*   *   *

Памяти

старейшего художника Козлова-Мичуринска

Сергея Георгиевича Архипова

Жил в России живописец,

Рисовал речную тишь

И берёз тамбовских ситец,

А художнику Париж

Снился тайно, виновато,

Будто в год голодный сласть,

И во сне соблазн Монмартра

Приобрёл над юным власть.

Так ему хотелось, чтобы

К мэтрам, не на променаж,

Съездить – как Брюллов в Европу,

Как Иванов, всё туда ж.

Он прошёл бы там ученье

(Только б не лишили виз!)

И освоил там теченье –

Этот имрессионизм.

И не мелочно зависим

Стал бы мир на полотне,

Как пейзажи у Матисса,

И Сезанна, и Мане...

А Монмартр меж тем манила

Даль на галльский их манер:

- Оля-ля! Давно в Россию

Душу тянет на пленэр!

Там, у русского медведя,

Нас, пресыщенных, маня,

Живописное наследье –

Наше перед ним – мазня!

И такой вот вышел бартер,

Умилительный до слёз:

Русский пишет на Монмартре,

А с Монмартра бойкий мастер –

Русских рощицу берез.

После будут вернисажи

И в России, и в Москве,

Будут авторы в пейзаже –

Каждый при своём мазке.

Без рецензий всех пространных

Зритель скажет от души:

- Эти русские каштаны,

Вид берёз француза странный –

Всяк на свой лад, хороши!

ОВСЯНЫЙ  КИСЕЛЬ

... Мама кормит беженцев

Киселём овсяным:

Пожилую женщину

С внучкой...

В дом крестьянский

Занесли и вещи к нам

(Сложены на лавке)

Измождённой женщины

В чёрной, с сеткой, шляпке.

Девочка-стрекозка –

Так глаза огромны.

Льнёт к ребёнку кошка

И мурлычет томно.

В окна тычут рожицы

Ребятишки с улицы...

Расписные ложки,

Глиняные блюдца.

В них кисель овсяный.

Он дрожит, как студень.

(Врут, что постоянное

Самых сытых блюдо?).

Ели чинно, медленно,

Но дрожали руки.

Всё до капли съедено.

Крестятся по-русски

В угол на Спасителя,

Жалостно вздыхая.

Станут звать их жители

К ним на чашку чая -

Кипяток на травах...

(Будут снится после

Мне старуха в трауре

И глаза стрекозьи...).

Так вот, слава Богу,

Всею слободою

Мы делили крохи

С горькою бедою –

Ленинградцев семьями,

Кто Господней властью

Смог из плена смерти

К нам сюда добраться –

До Земли Тамбовской,

Слободы Заречной...

... Девочку-стрекозку,

Всё надеясь встретить,

Я бродил курсантом

По проспектам стройным.

Сколько показалось –

Столько раз и вздрогнул.

Девушки смеялись:

Обознался, видно!

Дамы отстранялись:

- Что пристал, мужчина?

Стариком искал я

В дебрях Ленинграда

Девочку из сказки

Страшной - про блокаду.

Беженки ровесник,

Я ведь жив. Быть может,

И она до пенсии

Дотянула тоже...

Случаем обещанным,

Веры не теряя,

Девочку ту в женщине

Я узнал в трамвае.

Еду с ней, надеясь:

Вспомнит понемножку

Избу нашу тесную

И меня, и кошку.

Как глаза знакомы мне!

В них всё те же боли.

... В коммунальной комнате

Встреча хлебом с солью.

Не увижу странного

В том, что не салями,

А подаст овсяного

Блюдце киселя мне.

Я скажу ей с нежностью,

Как она, ранимый:

- Разве я не беженец,

Временем гонимый?

ТАМБОВСКИЙ  ХЛЕБ

Июль сжигает облака,

Под ними пепел сёл.

Слинял комбедовский плакат,

Что рисовал «ПОМГОЛ».

Мужик – ну краше в гроб кладут.

У хлебных погребов

Убитых скоро будет тут –

Не сосчитать гробов.

Скорее, с боем жизнь, чем хлеб,

Уступят мужики.

И вот на их амбар и хлев

Бросает власть полки.

Мужик тамбовский вопиет

К таким же, как и он –

Живой, не на стене, скелет

Штыками устрашён.

Костьми голодными гремит

Русь, вновь раба, вокруг.

И черепами пирамид

Судьбы очерчен круг.

Но ведь беременна земля!

Безумью вопреки,

Поля рожают зеленя,

Баюкают ростки...

Шла пахота... Мужик упал

Перед землею ниц,

Когда в отвале черепа

Разверзлись тьмой глазниц.

Другое время... Облака...

И поля черный креп.

И будет из зерна мука,

И испечется хлеб.

БАЛЛАДА  

ОБ  УШЕДШИХ  В  БЕССМЕРТИЕ

Воинам Козлова – Мичуринска,

погибшим в сраженьях двух столетий

В тревожный для Отчизны час

Сквозь время поступь раздается.

То, шаг чеканя, мимо нас

Полки проходят шлемоносцев.

Полк за полком по мостовой

Идут, идут, не оглянутся,

Чтобы надгробною звездой!

Простым крестом домой вернуться.

По мостовой, по мостовой,

Как по истории самой!

Пылает дальний небосклон,

Идут солдаты утомлённо.

Козловский полк - идет и он,

Времен войны с Наполеоном.

Шумит знамен пробитый шёлк

То на горе, то под горою –

Козловский полк, Тенгинский полк

И Томского* полка герои.

Взята Варшава, пал Берлин...

Письмом в века - не на бумаге! –

«Я из полка дошел один!» -

Автограф скорби на Рейхстаге.

Один, как перст, идет солдат,

И костыли в асфальте тонут,

А солнце, высшей из наград,

Катилось яблоком в ладони...

Храни тебя Господь, сынок!

А вспыхнет пламя мировое,

С тобой пойдут Козловский полк,

Тенгинский полк

И Томский полк –

Все поколения героев!

По мостовой, по мостовой,

Как по истории самой!

_________________________________________________

* Эти три полка были сформированы из граждан Козлова, Томский полк – в 1914 году.

ДАР

Из Козлова, где в конце 70-х – начале 80-х годов XIX века жили дети Пушкина – генерал А.А. Пушкин и его сестра М.А. Гартунг, к открытию памятника великому поэту в Москве в дар Румянцевскому музею был передан сундук с бесценными рукописями их отца.

В июле месяце Козлов еще терпим,

И улица Московская чиста.

Денщик сдирает цепкие репьи

С лошажьего дрожащего хвоста.

...Он десять верст за утро проскакал.

Игумен Троицкого монастыря

Благословил, хоть он и не искал

Совета ни у Бога, ни царя.

И вот теперь под липой на скамье

Присел; в листве синели облака,

А за оградой холили коней

Его гусары, Нарвского полка.

Велел позвать сестру. Пришла Мари.

Огонь в глазах, порывиста в отца.

Спросила:

- Что решил ты, говори...

- Начала не бывает без конца, -

Ответил Александр. – И мы вольны

Распорядиться. Есть всему цена.

Как в сказочном дворце, душа страны

Таинственно в строках заключена

Стучащихся на белый свет страниц,

Что под замками мы с тобой храним,

И едут к нам гонцы из двух столиц,

Но нам давать ответ не только им.

Тот петербургский господин был прав:

Heт сундуков таких, подвалов нет,

Чтоб запереть не бриллиантов прах, -

Мгновенья жизни, что воспел поэт.

Подобным вправе мы одни владеть?

Не пьянице, что песнь, как вещь, пропьет,

А то, за что не грех и умереть,

Вручим владельцу с именем Народ…

Пора в дорогу. - Молча обнялись...

...И вот - Москва и монастырь Страстной,

Народ, народ - куда ни оглянись,

И шепот:

— Пушкин!.. Глянь-ка, как живой!..

...Мы здесь, отец! Исполнили завет.

Ключ передан. Открыт волшебный клад.

Скажи хоть слово! — Но молчит поэт,

Загадочен в тяжелой бронзе взгляд,

Как будто прозревает впереди

Все то, что недоступно никому.

Пред ним встают народы и вожди,

То тьма сквозь свет, то луч пронзает тьму.

И, может, этот маленький Козлов,

Где не был он, и все ж, всесущ, объял

Божественною музыкою слов

И смыслами - началом всех начал,

Где на исходе века, у межи,

У ближнего Тамбовского угла,

Двух пушкинских кровинок малых жизнь

Однажды благодатно протекла.