И все как один солдаты поддержали своего командира:

- Клянёмся!

А потом была поездка в 5-й гвардейский Донской кавалерийский казачий корпус генерала Селиванова. Именно здесь, собравшись как-то после очередного выступления, они единодушно приняли решение собрать средства на танк и подарить его воинам Красной Армии.

Деньги у хора были – ведь нередко они давали платные концерты. Но на танк этих средств не хватало. 

Анна Николаевна предложила:

- У всех есть облигации займов, давайте и их отдадим.

Согласились. И нужную сумму собрали.

Отправили телеграмму Сталину:

«Воодушевлённые победами героической Красной Армии, работники русского народного хора Воронежской области вносят в фонд обороны 10 000 рублей наличными деньгами и облигаций госзаймов на 21 170 рублей. Просим Вас, дорогой Иосиф Виссарионович, на наши сбережения построить танк «Русская песня» и передать его славным гвардейцам генерал-лейтенанта Руссиянова».

Вскоре в адрес хора поступила правительственная телеграмма. В ней говорилось:

«Прошу передать сотрудникам русского народного хора Воронежской области, собравшим 10 000 рублей деньгами и 21 170 рублей облигациями госзаймов в фонд обороны Союза ССР, – мой братский привет и благодарность Красной Армии. Желание сотрудников хора будет исполнено. И. Сталин».

Танк «Русская песня» поступил в одно из воинских подразделений  руссияновского корпуса. Через некоторое время в Воронеж прибыла делегация этого подразделения. Встреча с фронтовиками была очень душевной. К выступлению перед ними сочинили частушки о гвардейцах-танкистах.  Исполняла их Мария Мордасова:

Никогда вас не забудем,

Песни мы о вас поём.

«Русской песней» танк назвали,

Вам его на фронт пошлём.

Пусть на танк гвардеец сядет,

Смело песню запоёт.

С русской песней не погибнет,

«Песня русская» спасёт!

Кто сочинил эти частушки, доподлинно неизвестно. Но с уверенностью можно сказать, что к созданию частушек о танке «Русская песня» была причастна и Королькова. В хоре была целая группа частушечниц, в которую, кроме Анны Николаевны, входили Ф. Миляева, Е. Попова, М. Мордасова, Т. Полякова, Е. Пучнина, А. Распопова и другие хористки. Чаще всего частушки сочинялись коллективно. Массалитинов требовал, чтобы в частушках было «сочетание наивного задора с хитринкой, простодушия с лукавством». Именно такие частушки имели успех у слушателей.

Но доподлинно известно, что вот эти частушки из тогдашнего репертуара хора сочинены Анной Николаевной:

Я сегодня весела,

Веселей всего села –

Милый с фронта сообщил:

Орден Славы получил.

Милёночка наградили

Золотой медалью:

Девяносто три полёта

Сделал на Германию.

Расчешу я гребешком

Косы свои русые.

Мой милёнок письма шлёт

Из Восточной Пруссии.

Танк «Русская песня», к слову сказать, дошёл до самого Берлина. Пути самого хора, как вспоминал К.И. Массалитинов, шли через Курскую дугу и Ростов-на-Дону, Харьков и Киев, Львов и Черновцы, Бухарест, Будапешт и Вену. «На концерты ехали даже в танках – маршем боевых машин», – писал Константин Ираклиевич.

Выступали и в освобождённых районах области.

Мало кто среди фронтовиков и их боевых командиров мог сдерживать слёзы, когда Анна Николаевна, участвуя в выступлениях хора, читала со сцены свои причитания, обращённые к девушкам, угнанным фашистами в полон:

Да куда ж вы, наши доченьки, ушли от нас?

Куда вас угнали враги-изверги?

Бьют вас плётками ременными,

Пытают прутьями железными,

И падаете вы от побоев,

Как тополиночки срубленные.

Ой, вы, любимые наши деточки…

В эти годы Королькова создала также несколько десятков сказов, песен и частушек, посвящённых бойцам Красной Армии, Сталину, Жукову. Василевскому.

На фронте Воронежский хор был известен повсюду. Из многих воинских частей приходили письма с благодарностью за верность русской песне, за прекрасные выступления накануне решающих боёв. Вот одно из таких писем:

«Все мы разных профессий, знаний и национальностей, но всем нам близка и понятна русская песня. Она вливает в нас бодрость и силу. С русскими песнями на устах мы идём в последний решающий бой – на Берлин, чтобы водрузить над ним знамя Победы».

А вот ещё одно письмо:

«Русская песня напоминает о русских сёлах и городах, о замечательных русских девушках, о дружбе, любви. Когда слушаешь ваши песни, то думаешь, что находишься среди русских колхозов и полей, среди друзей и девчат на вечеринках. И на душе становится легко, приятно, весело. Ваши песни придают нам силы, воодушевляют на новые подвиги».

И наконец – письмо от воинов-воронежцев:

«Мы находимся далеко от родной земли и от вас, дорогие земляки. Родные слова русских девушек, исполняющих русские народные песни, поднимают дух воина на новые подвиги».

Выступления перед фронтовиками никогда не обходились без частушек. Большой успех имела вот эта:

Вы, ребята, не робейте,

Нынче девок урожай.

Кто задумает жениться,

К нам в Воронеж приезжай!

Вполне возможно, что частушку эту сочинила Анна Николаевна. Но не в этом дело. Маленькое четырёхстрочное произведение имело столько откликов с фронта! Вот письмо от краснофлотцев Балтики:

«Нравятся нам ваши концерты – весёлые они. Вы поймите: несколько месяцев в море, ребята молодые, хочется чего-то интересного, весёлого. И вдруг слышим песенку: «К нам в Воронеж приезжай!» Шутят ли, всерьёз ли? Ребята балагурят: «Эх, действительно бы сейчас в Воронеж! Неплохо бы!..»

В то время песни хора постоянно передавали по радио. С фронта писали:

«Мы только что овладели одним населённым пунктом. Входим в дом, на столе стоит радиоприёмник (не успели фрицы захватить!). Включаем Москву и слышим: «К нам в Воронеж приезжай!» Мои друзья попросили написать в Воронеж…»

Сама Анна Николаевна о том периоде жизни говорила так:

«…как прогнали Гитлера, приехали мы сюда, в Воронеж, – всё разбито, всё погорело, одни стены. Стали мы жить, где Дворец пионеров прежде был, во дворе, в сарае. И отсюда на фронт ездили, когда он близко стоял…»

Зимой 1944 года из Москвы пришло сообщение: Воронежский хор включён в число участников Всероссийского смотра хоров и солистов – исполнителей русской народной песни. Началась подготовка к этой поездке. Готовили к смотру новые песни, а Михаил Степанович Чернышов, ставший незадолго до этого руководителем танцевальной группы, поставил ряд новых плясок. Среди них были «Молодка молоденькая», «Наш березняк листовый» и хоровод «Калинка». Старотойденские плясуньи из коллектива Корольковой оказались в этих плясках очень даже кстати.

На смотре хор выступил просто триумфально. Первое место, которое воронежцы разделили с Северным русским народным хором, было для коллектива, можно сказать, неожиданным. Ведь архангельский хор создан ещё в 1926 году. Почти два десятилетия тому назад! Им руководила известная певица Антонина Колотилова. Её сборник «Северные русские народные песни» Массалитинов как-то показывал участницам хора. А воронежский коллектив был совсем молодой, выступал только второй год.

В Москве хор дал концерты в Центральном Доме Красной Армии, в зале имени Чайковского. Заключительный концерт проходил в Большом театре.

В зале имени Чайковского состоялась встреча с уже прославленным тогда коллективом хора имени М.Е. Пятницкого. Его художественный руководитель Владимир Григорьевич Захаров, незадолго до этого удостоенный  звания народного артиста СССР, отметил на этой встрече:

- У нас – общее происхождение. И наш хор, и ваш – энтузиасты, пропагандисты замечательной русской песни. Так что встречаются сегодня два брата – старший и младший. И надо сказать, что младший брат показывает себя весьма достойно…

Массалитинов представил Захарову ведущих артистов хора, в том числе Анну Николаевну. Пояснил, что она сказительница, что пишет песни, частушки.

- Интересно было бы посмотреть ваши тексты, – сказал Захаров. – Ничего не привезли с собой?

- Нет… – засмущалась Королькова.

Да и как было не смущаться! Лауреат Сталинской премии, народный артист Советского Союза, автор известных каждому мелодий, в том числе звучащей из всех репродукторов песни «И кто его знает…»,  разговаривает с ней как со своей знакомой!

Массалитинов после встречи сказал ей:

- Обязательно отошли свои песни Владимиру Григорьевичу.

Но она так и не решилась.

В Воронежском хоре Анна Николаевна работала до конца 1944 года. Но её дружба с Константином Ираклиевичем Массалитиновым продолжалась и много лет спустя. Помню, в 70-х годах Массалитинов чуть ли не каждую неделю заходил к нам в Союз писателей, в редакцию «Подъёма» – просто поговорить, посоветоваться, рассказать о новостях музыкальной жизни Воронежа. А сдружила его с писателями именно Анна Николаевна. Большое уважение к литературному труду, как признавался композитор, пришло к нему во многом  от знаменитой сказительницы. Об Анне Николаевне он всегда говорил в восторженных тонах:

- Бог одарил её не только литературным талантом, но и талантом быть Человеком с большой буквы. Настоящая русская женщина!

Не лишним будет сказать и о том, что в 1948 году в Воронеже издана книга Г. Дорохова «Воронежские певцы», посвящённая истории Воронежского хора. Примечательно: среди фотографий лучших из лучших хористов, опубликованных в этой книге, фотография Анны Николаевны Корольковой стоит самой первой.

К рассказу о военном периоде жизни Корольковой добавлю также, что в 1944 году в Воронеже вышел в свет под редакцией К.И. Массалитинова и М.А. Певцова сборник «Песни, частушки, сказы: репертуар государственного русского народного хора Воронежской области». В нём творчество Анны Николаевны было представлено довольно широко. В частности здесь  опубликованы две песни на её стихи, положенные на музыку К.И. Массалитиновым – «Береги, сынок, границы» и  «Жалейка».

Хор хором, но о сказках она не забывала никогда. Неграмотная крестьянка, Анна Николаевна Королькова была хранительницей неоценимого богатства народной мудрости и созидательницей самобытных книг.

…Май 1945 года Анна Николаевна встретила в новой квартире, которую дал их семье завод СК-2:

«Вот как-то один раз утром рано слышу – что такое, во дворе шум, крик.

- Победа! Победа! – шумят.

Это девятого мая было, самый День Победы.

Ну, тут все обнимались, все целовались, плакали. Да ведь что же за радость была!»

Но радости этой предшествовало горе. В апреле 1945 года умер отец Анны Николаевны – Николай Устинович Глазков.

Своего сына Анна Николаевна с войны не дождалась: как говорилось в похоронке, «пал смертью храбрых». Все как один зятья Корольковой тоже не  вернулись с Великой Отечественной.  

Первой государственной наградой, которой была удостоена Анна Николаевна Королькова, стала медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» В том же 1946 году она была удостоена ещё одной государственной награды –  «Медали материнства» I степени.

Ну а о создании в Анне Воронежского хора напоминает сегодня мемориальная доска, установленная на здании Аннинского районного дома культуры (автор – Анатолий Тимашов):

В январе 1943 года

в п. Анна был создан

государственный Воронежский

русский народный хор.

Основателем и художественным

руководителем хора был

народный артист СССР

композитор К.И. Массалитинов.

Доска установлена в 1993 году – в дни, когда отмечалось 50-летие хора.

ЕЁ СКАЗКИ О ВОЙНЕ

«Я и там, на фронте, солдатам сказки сказывала, они рады были…»

А.Н. Королькова

Первый послевоенный год начался у Анны Николаевны с радости. Тогда, в 1946-м, книга её сказок вышла в Японии. Перевела её японская учительница и переводчица Ясуко Танака. Она и прислала Анне Николаевне эту книгу. В письме писала, что на своих уроках читает детям её сказки, и ребята принимают их восторженно.

Вспоминается, что в 70-х годах Королькова приносила японское издание своих сказок в писательскую организацию. Её попросили об этом молодые коллеги по перу. Нам просто было любопытно посмотреть на эту книгу, подержать её в руках.

- А чего на неё смотреть-то? – сказала она. – Книга как книга…

Но всё-таки принесла. Человеком она была скромным и даже немного смущалась, показывая свои сказки на японском. Видимо, она чувствовала себя как-то неловко: вот стоят перед нею писатели, некоторые из них не просто известны – знамениты в России, но их книги не издавались ни на японском, ни даже на более близких к русскому языках. А её издали…

- Видать, мне посчастливилось, – извиняющимся тоном говорила она.

Но, уверяю вас, посчастливиться в литературе может только достойному. Она была достойна. Позднее её произведения были переведены и в Германии.

О чём были её сказки того периода? Конечно, о войне. И, конечно, о вере в Победу. Вот её сказка «Верная жена князя Петра». Пётр и его жена покидают княжество, потому что жёны придворных невзлюбили его суженую. Но…

«Не отъехали пяти вёрст, как прискакал гонец и шумит князю Петру:

- Война началась, недруги идут. Малых и старых бьют, сёла и города жгут.

Бояры вперёд заскакали и наказали:

- Батюшка ты наш, князь Пётр и княгиня Ефросинья, не бросайте нас при таком горе, недруги идут, малых и старых бьют, сёла и города жгут.

Пётр не хотел ворочаться, а Ефросинья сказала:

- Этого делать нельзя. Родину никто не бросает.

Вернулись. Пётр собрал свою сильную дружину, пошли все: и малые, и старые, и мужики, и бабы, разбили врага наголову. И стали жить мирно, поживать…»

Сказка старая, но и сегодня многим – особенно из числа молодёжи – стоило бы подумать над словами Анны Николаевны: «Родину никто не бросает».

А вот сказка «Волк-людоед».  «В некотором царстве, в некотором государстве» у собаки появился «выродок волчьей породы». Когда он подрос, то «всё ж с цепи сорвался». «Пришла беда, не стало людям от него житья». День ото дня волк становился всё более свирепым и пил уже кровь «не овечью, а человечью». Прибежал этот волк на соседний двор, где все  «сдались выродку на милость». Дальше-больше, и в сказке появляются хоть и иносказательные, но весьма красноречивые ассоциации: 

«Освирепел волк совсем. Кинулся на восток – к дальним соседям. Семья у них была большая-пребольшая, сынов много. Соседи те жили дружно, это так и нужно.

Не было у них печали, так черти накачали. Глядят, а волк – на двор – прыг через забор. По большому-пребольшому двору рыщет, добро ищет. Сам рычит, зычит.

- Съем, проглочу молниеносно!

Только соседи не из робких оказались, за колья взялись.

- Хочешь, волк, мясом кормиться, – смотри, как бы костями не подавиться.

А волк-живоед уже за ноги хватает, за руки кусает, человеческое мясо рвёт, кровь пьёт. Бьют волка по бокам, по голове, трещат волчьи рёбра, шерсть клоками летит, а он всё вперёд бежит. Где волк пробегает, трава засыхает, цветы поникают, лист с деревьев осыпается.

Бой кровавый продолжается. На восток бежит зверь, озирается.

Пошёл тогда старший сын к отцу-батюшке за советом.

- Дорогой наш родитель, отец-батюшка! Скажи, как нам справиться со зверем хищным?

Отец-батюшка и говорит:

- Берите молоты тяжёлые, серпы острые, выбейте волку зубы хищные, отрежьте лапы костистые.

Бились сыновья с волком не месяц и  не два, а год и два, а то и более. Взяли молоты тяжёлые, серпы острые, стали волка окружать, стали зубы выбивать, стали лапы отрезать.

Бьют сыновья волка да приговаривают:

- Вот тебе, вор, не ходи на чужой двор, вот тебе, бес, не ходи в чужой лес, вот тебе, сатана, не ходи во чужие дома.

Воет волк да бежит восвояси, в свою звериную берлогу, спотыкается.

Ещё меткий удар – он повалится.

Не давать волку никакой пощады!

Сказка не вся.

Когда волка победим, тогда сказку договорим».

Тема войны звучит и в сказке «Заветный меч-кладенец и волшебное кольцо»:

«Вдруг война началась, враг в железо заковался и на землю нашу напал.

- Захочу, – говорит, – в порох сотру, захочу – в плен уведу. Нет такой силы, которая бы меня победила.

Иван долго не думал. Поклонился отцу-батюшке, родной матушке:

- Отпустите меня землю родную защищать! Лучше умереть, чем такое зло терпеть…»

Пронзительная материнская боль за сына – в сказке «Мудрая мать». В этом образе сказительница запечатлела величественный образ Родины:

«Остригла мать его кудри, положила себе на грудь. Сына проводила в дальний путь.

Бьётся сын со врагами, а мать ткёт-ткёт холст да посмотрит на кудри. Вьются кудри, завиваются, сердце материнское радуется: раз кудри вьются, то и сынок жив.

Посмотрела раз на кудри, а они завяли, почернели. Заплакала мать: значит плохо сыну, трудно.

Как быть, как беду избыть?

Быстро собралась мудрая мать, захватила с собой натканное полотно. Долго ли она ехала, это ей лучше всего знать, а мне сказку продолжать. Вот приехала она на бранное поле. Гул такой, что земля дрожит, солнце красное от дыму померкло. Видит: лежат убитые, фуражкой накрытые, кто вниз лицом, а кто землёй присыпан. Ходит мудрая мать по полю, хочется ей опознать своего сына убитого. Одному повернёт голову, другому. До кого только дотронется, тот оживает и опять в бой идёт. Долго ходила мудрая мать и видит: у ракитового куста конь железный стоит, а около коня – сын-герой кровавые раны рукой закрывает. Ухватила мать его за руку. Встал сын на ноги.

Улыбнулась мать.

- Эх ты, мой сердечный сын!

Обняла его, смыла кровь слезами радости.

А враги стеной идут, куда ни посмотрит – везде враги зубы свои скалят, на языке собачьем кричат. Заслонила мать своего сына от пуль вражьих, вынула шёлковое полотно, развернулось оно цветом алым.

Крикнула мать громким голосом:

- Вперёд, мои дети, истребим врага лютого!

И сколько было бойцов: кто убитый, кто раненый, кто усталый – все поднялись и пошли за матерью-героиней.

Испугались враги, когда увидели, что мёртвые и раненые поднялись.

- Красную Армию, – говорят они – не победить, бойцы её бессмертны.

Побежали изверги, и усеялось поле их трупами чёрными, словно чёрным вороньём.

Собрались бойцы вокруг матери, а она им говорит:

- Победили мы супостатов-злодеев. Не устоять им было перед нашим алым знаменем: ткала я его не год и не два, а много лет. И с каждым днём оно было крепче.

И был праздник, да такой, что никому и не снилось такого веселья. Пировали и малые и старые. И я на пиру была и вас приглашаю пирожка закусить, винцом запить…»

Почему я акцентирую внимание читателя именно на сказках Анны Николаевны о войне? Дело в том, что некоторые специалисты по фольклору считают, что при наличии в этих сказках Корольковой «подлинного горячего патриотического чувства они кажутся сухими и холодными в результате несоответствия старой формы новому содержанию». Не оспаривая этого тезиса, замечу всё же: даже если бы Анна Николаевна имела понятие о форме и содержании, размышлять о них в тот период ей было некогда. Она сочиняла то, что подсказывали ей материнское сердце и её глубокое народное чутьё.

В эти же годы рождается её былина, посвящённая Александру Матросову и его подвигу. В этом произведении герой «смело бился со врагами, головушку положил».

В 1943-1944 годах Анна Николаевна создала «Сказ о Жукове». Образ врага – «змея-чудовища» – в этом произведении показан Корольковой с позиций традиционных, народных взглядов на злодеев:

Тихо и спокойно было везде.

И вдруг из-за леса,

Леса тёмного,

Из-за моря, моря чёрного,

Откуда-то с запада

Вдарил гром и сверкнула молния.

И вылез змей-чудовище.

Лапы кровавые крючком,

Голова ядовитая сучком,

Пузо ящичком.

Открыл свою ядовитую пасть.

На одну великую семью хотел он напасть.  

В 1944 году у неё родилась также былина «Ленинградский бой»:

Смерть и ад со всех сторон.

Близок, близок час победы.

Видишь: немцы уж бегут.

Ещё один удар могучий –

И закончим дальний путь!

Когда она выступала с этими произведениями перед фронтовиками, успех ей всегда был обеспечен.

1

В ПОСЛЕВОЕННОМ ВОРОНЕЖЕ

«Как война кончилась, учёные к нам из Воронежа понаехали. Объяснили, что сказка ноне – на вес золота, её хранить, записывать надобно. Ну и началось…»

А.Н. Королькова

Завод СК-2 был разрушен в войну до основания. Ущерб, который был ему нанесён, даже невозможно было подсчитать. Правительство приняло решение восстановить предприятие в возможно более короткие сроки. Ещё весной 1943 года в освобождённый от захватчиков город прибыл первый эшелон с заводским оборудованием. Как вспоминали ветераны завода, этот эшелон встречали с оркестром и с развёрнутыми знамёнами. Жители Левобережья, для которых предприятие было родным, сопровождали эшелон от станции Придача до заводской территории.

Восстановление из руин, «из пепла пожарищ, из обломков и развалин» шло трудно. Территорию завода приходилось – метр за метром – разминировать. Здесь было обезврежено 44 авиабомбы! А мин, снарядов, гранат находили столько, что ими можно было вооружить, наверно, несколько армий.

Как-то отыскал Анну Николаевну парторг завода Василий Васильевич Кобцев. Поинтересовался:

- Как дела в хоре?

- Ушла я из хора, Василь Василич, – ответила она. – Старовата я для него стала. Молодые девки туда нужны. А я – что?

Ей и в самом деле было уже за пятьдесят. Вроде бы и не так много, а для хора – многовато.

Послушал её Кобцев, улыбнулся и сказал:

- Так это и хорошо, что вы ушли из хора! Для нас хорошо, для нашего завода… Анна Николаевна, надо заводской хор восстанавливать! Как на это смотрите?

- А помогать будете?

- Конечно, будем! Вы же меня знаете…

Опять стала она искать своих землячек-старотойденцев. Пятьдесят три «артистки» оказалось на этот раз в её коллективе! И снова – репетиции, концерты, репетиции… Досадно только было: «директорствовать» над хором поручили некоему А.С. Казачуку. Недоумевала: «Не доверяют мне что ли? Или сомневаются в репертуаре – надсмотрщика поставили?» Но художественным руководителем хора была всё-таки она. А Казачук – тот иногда мешал, иногда помогал… Словом, работа шла своим чередом.

Новый её хор тоже в Москве побывал. Не осрамился и на это раз.

Взвалила она на себя и ещё одну общественную обязанность: шефствовала над детьми Левобережного района. Выступала в школах, детских садах – и одна, и вместе со своим заводским детищем.

Но жизнь текла не без осложнений. Вот сохранившийся до наших дней любопытный документ того периода – со всеми его орфографическими подробностями:

«ПОДПИСКА.

1945 года, 28 июня.

Мы, нижеподписавшиеся граждане, проживающие в селе Старая Тойда Аннинского района Воронежской области, Петрова Александра Ивановна, Гурова Аграфена Тихоновна, Лебедева Аграфена Кузьминична, Быкова Екатерина Николаевна, Борзунова Анна Матвеевна, выдали настоящую подписку в том, что гражданка Королькова Анна Николаевна прибыла по эвакуации из города Воронежа, с завода СК-2 имени С.М. Кирова, в наше село Старая Тойда Аннинского района 10 июня 1942 года. Со дня прибытия в наше село Анна Николаевна Королькова начала организовывать руссконародный хор песен из среды колхозников колхозов имени Сталина и имени Крупской. Хор был организован в августе месяце 1942 года из двадцати двух женщин-колхозниц. И с этого дня хор начал своё существование. И под руководством и организатором (именно так в документе. – Е.Н.) Анны Николаевны Корольковой давал своими силами концерты воинским частям Красной Армии, прифронтовой полосе, в селе и окрестности расположения войск Красной Армии. С августа месяца 1942 года по январь месяц 1943 года было поставлено 24 концерта. В хор Анны Николаевны Корольковой прибыл в январе месяце 1943 года гражданин Массалитинов Константин Ираклиевич. Королькова Анна Николаевна ознакомила гражданина Масалитинова со своим хором, знавшая ранее его как композитора Воронежской области. И с тех пор Массалитинов Константин Ираклиевич начал руководить хором и сейчас хор числится под руководством Массалитинова К.И., что и удостоверяют подписи».

Подписи эти заверены председателем и секретарём Старотойденского сельского Совета и печатью.

Кому и зачем понадобилась эта «подписка»?

Понятно, что всевозможными «крючкотворами» Россия-матушка всегда была богата. А тут – только что война завершилась. Вот и выясняли эти «крючкотворы», кто и откуда в Воронеж понаехал.

Отвечала:

- Да я же в Воронеже с 1933 года жила!

- А во время войны где были?

- В Старую Тойду эвакуировалась, к отцу-матери… Я ж родилась там…

- Чем доказать можете?

- Свидетели у меня есть…

- А чем занимались в этой своей Старой Тойде?

- Хор организовала, на фронт ездили выступать…

- А чем подтвердите?

Упоминание о фронте такого «крючкотвора», разумеется, насторожило ещё больше. Вот и потребовались документы вроде процитированной выше «подписки». И другие документы тоже пришлось представлять. Например, справку от 9 июня 1945 года, подписанную директором Воронежского хора Г.Б. Рогинской, о том, что Анна Николаевна «во время моей работы директором Дома народного творчества… состояла на учёте как организатор хорового кружка художественной самодеятельности». Тем же числом обозначена и другая справка, подписанная Г.Б. Рогинской – о том, что в Воронежском хоре Королькова «получала литерное снабжение как народная писательница».

В 1947 году семья Анны Николаевны, доказав всё, что надо было доказать, предоставив все необходимые документы, поселилась в доме по переулку Прохладному.

В сентябре того же года выпуск каучука на заводе был возобновлён. Вот работы-то было корольковскому хору! В цехах проходили митинги по случаю трудовой победы заводчан, и почти все они завершались выступлениями хора. Его участницы невольно почувствовали и себя причастными к этой победе.

Хоть и мирными были заботы Анны Николаевны в эти послевоенные годы, но война не давала о себе забыть. «Нам не нужна война!» – так называется одна из её песен тех лет. А вот её «Песня о мире»:

Кто посеет в мир

зёрна злобные,

тот пожнёт себе

горе горькое.

Велика земля

наша русская –

раскрасавица

богатырская.

Силой славится

нерушимою,

украшается

трудом праведным.

С нашей партией

мы построили

жизнь счастливую

нашу новую.

Всех простых людей

призываем мы

без кровавых войн

в дружбе вечной жить.     

Кто посеет в мир

зёрна злобные,

тот пожнёт себе

горе горькое.

Эта песня сразу же вошла в репертуар Воронежского хора. Её литературная запись принадлежит А.Д. Коротаеву, а мелодия – колхознику сельхозартели «Железнодорожник» Таловского района К.П. Махинову. Музыкальную обработку песни выполнил К.И. Массалитинов.

Мечтами о спокойной мирной жизни, о труде на благо Отечества навеян её сказ «В Москве»:

В городе-герое,

В матушке-Москве,

В большом Кремлёвском дворце

Собрались люди добрые.

Не горе горевали,

Не пир пировали,

А разговоры вели.

У добрых людей слова

С делом  не расходятся,

Их слова для нас заветные.

Что ими будет сказано –

Всё будет нами сделано.

Накачаем нефти,

Накопаем угля многое множество,

Наплавим стали, чугуна вдвое больше,

Разведём скота…

Были и частушки:

Поём песни трудовые,

Что не будем лить мы кровь.

Пусть же в мире водворятся

Мир, согласие, любовь!

Анна Николаевна продолжает, как всегда, откликаться на громкие события времени. В 1948-1952 годах был построен и сдан в эксплуатацию Волго-Донской судоходный канал. Проблема соединения Волги и Дона, имевшая многовековую историю, была решена. Канал стал важным звеном транспортной системы страны.  И тут же зазвучала корольковская частушка:

От Москвы Волга далёко.

Но теперь – короткий путь:

По Сталинскому каналу

Корабли в Москву идут!

Написание подобных частушек – не вина Анны Николаевны и даже не её беда. Это – веяние времени. Вряд ли Анна Николаевна могла самостоятельно и объективно оценить, что в её творчестве подлинное, а что наносное.  Известные фольклористы, работавшие с ней, давали ей добрые советы. Но были и советы другие. Скажем, 10 августа 1950 года областной Дом народного творчества провёл в колхозе «Железнодорожник» Таловского района пятидневный областной слёт сказителей и певцов «по созданию новых современных песен». В архиве сохранилось приглашение, направленное Анне Николаевне, с просьбой принять участие в этом слёте. В нём говорилось, что на слёте будут обсуждены вопросы «направленности работы» сказителей и певцов. Какую «направленность» давал слёт, догадаться нетрудно, особенно если учесть, что проводился он под эгидой областного комитета КПСС.

Средства массовой информации тоже её «направляли». Вот лишь один такой пример – письмо из редакции газеты «Ленинец» – органа Аннинского райкома КПСС и районного Совета депутатов трудящихся от 6 октября 1967 года:

«Уважаемая Анна Николаевна!

Получили Вашу сказку. Постараемся её опубликовать. Присылайте и другие свои произведения. Может, у Вас имеются сказки, посвящённые Великому Октябрю? Пришлите их.

С уважением,

зав. отделом писем А. Свиридов».

«Сказки, посвящённые Великому Октябрю»… Звучит, согласитесь, нелепо. Но я меньше всего хотел бы обвинить кого-нибудь в таких нелепостях. Они продиктованы не людьми, а идеологическими заблуждениями, присущими тем дням.

Одна из областных газет писала в то время:

«Нет сомнения, что и послевоенная эпоха найдёт своё полное и яркое отражение в народном творчестве нашей области. Уже появились первые сказы о пятилетке, сложенные А.Н. Корольковой, уже звенят на улицах сёл первые песни о героическом труде победителей. Дело сейчас в том, чтобы любовно, бережно растить и воспитывать народные таланты, поощрять их и, главное, направлять по правильному руслу».

Конечно, в этом «правильном русле» были стихотворения Корольковой «Заводы», «Ленин и Сталин», «Песня о Сталине» (мелодия колхозниц села Гвазда Воронцовского района Е.П. Поповой и П.С. Ворониной), «На выставку», «Новогодний праздник», «8-е марта», «Наши спортсмены» и многие другие. Были в этом «русле» и вот эти частушки:

Америка озверела,

В  Корею бросается.

А корейцы не боятся,

Ловко управляются.

Трумэн, руки убери,

Брось, в Корею не ходи,

А то рожа будет бита,

Как у Гитлера-бандита.

Даже частушки, посвящённые событию, которым гордилась вся страна – запуску первого советского спутника в космос, кажутся сегодня «однодневками»:

В небе звёздочка искрится

И виднеется вдали.

Это  новый спутник мчится

Вокруг матушки-Земли.

Миллионеры собралися,

И их мучает вопрос:

«Как же так могло случиться –

Нам опять утёрли нос?»

В 1948 году Анна Николаевна записала 277 старинных пословиц и поговорок, а также 25 современных. В числе последних имеются, скажем, такие:

«Немцы думали – в Воронеже пироги, а тут – морду береги»;

«С чужой земли летом и зимой гонят домой»;

«Гитлер Москву не видал, а войско потерял»;

«Сталин не солнце, а греет»;

«Гитлер хотел, да Рокоссовский не велел».

Если старинные пословицы и поговорки из собрания Корольковой выверены многими веками, то современные таковыми вряд ли станут. Уже не стали, хотя не прошло и одного века. 

Словом, для понимания глубины творчества Анны Николаевны Корольковой необходимо умение отделить оригинальное, настоящее от продиктованного большей частью сиюминутными соображениями.

…Хорошо зная Королькову, никогда не подозревал (а сама Анна Николаевна никогда об этом не рассказывала), что она даже в художественном фильме снялась. Поведала мне об этом её дочь Тамара Ефимовна. Конечно, внешность у Корольковой была весьма колоритная. Вот и пригласили её в 1950 году на «Мосфильм» – сниматься в кинокартине «Большой концерт». Создала его режиссёр-постановщик Вера Строева по сценарию Якова Максименко. Посмотрел я этот фильм (его можно найти в Интернете). Его сюжетная линия – простенькая, даже несколько примитивная. Колхозники колхоза «Победа» приезжают в Москву, в Большой театр. Они восхищены спектаклем и приглашают артистов поучаствовать в праздновании колхозного юбилея. На празднике высокие гости обращают внимание на то, как прекрасно поют молодые колхозники Званцева и Уфимцев. Гости предлагают им обязательно поступить в консерваторию, куда их и принимают. Но главное в фильме – не это. В нём снимались великие актёры – солисты Государственного академического Большого театра Союза ССР Иван Козловский,  Галина Уланова, Максим Михайлов, Александр Пирогов, Марк Рейзен, Ольга Лепешинская, Мария Максакова, Майя Плисецкая, Александр Огнивцев и другие. В киноленту включены отрывки из опер «Князь Игорь», «Иван Сусанин», «Евгений Онегин», фрагменты из балетов «Лебединое озеро», «Ромео и Джульетта». Снялись в «Большом концерте» и Воронежский хор, его солистка Мария Мордасова. Одну из первых своих киноролей исполнила здесь Вера Васильева. Вот всем этим фильм и замечателен.

Конечно, производственный процесс съёмок любой киноленты таков, что встретиться с каждым из названных великих мастеров искусства Анна Николаевна не смогла. Но со многими встретилась и хорошо познакомилась, особенно с Александром Степановичем Пироговым. Сама она сыграла в фильме эпизодическую роль гостеприимной хозяйки, приглашающей знаменитых столичных гостей к столу, вложив в эту роль своё глубокое понимание крестьянской жизни и народных традиций.

Своими радостями она щедро делилась с людьми. Горем же не делилась никогда. Ни из одной автобиографии, ни из одного сохранившегося документа невозможно узнать, когда умер её муж, Ефим Ферапонтович. Есть только косвенное указание на это в письме известного учёного-фольклориста, доктора исторических наук Эрны Васильевны Померанцевой: «Очень сочувствую Вашему горю». А в предисловии Померанцевой к книге «Русские народные сказки» (речь об этой книге ещё пойдёт ниже) сказано, что супруг Анны Николаевны ушёл из жизни в 1950 году. Подвело его больное сердце.

О Ефиме Ферапонтовиче Анна Николаевна вспоминала только хорошее. Шутила:

- Он меня только в одном укорачивал: ты, бывало, скажет, Анюта, и хорошая, и умная, только много разговариваешь. Умные люди меньше говорят…

ЧЛЕН СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ

«…добро добром и покрывается».

А.Н. Королькова

В 50-е годы произведения Анны Николаевны много публиковали. Её сказки не раз появлялись в сборниках воронежского фольклора. Они входили в антологии русских народных сказок. В 1950 году сказки Корольковой вышли в книге Воронежского книжного издательства «Сказки», изданной в соавторстве с другой знаменитой сказительницей – Анной Куприяновной Барышниковой (Куприянихой). В 1951 году творчество Анны Николаевны представил альманах «Литературный Воронеж», в 3-м номере которого появился её сказ «Кто посеет в мир зёрна злобные…» В 1953-м в уже упомянутой выше книге «Народное творчество в годы Великой Отечественной войны» напечатаны сказки Корольковой «Заветный меч-кладенец и волшебное кольцо», «Мудрая мать», «Волк-людоед». Здесь же – песни «Мы с подружкой рожь вязали» (записана от Корольковой В.А. Тонковым в 1945 году) и «Плач по убитым в боях за Родину» (записана им же в 1944 году). Помимо этого в книге опубликованы частушки, записанные от хора домохозяек, руководимого А.Н. Корольковой, а также множество поговорок и пословиц, записанных от неё самой.

В 1955 году Королькова вместе с дочерьми Тамарой и Серафимой переехала в новый дом номер 12 по Ленинскому проспекту – там же, в Левобережном районе. Новоселье праздновать не стали – ещё не утихла боль в связи с кончиной мужа, отца.

В том же году она покинула свой заводской хор. Здоровье стало шалить, силы были уже не те…

Но жизнь продолжалась. В 1956 году Королькова, вместе с экспедицией Московского государственного университета, представленной большой группой фольклористов, отправилась в родную Старую Тойду. Целых две недели провели здесь московские гости, без конца консультируясь с Анной Николаевной. «Урожай» экспедиции оказался весьма богатым: буквально сотни песен, свыше ста сказок. Анна Николаевна была горда этим: не куда-нибудь гости нагрянули, а в её родное село. Приятно было и то, что земляки встречали её очень тепло. 

В том же году выходит книга А.Н. Корольковой «Сказки» с послесловием писателя Алексея Ивановича Шубина, а в 1959-м – новое издание «Сказок» в соавторстве с А.К. Барышниковой.

В 1957 году возобновилось издание журнала «Подъём», где сказки Анны Николаевны «Бубличная туча», «Муж и жена» в записи Эрны Васильевны Померанцевой публикуются уже в 4-м номере за 1958 год.

 Тогда же, в 1957 году, Анна Николаевна, не умевшая, как я уже говорил, писать, стала членом Союза писателей России. Случай уникальный, как и её книги! «Комсомольская правда» писала:

«Женщина, никогда не переступавшая порога школы, принята в Союз советских писателей, выпустила несколько книг».

Ну, допустим, порог школы она всё-таки переступала. Но сказать, что она получила какое-то образование, нельзя. И вдруг – писательница! Нередко приходилось слышать: «Да разве возможно такое?»

Возможно. Потому что образование – это только часть культуры. Весомая, важная – но только часть. Необходима еще огромная внутренняя культура, а у писателя – ещё и большое знание жизни, чувство слова и многое-многое другое. И всё это у Корольковой, конечно же,  было.

К тому же ей была присуща высочайшая интеллигентность. Как-то она, размышляя на эту тему, рассказала мне любопытную историю. Не знаю уж, услышала ли Анна Николаевна от кого-нибудь об этом случае или прочитала о нём где-то, но он явно затронул её душу. А случай вот какой. Ребята, студенты одного из городских вузов, нашли на улице маленького, голодного и бездомного щенка и принесли его с собой в общежитие. Накормили, обогрели и оставили жить в своей комнате. Однажды вечером в общежитии дежурил преподаватель института, некий кандидат наук. Увидев щенка, решил навести порядок и, не долго думая, выбросил его с пятого этажа. Вскоре к одному из ребят приехал из далёкой деревни неграмотный старик-отец. Рассказали ему о щенке. Старика поступок кандидата наук возмутил: «В институте, в котором моего сына учат такие преподаватели, он учиться не будет!» – сказал старик и забрал сына в деревню.

- Вот и скажи, мил-человек, – спрашивала меня Королькова, – кто из них интеллигент: этот кандидат наук или неграмотный деревенский мужик?

    Ответа она не требовала, потому что он как бы подразумевался сам собой.

Многим кажется, что получив высшее образование, человек возвышается над тем, кто его не получил. Какое заблуждение! Когда-то в журнале «Подъём» был постоянный отдел под названием «Колобок». В нём мы публиковали произведения для детей. Нередко здесь появлялись и сказки Анны Николаевны. Приходит ко мне однажды одна возмущенная её родственница. Прислала она в редакцию свою рукопись для детей, а я эту рукопись вернул – невозможно было её печатать.

- Как же так? – требовательно спрашивала она. – У меня высшее образование, а Анна – не училась. И что же, она сочиняет лучше, чем я? Никогда не поверю!

Поверить, вероятно, нелегко. А ответить на недоумённый вопрос можно довольно просто: истинный талант – не от образования, а от Бога. Богом и дан был Анне Николаевне её щедрый дар.

С конца 50-х годов известность Корольковой стремительно растёт. Она часто встречается с учёными-фольклористами, студентами-филологами, которые записывали от неё сказки, песни, частушки, пословицы и поговорки и другие произведения устного народного творчества.

Она получает множество писем, в том числе от специалистов по фольклору, интересующихся её творчеством. Вот, к примеру, письмо от известного фольклориста Михаила Булатова, сохранившееся в её архиве:

«Москва, 16 января 1957 г.

Дорогая Анна Николаевна!

Очень Вас благодарю за подарок, за книгу Ваших сказок. Она доставляет большое удовольствие и мне, и всем другим московским людям, которые читали её.

Жаль только, что поместили плохую фотографию Вашу: получилась какая-то театральная актриса. В натуре Вы совсем не такая: лицо у Вас живое, интересное, и обычный костюм куда больше идёт Вам. Но это – мелочь. Зато сами сказки хорошие. Я знаю сотни сказок, а в Ваших пересказах нашёл много любопытного, нового, занятные и необычные подробности, меткие живые словечки.

С нетерпением ждём выхода книги Эрны Васильевны Померанцевой – научной записи Ваших сказок.

Очень бы хотелось повидать Вас.

Скоро ли Вы будете в Москве?

С большим уважением к Вам –

Михаил Булатов».

Автор письма, говоря о подаренной ему Анной Николаевной книге, скорее всего, имеет в виду упомянутую выше книгу А.Н. Корольковой «Сказки», вышедшую в 1956 году.

Во многих письмах, которые нас получала, – просьба: «Где достать ваши книги?», а то и: «Подарите!». Вот одно из таких писем, которое прислала Зорина Евдокия Ивановна из Донецкой области:

«Анна Николаевна, я к Вам обращаюсь с большой просьбой. С 5 июня начинает работать наш пионерский лагерь «Лесная песня» райпрофсожа Ясиноватая Донецкой железной дороги. И очень прошу: сделайте подарок детям – пришлите с автографом Вашу книгу. Какая это будет радость!»

  Е.И. Зорина добавила, что «за смену в лагере отдыхают 320 чудесных ребят». Ну, как было не откликнуться на просьбу? Книгу, разумеется, выслала.

Было много откликов на её сказки – и не только в газетах. Восторженные читатели благодарили её за творчество и даже заглядывали в будущее:

«Вас не забудут никогда. Вы переживёте великих писателей, потому что Вы – частица народная» (автор письма – М.И. Калгин).

Особенно радовали письма от земляков из Старой Тойды, где ею гордились: учителя и ученики Старотойденской восьмилетней школы не забывали поздравить её с днём рождения, с праздниками.

А книги продолжали выходить одна за другой, с завидным постоянством. В 1962-м – «Золотой кувшин», в 1964-м – «Ковёр-самолет», в 1966-м – «Хрустальное озеро», в 1969-м – второе издание «Белой лебёдушки». В «Золотом кувшине» сказки публиковались в литературной обработке Михаила Сергеенко. Здесь Анна Николаевна впервые представила читателям свою автобиографию, которая и в дальнейшем будет неоднократно печататься в её книгах. Сказки «Ковра-самолёта» вышли в обработке Георгия Воловика. А оформил книгу известный воронежский художник Пётр Пономарёв. Над «Белой лебёдушкой» работал художник Евгений Пошивалов. Сборник «Хрустальное озеро» подготовлен известнейшим московским издательством «Детская литература», остальные книги вышли в Воронеже.

А теперь о «книге Эрны Васильевны Померанцевой», о которой говорится в письме Михаила Булатова. Еще в 1955-1957 гг. известный фольклорист, доктор филологических наук Э.В. Померанцева вместе с Н.И. Савушкиной и В.Д. Шершавицкой записали от Анны Николаевны свыше ста сказок, преданий, анекдотов. В 1959 году в сборнике «Научные доклады Высшей школы. Филологические науки» появилась глубокая исследовательская статья Э.В. Померанцевой «Сказки А.Н. Корольковой». В 1966 году имя Корольковой вошло в престижное издание – Краткую литературную энциклопедию. Статья о  сказительнице, помещённая в 3-м томе этой энциклопедии, подготовлена всё той же Э.В. Померанцевой. И, наконец, Эрна Васильевна Померанцева, в качестве составителя, включила записанные от Анны Николаевны произведения в книгу «Русские народные сказки». Вышла она в 1969 году, в Москве, в издательстве «Наука», под эгидой Института этнографии имени Н.Н. Миклухо-Маклая Академии наук СССР.

В научном мире, изучающем фольклористику, книга стала большим событием. Дело в том, что сказки даны в ней в дословной записи, а не в литературной обработке. В них – живой русский язык. Писатели, записывавшие сказки Корольковой, пытались их «причесать», «пригладить». А в книге Померанцевой они даны в своей первородной глубине и яркости. С тех пор серьёзные исследователи работают над сказками Анны Николаевны исключительно по тексту этого издания. Оно считается научным – тем, что как раз, как любила говорить Анна Николаевна, «любо-дорого».

«Своеобразие сказок Анны Николаевны Корольковой, – писала Э.В. Померанцева в предисловии к «Русским народным сказкам», – во многом определяется тем, что она не только сказочница, но и песельница и великолепная частушечница… она нередко использует художественные образы и поэтические приёмы других жанров фольклора».

Вслед за этой книгой в Воронеже изданы: «Горошинка» (1970), «Сказки А.Н. Корольковой» (1972), «Финист – Ясный сокол» (1973).

Книгам, конечно, радовалась. Но и переживать приходилось. Ей самой за какие-то сказки, записанные Э.В. Померанцевой и напечатанные в Воронеже, гонорар заплатили, а Эрне Васильевне – нет. А ведь обещали! Стыдно было даже думать об этом, хотя она была ни в чём не виновата. Ей всё казалось, что Померанцева обижена на неё. Успокоилась только тогда, когда получила от Эрны Васильевны письмо:

«Я рада, что Вы мне написали – нам с Вами из-за каких-то дураков и подлецов ссориться не стоит».

В этот период её имя не сходило со страниц газет и журналов. Газета «Известия» опубликовала статью В. Комова «Чудные бабушкины сказки» (1965), журнал «В мире книг» – очерк Н. Каткова «Сказки Старой Тойды» (1967), журнал «Работница» –  очерк Е. Тарасовой «Ключ от сказки» (1968), газета «Комсомольская правда» – интервью Е. Бараса «Сказительница Королькова» (1971), журнал «Русская речь» –  исследование Э. Померанцевой «Пословицы и загадки А.Н. Корольковой» (1972), журнал «Лесная новь» – очерк Н. Каманина «Такая сказочная жизнь» (1976)… Ну а в «Подъёме», в воронежских газетах кто только о ней не писал! 

Любопытно, как она, беседуя с журналистом, ответила на вопрос: «Анна Николаевна, а какие книжки вы любите читать?»

- Те, которые русским языком писаны, всем понятным, – сказала Анна Николаевна. – Вот намедни читать кончила «Пётр Первый». Толстой написал. Там что ни слово – жемчужина, что ни глава – россыпь самоцветная. А сказки, что нынче пишут, – не люблю. Автомобили в них, машины всякие…

В свете сказанного ею становится понятным, почему некоторые сказки Корольковой восходят к известным древнерусским источникам. Например, уже упомянутая выше сказка «Верная жена князя Петра» – к  древнерусской «Повести о Петре и Февронии Муромских», которых не смогла разлучить даже сама смерть:

«Пётр заболел. Они ещё с молодых лет договорились вместе помирать в один день и один час. Он лежал, болел, а она воздух вышивала. Он посылает к ней слугу в иную комнату:

- Скажите Ефросинье, что я вот-вот помираю.

Она говорит:

- Скажите Петру, пусть подождёт, я воздух вышиваю, тут немножко осталось, а то без меня никто не дошьёт.

Верный слуга пришёл, сказал Петру.  Он повременил, а потом говорит:

- Поди, скажи Ефросинье – я преставляюсь. Из себя дыхну, а в себя не жду.

Слуга пошёл и говорит:

- Ефросинья Николаевна, Пётр-батюшка уже преставляется.

Ефросинья встала, иголочку в воздух воткнула и шёлком обмотала. Положила на стол и пошла. Подошла, поклонилась в пояс:

- Ну, Пётр, я готова.

Легла рядом, и померли они. Все об них жалковали. Пётр завещал, чтобы их в одном гробу хоронить, а бояре сделали два гроба, рядом поставили в церкви. Утром приходят, а они в одном гробу, а этот порожний. До двух раз так было, а в третий преосвященный сказал:

- Значит, этому так быть.

Велел сделать гроб широкий, положили их рядом и похоронили.

А на их могиле черёмуху посадили. Эта черёмуха растёт и цветёт и посейчас…»

«В этой сказке, – писала Э.В. Померанцева, – Королькова, не подозревающая существования канонического жития блаженных Петра и Февронии, никак не связывающая героев своей сказки с образами церковной литературы, совершенно опускает религиозные элементы и всё своё внимание уделяет победе простой деревенской девушки над князем и боярами, усиленно подчёркивая те демократические тенденции, которые лишь слабо намечены в повести».

Мотивы известной былины звучат в сказке «Илья Муромец и Святогор-богатырь».                        

Присущая произведениям Анны Николаевны самобытность авторского стиля никогда не мешала ей соблюдать традиционную для русских народных сказок композицию, в которой присутствуют зачины, концовки, общие места.

Вот примеры её зачинов:

«Не помню когда, в какие года, на пригорке у реки собралися старики. Разговор меж собой вели. Я их слушала. Что узнала, то и вам теперь рассказала…» («Алёнушка»);

«Жил-был давным давно барин, богатый-пребогатый, скупой-прескупой. И было у него много овец – не сотня, не две и не пять, за целый год не сосчитать…» («Баран»);

«В давние времена крестьяне бедно-пребедно жили, решетом воду носили, топором траву косили, печь по-чёрному топили – огонь в печи, а дым в избе. Печь-то была без боков, выпекала двенадцать пирогов. Пироги румяные, поджаренные, пропекались хорошо. Как богатые поедят, так запекали ещё. А мы – бедные люди, если хлеб есть – едим, а нет – на богатых глядим. Вот в эти-то времена и жил Марка Богатый...» («Василий Бессмертный»).

А вот концовки некоторых её сказок:

«Был задан пир на весь мир. И я там была. Вместо пива поднесли мне молока. Взяли меня за бока, начали меня мять, а я стала хохотать. Не стала пить, они начли меня бить. Я стала упираться, они начали драться. Скандальный был пир, на котором я была…»  («Алим»);

«И жили они до глубокой старости дружно, как и нужно» («Бова-королевич»);

«Вот и сказка вся, а мне пирог да гуся» («Ворожей»);

«Сказка вся – обманывать нельзя. Только помнить надо: под людьми яму копаешь – сам туда попадёшь» («Два брата – Нужда и Доля»);

«Ну, это сказка, правда или нет, а кто в нужде помогает, тому сердечный привет» («Две рыбы»);

«Сказка не вся, а наставить нельзя. А если бы рюмочку винца – рассказала бы до конца» («Кисель»).

Анна Николаевна горячо любила своих внуков и правнуков. А какая любящая бабушка не укладывала внучат спать, напевая им всевозможные присказки да колыбельные песни? Видимо, именно так рождались у неё стихотворные произведения, подобные вот этому («Егоровы дети»):

Егоровы дети

По двору ходили,

Корму давали,

Имя нарекали:

Кобылы – Арины,

А коньки – Гаврилы,

Телушки – Матрюшки,

А бычки – Петрушки,

Ярки – Варьки,

Бараны – Романы,

Свиньи – Аксиньи,

Боровья – Васильи,

Утки – Анютки,

Селезни – Васютки,

Куры – Феоны,

А кочета – Ионы,

Кошки – Хаврошки,

А коты – Хлимошки,

Ворона – Алёна,

А ворон-то – Губа,

Алёну не любя,

По затылку лупя.

Бай-бай-бай,

Спи, унучек, засыпай.

А вот ещё одна стихотворная присказка – «Жил-был мужичок»:

Жил-был мужичок, носил шапку на бочок, а картузик набекрень, и работал целый день. Работал он день, работал ночь, хотел нужде своей помочь. Проработал он до семидесяти лет, стал стар, даже смысл потерял. Бывает, влезет на печку и заиграет песню:

Тур-туру-туру-турушок,

Туру-туру-турушок,

Осиновый гребешок.

Чего барин делает?

Туруру пишет

На железной стулице,

На оловянном блюдице.

Динь-бом, динь-бом,

Загорелся кошкин дом,

Бежит курица с ведром,

Заливает кошкин дом.

У ней ведёрочки малюсенькие,

Коромысла тонюсенькие,

Коромысло гнётся,

А водица льётся.

Туру-туру-турушок,

Туру-туру-турушок,

Берёзовый гребешок.

Чего царь делает?

Да турур пишет,

Да турур пишет

На железной стулице,

На оловянном блюдице.

Динь-динь-динь,

Бом-бом-бом,

Загорелся кошкин дом,

Бежит курица с ведром,

Заливает кошкин дом.

У ней вёдра малюсенькие,

Коромысла тонюсенькие,

Коромысло гнётся,

А водица льётся.

Вот такое дело было,

Курица пожар тушила,

Больше пламя не горит,

Мне нечего говорить,

Мой унучек крепко спит.

Из того же ряда – «Овсень да сорока-дуда», «Курка-чеботурка».

- Дочки-то все мои сказки хорошо знают, только на людях зазорным им это кажется. Почему бы – в толк никак не возьму, – сокрушалась она в разговорах с людьми. – А внуки слушать любят по сей день, а запоминать не стараются. У них своя работа важная – один дома на бумаге рисует, другой инженерствует…

Молодым людям она не раз говорила:

- Вот выучитесь вы, работать будете, семьями обзаведётесь. Но это ещё не самое главное. Самое главное – дитёв своих воспитать…

Однажды её пригласили на свадьбу. Люди были хорошие, и Анна Николаевна очень хотела побывать на этом празднике. Дочери и внуки беспокоились:

- Тебе же нездоровится!

- Как вы не понимаете! – возмущалась она. – Я же им обещала! Мне обязательно надо быть на этой свадьбе!

Уже совсем было собралась, да разволновалась так, что ей ещё хуже стало. Пришлось ограничиться поздравительной телеграммой. Но что это за телеграмма была! Самое настоящее произведение искусства в духе Корольковой. Она нашла для молодых такие слова, лучше которых, пожалуй, и не найти. Текст этого поздравления сохранился. Вот он:

«Дорогие мои деточки!

Вы молоденькие, хорошенькие. Ты, Иванушка, как сокол ясный, а супруга твоя – свет-Аннушка – сизая голубка. Вдвоём жизнь веселей. Она будет тебе верной женой и доброй хозяйкой. Пища всегда будет горячая, бельё чистое, постель тёплая, жизнь радостная. Пусть вам светит солнце красное. Пусть вам поют песни звонкие птицы вольные. Да пусть ваши деточки растут умные да послушные. Желаю вам на долгие годы счастья и радости!»

В 1968 году позвонил ей композитор Евгений Шелеманов:

- Анна Николаевна, мне очень надо с вами встретиться…

- А об чём, сокол ясный, речь-то пойдёт?

- Помощь мне ваша нужна…

- Помощь, говоришь? Помочь я всегда рада. Давай-ка завтра в Союзе писателей встренимся…

Встретились. Оказалось, что Шелеманов создал в Воронеже молодежный фольклорный ансамбль «Лада». Создать-то создал, а дело идёт туго:

- Не хватает мне, Анна Николаевна, консультанта по народной культуре.

- Так в Воронеже-то столько учёных этим делом занимаются! – удивилась Королькова. – Так уж и некому помочь?

- Пригласил я в помощники Лазутина. Он вроде бы согласен. Но рекомендует и вас попросить…

- Ишь ты! – продолжала удивляться Анна Николаевна. – Уж и профессорам моя подмога понадобилась! Ну что ж… Поработать что ли на старости-то лет?

Предложение Шелеманова было для неё лестным. Она согласилась. Так   Анна Николаевна вместе с профессором, доктором филологических наук Сергеем Георгиевичем Лазутиным стала консультантом ансамбля «Лада». В репертуар ансамбля вошли фрагменты обрядов, другие номера, основанные на фольклорном материале, а также русские народные песни, записанные в районах Воронежской области, в том числе – от Анны Николаевны. Люди моего поколения, конечно, хорошо помнят, что в те годы выступления «Лады» повсеместно пользовались громким успехом.

Она много выступала на радио, телевидении, пропагандируя русское народное творчество.

В 1972 году Анна Николаевна отмечала своё 80-летие, поэтому о ней много писали  газеты, ещё чаще звучали радиопередачи,  демонстрировались телевизионные сюжеты с её участием. Указом Президиума Верховного Совета СССР сказительница была награждена орденом Трудового Красного Знамени.

     Словом, имя Анны Николаевны было на слуху. Может быть, именно поэтому скульптор Антонина Толмачёва загорелась в те дни идеей создать скульптурный портрет Анны Николаевны. Позвонила сказительнице и договорилась о встрече у неё дома.

    - Что от меня нужно-то? – спросила Королькова.

    - Вы должны мне позировать, – ответила скульптор.  

    Началась длительная работа. Вот что рассказывала Антонина Артёмовна о тех встречах с Корольковой:       

     - Я никогда не видела Анну Николаевну женщиной-обывательницей. Она всегда встречала меня наряженной в русский народный костюм и восседала на своем стульчике этаким  монументом. Вы знаете, Королькова была готовая скульптура! Мне просто с ней работалось, и я легко выполнила её потрет в трёх вариантах. Потом все эти варианты были представлены на всесоюзных выставках. Особое впечатление оставило общение с Анной Николаевной. Мы с ней много беседовали, пока она позировала для портрета. Память у Корольковой была великолепная, и в её воспоминаниях всегда присутствовали интересные детали. А как она рассказывала сказки! Надо обязательно повторять на телевидении передачи с её участием, потому что сейчас такой уникальной речи просто не встретишь. В её чудном говоре слышалась сама Древняя Русь! 

     Искусствоведы относят скульптуру Корольковой к числу лучших работ Толмачёвой, отмечая: «Это настоящая русская бабушка, в образе которой воплощена исконная народная мудрость. Кажется, спроси её о чём-то – и она откликнется!»

Именно такой Анна Николаевна была всегда: только спроси её о чём-то – и она сразу откликнется.

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

«Побольше поживёшь – побольше узнаешь…»

А.Н. Королькова

    В одной из предыдущих глав я уже рассказал, что познакомился с Анной Николаевной в середине 60-х годов. Поначалу это знакомство оказалось, как говорится, поверхностным. Произошло оно так. Однажды, в обеденный перерыв, мы с Валентином Голиковым вышли на улицу. Стояли и разговаривали у входа в здание на проспекте Революции, 37. В этом доме располагалось наше управление, а также Воронежская писательская организация и редакция журнала «Подъём». Смотрю в сторону автобусной остановки, а оттуда к нам приближается женщина, которую я где-то явно видел. Где? И вдруг вспомнил: «Да это же Анна Николаевна Королькова!» Я её узнал по фотографиям, которые не однажды встречал в газетах и книгах.

Тихонько говорю Валентину:

- Смотри-ка, Анна Николаевна Королькова к нам приближается…

Валентин загадочно улыбнулся.

Королькова подошла к нам и, к моему удивлению, обняла и расцеловала Голикова.

А он, обращаясь ко мне и продолжая улыбаться, не без гордости произнёс:

- Знакомься. Это моя бабушка.

А потом обратился к ней:

- Это Женя Новичихин, мы с ним вместе работаем.

Анна Николаевна тоже улыбнулась, посмотрела на меня своими добрыми глазами и сказала:

- Здравствуй, мил-человек.

Потом я не раз убеждался в том, что она  часто приветствует людей этими словами:

- Здравствуй, мил-человек.

Время от времени я встречал её и позднее. И каждый раз она обязательно спрашивала меня:

- Как там мой унучек?

От «унучека» я многое узнал о ней ещё тогда. А ближе мы познакомились с Анной Николаевной в марте 1973 года, когда я стал работать в редакции «Подъёма». Официально моя должность называлась «редактор отдела поэзии и публицистики». Но главный редактор вменил в мои обязанности ещё и отдел сатиры и юмора (поскольку я сам в то время в этом жанре иногда работал), а также отдел для детей, который назывался у нас «Колобок» (поскольку я писал и для малышей). Для «Колобка» и приносила нам свои рукописи Анна Николаевна. В те годы появились на страницах «Подъёма» её сказки «Волк и лиса», «Кто умнее, тот сильнее», «Домашние животные», «Диковинка» и другие.

Честно говоря, мы – без всяких возражений с нашей стороны – готовы были публиковать любые её сказки, в том числе даже опубликованные ранее в книгах. Но Королькова каждый раз приносила нам новые, причём один раз в год – не чаще. Я не раз спрашивал у неё:

- Анна Николаевна, почему так редко свои сказки нам предлагаете?

- Мил-человек, – отвечала она, – да у вас же столько авторов! Чаще меня печатать будете – меньше для других места останется…

В определённой степени она была права. Журнал в те годы выходил с периодичностью один раз в два месяца, и журнальной площади для всего, что нам хотелось бы опубликовать, катастрофически не хватало. Но эта её скромность просто поражала, особенно на фоне тех авторов, которые «качали права», обращаясь в партийные органы с жалобами на редакцию, по поводу того, что их редко публикуют.   

Читая свои сказки в многочисленных аудиториях (а приглашали её не только в детские сады и школы, но и в институты, дворцы культуры, на заводы), она никогда не подсматривала в книгу. В связи с этим у неё нередко спрашивали:

- Анна Николаевна, сколько сказок вы помните? И какие у вас самые-самые любимые?

- Кто ж их сосчитает, сколько! – обычно отвечала она. – Может, тыщу, а может, две. Иной раз сказку сама сочинишь, расскажешь, а через неделю забудешь: то ли новая сказка, то ли век на белом свете жила. Да и любимых-излюбленных полным-полно. Чем добрей, чем умней сказка, тем любимей. И «Птичий язык» люблю, и «Хрустальное озеро», и былины русские про Илью Муромца, Святогора-богатыря, Добрыню Никитича…

Кто-то засомневается: «тыщу, а может, две» – такого быть не может! Но ещё один внук сказительницы – Александр Николаевич Корольков – утверждает:

- Память у неё была не просто хорошей – феноменальной! Она, между прочим, передалась «по наследству» её      дочерям Зинаиде Ефимовне и Тамаре Ефимовне. Но особенно – её внуку Владимиру, родному брату Валентина Владимировича Голикова.

Раза два или три мне пришлось выступать вместе с ней перед школьниками. Её узнавали безо всякого представления. Только заходила в зал или класс, раздавались такие аплодисменты, каких не слышали иные нынешние эстрадные кумиры.

Некоторые сказки она рассказывала каждый раз по-новому – в зависимости от аудитории, от обстоятельств. Вносила в них какие-то новые детали, а то и иные сюжетные повороты. Другие же – никогда не меняла. У неё было необыкновенное чутьё на такие вещи. По этому поводу она говорила:

- Ведь есть сказки письменные – я их сама из старых книг узнала. В таких ни буквы, ни слова менять не положено. А есть сказки, которые в лапти обуты, лыком подпоясаны. С ними, брат, посвободнее обходись. Я единожды в Москве была, у профессора Розанова, и он мне такое молвил: «Наизусть, Анна Николаевна, и балбес выучить может. А вы вот всё по-новому сказываете – словно старой ниткой, старой коклюшкой новое кружево плетёте. Вот это и любо-дорого…

Её сказки, конечно, были из тех, которые «в лапти обуты, лыком подпоясаны». Но необоснованного вмешательства в их текст она не принимала. Эдуард Ефремов рассказывал, как однажды беседовал с Анной Николаевной у неё дома. Только что вышла её книга, отредактированная одним профессором, и дочь Корольковой, Тамара Ефимовна, удивлённо спросила:

- Мам, а чего же ты новую книгу Эдику не даришь?

- Эдику я эту книгу не подарю, – ответила Анна Николаевна, – потому что я его уважаю. Испортил мне сказки профессор, язык живой, народный из них исчез…

А вообще Королькова относилась к творческим людям с большим уважением. Вот только один пример. В те годы Центрально-Чернозёмное книжное издательство щедро выпускало книги для детей, причём весьма солидными тиражами – не менее 50 тысяч экземпляров, а то и в два-три раза болдьше. В 1975 году, к примеру, появился сборник «Где ёжик зимовал», куда были включены произведения одиннадцати писателей края. Сборник по праву открывался сказками Корольковой «Волк и лиса», «Горошинка», «Кошка», «Два коня», «Коза-стрекоза и кочет в красных сапожках». В коридоре писательской организации встречаю Анну Николаевну с этой книжкой в руках.

- Видел уже, мил-человек? – спрашивает меня, показывая книгу.

Я знал, что сборник вот-вот появится в свет (там публиковались и мои стихи), но видеть его ещё не видел. Попросил книжку полистать на минутку. За эту минутку она успела мне похвалить и художницу Валентину Сумину, и редактора сборника Инну Сафонову, и Владимира Добрякова, рассказы которого публиковались в книге, и меня самого.

- А других я тут не знаю, – улыбнулась она.

Видно, если бы знала – тоже бы похвалила. На похвалу она была чрезвычайно щедрой.

Инна Андреевна Сафонова рассказывала, как впервые познакомилась с Анной Николаевной:

- Издательство тогда размещалось на улице Цюрупы. Лестница к нам, на третий этаж, была такая крутая, что даже молодёжи она давалась нелегко. Однажды вижу: поднимается по этой лестнице пожилая женщина. Спрашиваю:

- Бабушка, вы не ошиблись? Может, вам не сюда?

Отвечает:

- Нет, деточка, не ошиблась. Тут мои книжки выходят…

Как редактор работала с Корольковой и Людмила Петровна Бахарева (Шевченко). Но чаще всего редактором её книг была Тамара Тимофеевна Давыденко. Именно она готовила к изданию книгу Корольковой «Сказки», вышедшую в 1976 году. Сказки публиковались здесь в записи писателей Михаила Михайловича Сергеенко, Алексея Ивановича Шубина и Георгия Георгиевича Воловика. Эта книга оформлена известным воронежским художником Владимиром Алексеевичем Пресняковым.

В 1977 году Воронежская областная библиотека имени И.С. Никитина выпустила указатель литературы, посвящённый А.Н. Корольковой.  Анна Николаевна радовалась ему, как каждой своей книжке.

- Столько моих сказок разбросано по разным изданиям, – говорила она, –  а тут их, как овец, какие по лугу разбрелись, в один гурт, под одной обложкой собрали. Надо же! Хорошие пастухи в этой библиотеке работают!

А в 1979-м была переиздана её книга «Финист – Ясный сокол».

Хорошо известно, что в среде творческих людей постоянно возникают всевозможные конфликты, разногласия и даже неприязнь друг к другу. Зависть тоже случается, особенно у тех, чьи литературные способности, мягко говоря, не на высоте. Не могу судить о том, как обстояли в этом смысле дела у Анны Николаевны до моего прихода в писательскую организацию и редакцию журнала. Но могу засвидетельствовать: и с руководителями организации Константином Локотковым, Евгением Люфановым, Владимиром Гордейчевым, Сергеем Гуськовым, Эдуардом Пашневым, и с главными редакторами «Подъёма» Фёдором Волоховым, Виктором Поповым она поддерживала ровные, доброжелательные отношения. С ней дружили Гавриил Николаевич Троепольский, Владимир Александрович Кораблинов, многие другие мастера художественного слова. При её природной доброте, человеческом таланте  по-иному просто не могло быть.    

При всём этом Анна Николаевна никогда не скрывала своего презрения к тем, кто пренебрежительно говорил о коллегах по перу, а то и строчил доносы в партийные органы. Воронежская писательская организация с давних пор была известна в стране не только как одна из крупнейших и авторитетных, но и как «славящаяся» (и сегодня этим «славится»!) своими доносчиками. Во все времена находилась здесь пара-другая «правдоискателей» или откровенных клеветников. Вспоминаю, как Королькова, узнав о письме «группы писателей» в ЦК КПСС, бессовестно очерняющем Г.Н. Троепольского, брезгливо поморщилась и сказала:

- Книги надо писать, а они «телеги» сочиняют…

«Они», конечно, были всем известны, несмотря на то, что тогдашний заведующий отделом культуры обкома партии Евгений Тимофеев, огласивший письмо на писательском собрании, фамилии авторов «телеги» не назвал. К слову сказать, в недавно опубликованных воспоминаниях о Троепольском «Слово о настоящем человеке» Евгений Алексеевич Тимофеев весьма прозрачно намекнул, кто настрочил тогда этот мерзкий донос (см. книгу воспоминаний «Кудесник «Белого Бима»: Воронеж, Издательско-полиграфический центр Воронежского государственного университета, 2013).

Как говорится, старость не радость. Но, по моим наблюдениям, Анна Николаевна воспринимала свою старость вполне адекватно. Как вот в этих её частушках:

Ой, ты милая подружка,

Ты старушка, я старушка.

Но не любим мы тужить,

А хотим подольше жить.

Подадим-ка мы с тобою

Заявленье в сельсовет:

Может, сбавят нам с тобою

С наших лет по двадцать лет?

     Она прожила долгую жизнь. Но даже в ее конце, будучи девяностодвухлетней, не теряла чувства юмора. Как-то зашла она ко мне в редакцию журнала «Подъем». Сидим, разговариваем, а в это время по радио зазвучала песня «В жизни раз бывает восемнадцать лет…» Задумалась Анна Николаевна, да и говорит: «А девяносто – еще реже!»

Как ни странно, но именно от неё я впервые услышал слово «чемергес». В те годы в писательском коллективе не редкостью были дружеские застолья. То юбилей у кого-то из коллег, то новая книга вышла… Анна Николаевна почти не появлялась в таких компаниях. Но однажды появилась. Показав на бутылку спиртного, стоявшую на столе, не без ехидцы спросила:

- Чемергес?

Я не понял, о чём идёт речь. Начал разбираться, и оказалось, что в Воронеже этим словом называют самогон. А само словечко пошло с завода синтетического каучука, хорошо знакомого Анне Николаевне. В те годы завод начал освоение нового способа производства каучука. Этот способ требовал большого расхода спирта-сырца. На цистернах с ним, въезжающих в заводские ворота, значилось: «Чимеркес». Так называлась станция отправления. Разумеется, нашлись смельчаки, которые отведали «продукт». За смельчаками потянулись некоторые другие заводчане. И слово стало нарицательным, превратившись в «чемергес».

Я вспомнил об этом к тому, что Анна Николаевна, вероятно, и в последнее  десятилетие своей жизни интересовалась новостями завода, вошедшего в её судьбу.

«…живая общительность, непреодолимое желание сообщить окружающим, иногда случайным встречным или попутчикам, что-нибудь занимательное, забавное или поучительное, сохранилась у Анны Николаевны и по сейчас».

Это сказано о Корольковой Эрной Васильевной Померанцевой в конце 60-х годов. Но и в начале 80-х она оставалась точно такой же.

И в последние годы жизни её разговорная речь была яркой, образной. Не теряла она и памяти на множество пословиц, поговорок, загадок, которые щедро рассыпаны и по её сказкам. А облик сказительницы и в девяносто два оставался одухотворенным. Она была человеком такой духовной силы, что как бы олицетворяла собой, как правильно говорила скульптор Толмачёва,  былинную Русь.

…В последний раз я видел Королькову 15 февраля 1982 года. В этот день она отмечала своё девяностолетие и пригласила к себе домой небольшой круг людей, с которыми поддерживала дружеские отношения. Помнится, среди её гостей были писатели Гавриил Николаевич Троепольский, Виктор Михайлович Попов, Виктор Фёдорович Панкратов,  директор Центрально-Чернозёмного книжного издательства Андрей Гаврилович Долженко, журналисты Эдуард Петрович Ефремов, Галина Андреевна Поваляева, Владимир Тимофеевич Майоров, кто-то ещё. Встреча эта оказалась не банальным застольем, а превратилась в задушевную беседу. Анна Николаевна говорила о былом, о добре и зле, рассказывала всевозможные поучительные истории из своей жизни. При этом сама она никого и ничему не поучала. Всё выходило как-то естественно, просто, мудро и ёмко – как и в её сказках.

Много шутила, прибегая при этом к поговоркам и пословицам. Например, подливая водки в стакан Эдуарда Ефремова, не преминула, хитро сощурив глаза, заметить:

- Запомни: рюмку не допивай, жане правду не рассказывай… И всё будет у тебя хорошо!

Говорила:

- Я уж такая старая… А когда молодая была, меня мужики-то любили, хоть я и хроменькая овечка была… Муж у меня хороший был… Девки, любите не себя, а других, тогда и вас любить будут…

Долженко, поздравляя Анну Николаевну, сказал, что собирается написать книжку о ней.

- Вы не возражаете, Анна Николаевна? – спросил он.

- Да чего ж возражать? – ответила она. – Но надо ли? О стольких хороших людях книжки ещё не написаны!   

Говорила она об этом как-то спокойно и безразлично. Как будто её эта тема совершенно не интересует. Может, именно поэтому  Долженко так и не написал такую книгу?

С этой встречи мне навсегда запомнились её глаза. От природы они были у неё темными. Но в тот раз – светились. В свете этом было немножко грусти, но больше всего – любви к людям и доброты.

Несмотря на почтенный возраст, она и в эти годы не могла отказать, когда её приглашали встретиться с детьми. Правда, теперь приходила на встречи в сопровождении дочери, Тамары Ефимовны.

2 января 1984-го, она ушла из жизни. Ей было 92 года. Похоронили Анну Николаевну на Левобережном кладбище Воронежа – на так называемых «Баках». О её смерти сообщили не только воронежские газеты. В некрологе, опубликованном в столичной прессе от имени секретариатов правлений Союзов писателей СССР и России, правления Воронежской писательской организации, говорилось:

«Хранительница огромного фольклорного богатства, создательница самобытных произведений, она  внесла значительный вклад в развитие русской советской культуры… Трудовым подвигом стала вся литературная и общественная деятельность А.Н. Корольковой. От нас ушла талантливая писательница, добрый, чуткий товарищ…»

ВСПОМИНАЮТ РОДНЫЕ

«Самое дорогое – Родина… милее всего – матушка…»

А.Н. Королькова

Много времени утекло с того дня, когда не стало Анны Николаевны. Уже ушли из жизни и большинство её дочек: в 1987 году – Зинаида, в 1996-м – Шура, в 2000-м – Серафима, в 2007-м – Мария. В 2010-м покинул этот мир и внук Валентин. Остались только дочь Тамара Ефимовна, внук Александр Николаевич (сын Зинаиды) и внучка Наталья Джаракуловна (дочь Марии). Конечно, есть и правнуки (Игорь, Ольга, Александр, Анна, Григорий), есть и праправнуки (Илья, Дмитрий).

Вот что вспоминают об Анне Николаевне дочь и внучка.

Тамара Королькова:

«ТАКОЙ МАМЫ НИ У КОГО И НИКОГДА НЕ БЫЛО…»

Когда мы переехали из Старой Тойды в Воронеж, мне было всего пять лет. Конечно, город произвёл на меня большое впечатление. Помню наш барак, помню соседей. Помню даже (это, конечно, было позднее, когда мама уже заводской хор собрала), как одна из соседок – Юлией Никифоровной её звали – сказала маме:

- Анна Николаевна, написали бы какую-нибудь статью в газету!

Задумалась мама. И написала не статью, а стихотворение – про Северный полюс. Это был её первый опыт в литературе.

Не раз рассказывала она про поездку в Ярославль.

- Вышла, – говорит, – на улицу, а там стоят несколько мужиков и обсуждают вопрос: как бы их коллективу первое место на смотре занять. Я и встряла в разговор: не говорите, мол, гоп, пока не перепрыгнули. Они меня на смех подняли…

Её хор занял первое место, а эти мужчины потом перед ней извинялись.

Помню, как мы эвакуировались из Воронежа в Старую Тойду. Шли пешком все вместе – мама, папа, Шура с сыновьями Валентином и Володей, Сима и я.

Папа всё время сокрушался:

- Анют, что ж мы велосипед-то с собой не взяли? Посмотри на других: многие везут свои вещи на велосипедах.

Был у нас велосипед, но мы о нём и не подумали. Всё, что взяли с собой из Воронежа, на себе тащили.

Дошли до Двориков. Все устали очень, да и время к ночи шло. Стали проситься ночевать – то к одним, то к другим. Никто не пустил. Нашли стог соломы – кто-то крышу перекрывать собрался. В нём и переночевали. Утром проснулись, а от стога почти ничего не осталось: его другие эвакуированные себе на ночлег растащили.

А возле Новой Усмани нас заметил майор, который у нас квартировал. Ехал он на машине и посадил с собою маму и Шуру с детьми. А мы – папа, Зина, Сима и я – пошли дальше.

Потом была Криуша. Сима была ещё совсем маленькой, есть захотела. А чего ей дашь? Смотрим, идёт женщина, несёт ведро с молоком. Папа попросил:

- Дайте ребёнку попить.

Сжалилась она над нами.

Папа хорошо эту дорогу знал. Пошли не на Анну, а через посёлок, который назывался Зеленёвкой. Там у него знакомый жил. Стал его папа искать. Спросил у кого-то, где он живёт, назвал его фамилию. А ему говорят:

- Тут у всех такая фамилия!

Папа вспомнил, что у его знакомого девять детей. Сказал об этом, ему сразу и показали куда идти.

Папин знакомый обрадовался, когда мы к нему пришли:

- Варапоныч, ты что ли?

Папу, отчество которого было Ферапонтович, все Варапонычем звали.

В Зеленёвке нас квасом угощали – такого я никогда больше не пробовала!

Когда уже в Студёное входили, Сима очень ногу натёрла. Ну никак не может идти! Что делать? На нашу удачу проезжал мимо мужчина на телеге. Папа попросил:

- Подвези нас. Дочка ногу натёрла.

Тот и говорит:

- Довезу, но только до конца села.

И то хорошо. Доехали, а там уже и до нашей Старой Тойды рукой подать.

У бабушки с дедушкой мы жили недолго. Приехала тётя Маруся, младшая дочь бабушки. Нам совсем тесно стало в небольшом доме. Пошли мама с папой к председателю колхоза. А он показал нам на дом, в котором никто не жил. Вот так мы и перебрались на Свисты.

Мама всё время беспокоилась о дочке – Марии, которая работала бухгалтером на авиационном заводе и эвакуировалась вместе с ним. Всё время вздыхала:

-  Как она там?

Но больше всего переживала за Митрошу, брата моего.

Митроша наш работал на авиационном заводе. Когда началась война, завод эвакуировали. Он с ним не поехал. Сказал:

- Хочу в армию. Как я после войны буду глядеть в глаза тем, кто вернётся с фронта?

Пошёл в военкомат, а его не берут. Работал некоторое время на заводах имени Дзержинского, Тельмана. И без конца ходил в военкомат – просился на фронт. Ну, его и направили в Саратовское танковое училище. Оттуда прислал нам письмо. Вроде всё хорошо было.

Но вдруг мама получает письмо из танкового училища. В нём говорилось, чтобы она как можно скорее приехала к сыну, потому что он стал совершенно невыносимым. Мама забеспокоилась: что произошло? Стала собираться в поездку. 

Приехала в Саратов. Дали ей пропуск в училище. Нашла она Митрошу и спрашивает:

- Сынок, что случилось? Почему о тебе так говорят?

А он ей:

- Мама, видел я плохой сон. Как будто в риге вы с папой лежите – он в одном углу, а ты в другом. Походил я вокруг вас, а потом подошёл  к папе и кожу с него снял.  А потом – с тебя. С тех пор не могу ни спать, ни в наряд идти, ни винтовку держать, ни в танке сидеть. Всё время о вас думаю…

Успокоила его мама, как могла.  Вернулась домой.

По окончании училища Митроше присвоили звание старшего лейтенанта. Но сначала направили не на фронт, а в Нижний Тагил – военным представителем. Месяца четыре он там был. А уж потом – на фронт.

. С фронта от него пришло только одно письмо. Писал, что был в бою, получил боевое крещение. Скоро снова в бой. И всё. Больше от него весточек не было. Мама места себе не находила. Но всё ж надеялись, что жив. Так и не дождались его с фронта. После войны писали в Подольск, в военный архив. Просили хоть что-нибудь сообщить о нём. Нам ответили, что он погиб в 1943 году смертью храбрых, что вся его воинская часть тоже погибла. Мама долго не могла в себя прийти, узнав об этом.

Когда возвратились в Воронеж, стали жить в Доме пионеров. Там комендантом работал свёкор Шуры, он нас туда и пристроил.

Вспоминаю, как – уже в 50-м году – мама надолго уехала в Москву. Позвонили ей с «Мосфильма» и пригласили сниматься в кино. Мы так её ждали! Казалось, целый год её не было. Приехала она – и всем подарки привезла. Да какие! Каждой дочери часы подарила. В то время мы и мечтать об этом не смели!

От мамы я ни на шаг не отходила – до самой её кончины. Даже в молодости всегда была рядом с ней – конечно, кроме занятий в техникуме или работы. Эрна Васильевна Померанцева как-то сказала маме:

- Анна Николаевна, мне кажется, что вы Тамару больше других дочерей любите?

На это мама ответила:

- Вот пять пальцев. Какой ни отрежь – больно…

А ещё добавила:

- Тамара ещё не отрезанный ломоть. А остальные уже замуж вышли, свои семьи у них…

Куда бы она ни поехала, всегда меня с собой брала. И в Москву, когда её приглашали сниматься на телевидении, и в Ленинград, и в Музей Пушкина… Куда она, туда и я. Мне даже завод командировки оплачивал, когда я с ней уезжала. А уж в санатории имени Дзержинского мы ежегодно с ней бывали…

Такой мамы ни у кого и никогда не было…

Наталья Волкова:

«ВЕЛИКАЯ У МЕНЯ БЫЛА БАБУШКА…»

Свою бабушку я вспоминаю часто. И к месту, и не к месту. Чуть что – «вот бабушка говорила», «вот бабушка советовала»…

Она очень любила своих внуков. Почему-то нравилось ей катать нас с Сашей Корольковым на трамвае номер 9. Садились мы в него и ехали до вокзала. А там, в сквере, она покупала нам булочки. И такие вкусные они были!

Больше всего вспоминаются каникулы. Летом она всегда была с нами. Возила нас в Старую Тойду, а там – на Белозёрку. Эти места были ей очень дороги, и она хотела, чтобы и мы их полюбили.

Однажды мы с Сашей оказались с ней на Битюге. Она где-то в сторонке сидела, а мы с Сашей и ещё одним мальчиком – в лодке. Мальчик ушёл, а Саша – за ним. Я хотела тоже выйти из лодки, но шагнула как-то неловко, оттолкнулась от неё и… оказалась в реке. Стала тонуть. Хорошо, что у меня коса была длинная. За неё мальчишки и вытащили меня. Бабушка ничего этого не видела. Чтобы не напугать её, мы присели на берегу – и молчим. Но она всё равно узнала об этом случае. А ругать нас не стала. Она была очень добрым человеком и никогда нас не ругала.

Замуж я вышла поздно. Бабушка переживала:

- Вот умру я – и не дождусь правнуков…

Говорила мне:

- Приходи сюда с другом. Картошечки пожарь, стол накрой. Посидите здесь. И всегда он будет знать, что ему тут рады…

Когда мой муж, Саша, на Севере работал, часто письма мне присылал. Однажды, под старый Новый год, я попросила бабушку:

- Загадай мне сон на жениха, мне же тридцать лет уже…

Говорит:

- Да ты сама и загадай!

Отвечаю ей:

- Да я же обязательно что-нибудь не так сделаю, перепутаю. Загадай ты…

Что удивительно – она во сне моего жениха и увидела. Рассказала, что был он в белом плаще и ворота открывал.

Когда Саша приехал в отпуск (в белом плаще!), я привела его к бабушке. Разговорилась она с ним, стала обо всём расспрашивать… А мне не терпелось узнать: его ли она во сне видела?

Быстренько на кухню её отозвала:

- Бабушка, ну что – он?

Ответила улыбаясь:

- Он, он!

Она меня не раз и не два учила:

- Никогда не говори плохого слова о родителях мужа. Они же ему родные! Никогда не ругай его. Никогда не лезь к мужу в карман – ты ничего туда не клала. Никогда не ревнуй. Ревновать – это глупость непомерная! Только доверяй. Если будешь доверять, всё будет хорошо. Начнёшь следить за ним – всё будет плохо. Никогда не ругай его, если пришёл домой под хмельком. Ты любишь сладенькое, а он любит водочку. За это нельзя ругать. Если, конечно, будет пить не в меру, это плохо…

Я до сих пор пользуюсь её советами. Мой муж даже спорил однажды:

- Когда бы я ни вернулся домой, ругать меня не станут!

А если заругаюсь на него по какому-нибудь случаю, он всегда меня останавливает:

- Что тебе бабушка говорила?!

Замуж я вышла в 1979 году. Когда дети рождались, обязательно привозила их к ней. Она подержит ребёнка в руках и велит шубу расстелить. На эту шубу мы по её совету деньги бросали. А она говорила:

- Пусть будут здоровы-богаты, как шуба лохмата!

А ещё приказывала:

- Деньги эти надо хранить!

Я их и храню.

Сына, Григория, мы в честь моего свёкора назвали, а дочку, Анечку, в честь бабушки.

Очень помнится Масленица, когда бабушка блины пекла. Мыла гречиху или пшено. Сушила, толкла, просевала… А какие блины вкусные были!

Жили мы бедно. Тётя Зина приносила нам мешки, а мы с бабушкой их сшивали, а потом – вышивали. Получались очень красивые дорожки. Бабушка мне доверяла делать самые простые узоры.

В последние годы жизни, когда времени много у неё появилось, стала в карты играть – в «козла». Собирались сёстры за столом, азартно спорили, переживали, когда проигрывали. А она никогда не спорила. Поэтому любила играть в паре с моим отчимом – Александром Ивановичем Перелыгиным. Он спорить не любил. Бабушка его уважала и за это, и просто за то, что он был человеком доброй души.    

Иногда бабушка брала меня с собою, когда шла в Союз писателей. Он тогда на проспекте Революции располагался. Там, на третьем этаже, подоконники были широкие. Однажды я на таком подоконнике играла в шахматы с писателем Николаем Ивановичем Алёхиным, пока бабушка свои вопросы решала.

Часто просила меня и Сашу Королькова то сказку записать, то частушку или пословицу. Даже ночью иногда будила: «Наташ, а Наташ… вставай, записать надо…»

Я  вставала и записывала.

Великая у меня была бабушка. Памятник ей собираются поставить на улице Карла Маркса. Да что-то затянулось с ним дело. Говорят, идут споры: каким этот памятник должен стать? А чего спорить, если есть прекрасная скульптура Антонины Толмачёвой? Вот такой и была бабушка!

СКАЗКА ПРОДОЛЖАЕТ ЖИТЬ

«На этом и сказке конец. Кто скажет – небылица, а кому и пригодится…»

А.Н. Королькова.

Вряд ли найдётся в Воронежском крае другой писатель двадцатого века, имя которого было бы увековечено так же широко, как имя Анны Николаевны Корольковой. В Воронеже – две мемориальных доски, посвящённых сказительнице. Одна из них установлена на месте дома по переулку Прохладному, где когда-то жила Королькова. Сегодня здесь  стоит другой дом – под номером 14. Текст мемориальной доски, выполненной художником Александром Соломиным, гласит:

На этом месте стоял дом,

в котором с 1947

по 1953 год жила

народная сказительница

Анна Николаевна

КОРОЛЬКОВА

На доске изображен поясной портрет Корольковой в народном костюме. Доску украшает орнаментальная рамка. Эта доска относится к числу лучших мемориальных досок города. Жаль только, что переулок Прохладный расположен, можно сказать, в глухом месте, тупиковом, и мало кто из воронежцев знает о нём.  

Об Анне Николаевне напоминает и дом № 12 по Ленинскому проспекту Воронежа: в этом доме знаменитая сказительница жила последние годы своей жизни. В день её 100-летия на этом доме открыта мемориальная доска с барельефом Анны Николаевны, изготовленная из красного гранита. Её автором является скульптор Александр Кожевников. На доске начертано:

В этом доме

с 1955 по

1984 год

жила известная сказительница

АННА

НИКОЛАЕВНА

КОРОЛЬКОВА

1892-1984

Там же, в Левобережном районе, в доме номер 6 по улице Цимлянской, расположена городская библиотека семейного чтения имени А.Н. Корольковой. Здесь книги Анны Николаевны всегда на самом почётном месте. И весьма символично, что её имя присвоено именно библиотеке семейного чтения. Ведь семейные ценности писательница пропагандировала всю свою жизнь.

     Совсем недалеко от Ленинского проспекта расположена Набережная авиастроителей. Здесь, в доме № 30, размещается Центр детства отдела культуры администрации Левобережного района. В прошлом это детский сад № 198. Сотрудники детсада при активном участии детей и родителей создали уникальный музей «Сказки и сказочники». Он открыт в мае 1996 года. Музей посвящён, прежде всего, Анне Николаевне Корольковой. Здесь хранятся её личные вещи, подаренные дочерью сказительницы Тамарой Ефимовной. Бюст Корольковой и ряд других экспонатов подарил Воронежский областной литературный музей им. И.С. Никитина. Книги Анны Николаевны, её фотографии, а нередко и постановки её сказок вводят детей в мир добра и справедливости. В музее представлены также имена А.Н. Афанасьева, А.К. Барышниковой, С.Я. Маршака. На книжных полках можно увидеть и книги современных воронежских писателей, пишущих для детей.

 Почётное место занимает экспозиция, посвящённая Анне Николаевне, в музее народной культуры и этнографии Воронежского государственного университета. Когда-то и в Воронежском литературном музее имени И.С. Никитина намечалось создать такую экспозицию, но, увы, было отдано предпочтение более конъюнктурным материалам.

     И, конечно, память о знаменитой сказительнице бережно хранят её земляки из Аннинского района, из её родной Старой Тойды. В селе именем Корольковой названа одна из центральных улиц. А в Аннинском краеведческом музее посетителей встречает живописный портрет сказительницы.

 Дом, в котором жила Анна Николаевна в Старой Тойде, не сохранился. Пришёл в запустение и колодец Студёновый, куда не раз приходила юная Анюта Глазкова за чистой ключевой водой. Плохо и  то, что ни в Старой Тойде, ни в Анне до сих пор нет мемориальной доски, связанной с именем знаменитой землячки.

 К сожалению, книги А.Н. Корольковой после её смерти выходили не так уж часто. В 1987 году в Центрально-Чернозёмном книжном издательстве переиздан сборник «Белая лебёдушка» с иллюстрациями Владимира Алексеевича Преснякова. После этого наступил довольно  долгий период, когда её книги не появлялись. Этот период, как мы знаем, был чрезвычайно сложным и для всей страны, и для её духовной жизни в частности. 

В 2000 году главный редактор железнодорожной газеты «Вперёд» Василий Николаевич Рыжков выступил с интересной инициативой: приступить к изданию серии книг «Библиотека ЮВЖД». Предложение поддержал тогдашний начальник Юго-Восточной железной дороги Михаил Павлович Акулов. Было решено время от времени выпускать по две книги: одну – по истории ЮВЖД, вторую – из лучших произведений, созданных писателями Черноземья. Первая такая книжная «пара» вышла в свет уже в следующем, 2001 году. Её приурочили к юбилею – 135-летию дороги. В этой «паре»   было практически полное издание сказок Анны Николаевны Корольковой «Золотое колечко из кукушкиных слёз». Отпечатанная в одном из лучших полиграфических предприятий страны – типографии «Иван Федоров» (Санкт-Петербург), книга эта стала событием в издательском мире и в том же году была удостоена диплома на Международной книжной выставке-ярмарке в Москве.

«Без преувеличения можно сказать, что такой красивой книгой по полиграфическому исполнению, по оригинальности иллюстраций, да и по полноте собранных под одной обложкой сказок произведения Корольковой никогда не издавались», – писал известный воронежский краевед Валерий Иванович Кононов.

Издание было любовно подготовлено целым коллективом юговосточников. Ее прекрасно оформил художник из Лисок Александр Аникеев, дизайн и верстка принадлежат Евгению Фёдорову. Я был редактором-составителем этого издания. Но не появилась бы эта замечательная книга, если бы на работу не вдохновляли сами сказки Корольковой.

Интересно отметить, что в том же году некоторые сказки Анны Николаевны из вышедшей книги, с моим вступительным словом, опубликованы в столичном журнале «Детская роман-газета». Они проиллюстрированы рисунками московского художника Александра Кошкина. За эту работу автор иллюстраций удостоен звания лауреата престижного конкурса художников. Видно, таково свойство подлинного таланта: и вдохновляться самому, и вдохновлять других. 

Ко времени выхода  «Золотого колечка из кукушкиных слёз» имя Анны Николаевны было уже полузабыто. Появились новые поколения читателей. Откуда им было знать эти книги, если они много лет не переиздавались?

«Золотое колечко из кукушкиных слёз» было передано руководством магистрали не только в дорожные библиотеки. Книгу с благодарностью приняли городские и сельские библиотеки Воронежской области. А ещё – воронежские музеи. Ведь издание-то действительно уникальное и может стать украшением любой выставки, любой музейной экспозиции. Теперь, зайдя в библиотеку, книгу сказок Анны Николаевны можно не только подержать в руках, но и почитать.

А через два года, в 2003-м, сказки Корольковой вышли в серии «Воронежские писатели – детям» Центрально-Чернозёмного книжного издательства под названием «Ковёр-самолёт». Составить этот сборник издательство попросило внука Анны Николаевны – Валентина Голикова. Он включил в издание сказки из книг «Белая лебёдушка» и «Золотое колечко из кукушкиных слёз». Книга оформлена художником Александром Ходюком. 

По инициативе директора Фонда «Центр духовного возрождения Чернозёмного края» Людмилы Фёдоровны Поповой в 2012 году издан сборник сказок А.Н. Корольковой «Золотой сундучок». Его, как и «Золотое колечко из кукушкиных слёз», любовно оформил Александр Аникеев.

Сказка продолжает жить. Она, как и в прошлом, – «добрым молодцам урок». «Сказку сказывали старые люди, чтоб молодые учились», – часто говорила она…

Благодаря этой простой женщине из воронежского села удалось сохранить многие жемчужины устного народного творчества. Её сказки стали известны поистине за тридевять земель от родного края.      

«Сказочный репертуар» Корольковой был на редкость разнообразен. В нём и богатырские легенды, и волшебные истории, и бытовые сказки, и «потешки», и сатирические сюжеты. Многие из них встречаются у разных сказителей, но она передавала их на свой лад, с нюансами, которые превращали всем известные приключения сказочных персонажей в неповторимые произведения. Исследователи творчества Анны Николаевны отмечают её живой, насыщенный яркими, запоминающимися образами язык, прекрасное чувство формы, верность народным традициям. Некоторые сказки Корольковой удивительно современны.

Неоднократно упомянутый мною Валентин Голиков рассказывал:

«Из неё народная поэзия била, как родниковая вода. Она никогда не говорила «здравствуйте», а всегда «здравствуй, сокол ясный» или «здравствуй, мил-человек», не говорила «земля», а обязательно «земля-кормилица». Она не говорила «хлеб», а только «хлебушко». Она никогда не говорила «Россия», а всегда с тихой гордостью – Россия-матушка».

Многие воронежские писатели были свидетелями того, как она, к примеру, вспоминала о былом:

- В том году такая земляника уродилась! Когда телега по траве ехала¸ то колёсные ободья красными становились!

Даже свою автобиографию – рутинный, казалось бы, документ, она начала по-своему, по-корольковски:

«Жизнь моя большая, восемьдесят лет, а с чего начать – ума не приложу. Зачну, как та старуха: взяла краюшку с полицы, глядит – с этого боку подгорелая, с другого поджаренная. Вот задумалась: как же её почать? А старик говорит: «С верхнего конца, какая с горчинкой, а хорошую – под конец, так-то, мол, слаже будет». Ну, она так и сделала».

Подобные перлы за нею можно было записывать бесконечно. Жаль, что вовремя никто не записывал.

Её уважение к крестьянскому труду, к крестьянским  корням, было столь велико, что его вполне можно было бы сравнить с есенинской любовью к земле. Вспоминается, как Есенин в полемическом запале писал, что пролетарии хотят поставить памятник Марксу, а крестьяне – корове. В сказках Анны Николаевны корова неоднократно именуется и кормилицей, и матушкой.

 Светлая память ей, бережно хранившей и ценившей мудрость народную…