Глава 1

 - Ваш билет?!

Два пальца бесцеремонно тыкали  меня в  плечо. Я со сна открыл глаза и увидел наш автобус, следующий по маршруту «Москва-Зарайск», стоящим на обочине шоссе в ожидании, когда контролеры удовлетворят свое любопытство и закончат этот внеплановый шмон. Спросонок, еще плохо что-либо соображая, я достал билет и предъявил его, чем очень, похоже, расстроил контролершу, которая от служебного рвения буквально «рвалась с поводка» в поисках  безбилетника.  

«Есть такие людишки, - отметил я про себя, пряча билет в боковой  карман и продолжая рассматривать женщину-контролера, продвигающуюся по проходу автобуса. Некрасивое, почти мужское лицо, невзрачная фигура, жиденькая прическа-«кулечек» на голове. Где уж с такими-то природными данными проникнуться любовью и уважением к человечеству? Ну, зачем тебе, родная, билет? До Зарайска остался какой-то километр, высаживай, не высаживай, уже поздно. Откуда такое рвение? Полагаю, дело тут не в билете, не билет тебе нужен, поскандалить тебе нужно, пристыдить кого-то, высадить при всех, показать всем окружающим, что есть еще кто-то на свете хуже тебя, мельче, непорядочнее. Это ты, таким образом, предъявляешь ему, человечеству, свое реноме? Да, тяжелый случай!»

Я совершал свой вояж в Зарайск по заданию агентства,  которое   послало именно меня, по вполне понятным причинам - я когда-то жил в этом городишке, многих знал, многих помнил.   

 - И прошу помнить, мы - не турбюро, не рекламное агентство, которое составляет гороскопы и рекламные буклеты для праздных туристов, готовых на край света поехать, если увидят в печатном издании картинку позавлекательнее. Мы - серьезный политический журнал, прошу помнить об этом, - наставлял меня перед дальней дорогой выпускающий шеф-редактор нашего агентства. - В средствах можешь не стесняться, в смысле -  финансовых.

  - Я так и понял, - успокоил я шефа.

 Можно подумать, глядя на меня, что я способен на что-то большее, чем пожелания доброго утра и спокойной ночи. Эдакий новоявленный Джеймс Бонд из глубинки.

Шеф понимающе кивнул и продолжил:

- Заказ на журналистское расследование поступил анонимно, из-за границы. Если ты хочешь знать мое мнение, то от всего этого дурно пахнет. Если ты откажешься, я пойму и возражать не буду.

 - Ну, зачем же! Я, конечно, согласен, - сказал я, хотя выезжать из уютной Москвы, да еще на периферию, мне не очень хотелось.

 - Связь будешь держать только со мной. Дальнейшие инструкции получишь на месте. Могу открыть тебе маленький секрет -  в заказе, что пришел по Интернету, было  конечное условие - журналистское расследование должен вести именно ты. Делаю отсюда вывод, что заказчик как минимум слышал о тебе или знает тебя.

 - Пробили, откуда был сделан заказ? - заинтригованный, спросил я.

 - Наш компьютерный гений Владя уже четвертый  день терзает своего железного коня, но, по-моему, он только в начале пути. Как что-то проясниться, я тут же сообщу тебе.

 - Когда выезжать? - тоном бодрячка из плохой пьесы, готового на все, спросил я.

 - Вчера! - ответил шеф, пожимая мне на прощание руку и давая понять, что разговор окончен.

Весь этот разговор я вспомнил, когда мы уже въезжали в город. Высадив пассажиров у гостиницы, автобус плавно заскользил к автовокзалу.

 - Ну, здравствуй, град Зарайск-на-Осетре! - про себя произнес я, выходя из автобуса и оглядываясь. - Или ты предпочитаешь более старинное название - село Красное? Сколько же я не был здесь?

 Я на ходу ударился в подсчеты, выходило 20 лет, прямо, как у Дюма, "20 лет спустя". Вообще-то, гостиница, где мне предстояло жить, была по пути нашего автобуса, но я все равно проехал дальше, уж очень хотелось посмотреть, что здесь изменилось. Закинув походную сумку за спину, я неспешно продвигался в вечерних сумерках по городу, вдыхая свежий и ни с чем не сравнимый, провинциальный воздух. Немногие прохожие двигались степенно и не торопясь, все дышало покоем и ленью. Нет, московские купцы знали, где устраивать себе курорт. Они даже взятку дали господам железнодорожникам, когда узнали, что железнодорожная колея, которой суждено было соединить Москву и Рязань, пройдет через Зарайск. Уж очень они не хотели никаких новшеств!

 - Пусть подавятся, покой дороже! - решили они, отслюнявливая 2 миллиона рублей ассигнациями. И колея прошла через Луховицы. Сейчас уже сложно сказать, что это - быль или небылица, но факт неоспоримый - дышится здесь легко, как с кислородной подушкой.

Всю эту информацию я почерпнул, живя здесь, но, бесспорно одно - люди, сообщавшие мне разные местные  истории, делали это с любовью и гордостью за свой город. Я не разделял их чувств, потому что родился далеко отсюда, на донских берегах, и история Зарайска мало трогала меня, но когда я видел, с каким упоением они рассказывают обо всем, невольное уважение к самому городу посещало и меня. Все это мне вспомнилось, когда я уже неспешно подходил к гостинице. Впрочем, было о Зарайске и  другое мнение. Мой отец, прожив здесь несколько лет и делясь своими впечатлениями, говорил:

- Знаешь, сынок! Вот идешь по улицам Зарайска и все время ждешь, что вот-вот из-за угла выпрыгнет на тебя какой-нибудь Бальзаминов!..

 Странное мнение. Я всегда знал, что Зарайск провинциален, но чтоб это особо бросалось в глаза - никогда не замечал.

 - Олег Алексеевич! - окликнул меня кто-то в темноте, идя мимо меня по тротуару. - А я думала, ты уже помер, что-то  тебя давненько не было  видно?

Подивившись такой бесцеремонности, я пригляделся и узнал в темноте старенькую уборщицу городского кинотеатра, где я работал когда-то директором. На меня смотрело морщинистое и беззубое лицо Екатерины Васильевны, фамилию которой я, к своему стыду, забыл. Беззубый рот улыбался обнаженными деснами, вызывая жалость к старушке и к моим безвозвратно ушедшим годам.

 - Здравствуй, Васильна! - куда-то в темноту произнес я. - Как видишь, еще жив пока. Господь меня терпит, вот и ношусь по белу свету!

С полчаса поговорив с наблюдательной уборщицей, вспомнив общих знакомых и сослуживцев, я направился в здание гостиницы. Оформив кучу формуляров, через пять минут вошел в свой номер и буквально рухнул от усталости  на постель, едва успев раздеться.

 Наверное, тут сказалось все сразу: моя впечатлительность, долгая дорога, обилие кислорода, но факт остается фактом - через минуту я храпел, не видя снов и не отвлекаясь на ночные походы в туалет. 

 - Вот уроды! - раздалось совсем рядом.

Я открыл один глаз и в образовавшеюся щель между пододеяльником и подушкой увидел седую голову говорившего. Уж очень мне хотелось полицезреть на обещанных уродов.

Было солнечное утро. Напротив моей кровати стояла раскладушка, на которой возлежал седовласый мужик в пижаме, читавший газету.

 - Что пишут! Что пишут, выродки! Всю историю с ног на голову поставили, да еще хотят, чтоб мы им за это аплодировали… - возмущался чем-то прочитанным мой неожиданный сосед.

 - Неужели, так все плохо? - спросил я голосом кинопровокатора, сбрасывая с головы одеяло.

- А ты отмотай историю назад, вот и посмотрим! - продолжал горячиться незнакомец, даже не замечая в пылу спора, что "тыкает" мне. Впрочем, это был не спор, а монолог: - И тогда увидишь, что первый раз мы их собой прикрыли, когда орды Чингиз-Хана уже готовы были сожрать и их, и их Европу. Второй раз обуздали Наполеона, который трахал и Европу, и всю ее демократию. Третий раз - опять приняли удар на себя - сломали хребет Гитлеру, который использовал их пресловутую европейскую демократию в качестве туалетной бумаги! Согласен?

Я пожал плечами в знак согласия. Что делать, приходилось соглашаться. Незнакомца несло…

 - Так сколько можно?! - уже переходил на крик мой собеседник. - Спасать, прикрывать, воевать за них? А они сидят себе в чистеньких домах с уютными палисадниками и ждут, когда в очередной раз приедет русский Иван на танке и порадеет за несчастненьких европейцев. Нет уж! Хрен вам по всей морде! Будя.…Берите-ка винтовочки, да спасайте себя сами. Если сможете…Мало того, вся эта европейская шушера, что с таким упоением  лизала Гитлеру сапоги, теперь пытается нас поучать искусству лизать сапоги. И не только!

На это мне возразить было нечего и я, воспользовавшись паузой, протянул руку для знакомства.

- Семен Семенович. Попейко. Это не призыв к действию, это у меня фамилий такой. Да, вот весь такой я - необычный и загадочный! - объяснял Семеныч, мой новый сосед,  улыбаясь и пожимая мне руку.

Я отлично помнил, что когда я заселялся в этот номер, никакой раскладушки в нем не было и в помине. Более того, чего-то отдаленно напоминавшего козетку, банкетку, кушетку или просто лежак -  тоже. Вдобавок конечным условием моего заселения в эту гостиницу было то условие, что в мой одноместный номер буду поселен только я один. Я обратился за разъяснениями к господину Попейко.

 - Охотно! - начал свой очередной монолог Семен Семенович. - Охотно вам все объясню, уважаемый! Дело в том, что портье заселял меня в этот номер уже поздней ночью, лишь только я приехал. Делал он это намеренно, по причине его нежелания поздней ночью шастать по гостинице, искать свободный номер и будить постояльцев. А уже сегодня утром он спокойно переселит меня в освободившийся номер. Такое объяснение вас устроит? - спросил он.

Я изобразил на своем лице несказанное счастье и полное удовлетворение от его объяснений, но для себя отметил, что в гостинице этой, согласно рассказу словоохотливого вчерашнего портье, свободных номеров было  море, так что версия о чрезмерной заселенности выглядела неубедительно и ходульно. Ну да ладно, пусть считает меня простаком и недотепой, так оно ловчей. В этой стране простаков и юродивых любят, а для выполнения моего задания это обстоятельство было как нельзя кстати.

С моим сегодняшним намерением посетить начальника местного отделения милиции это обстоятельство никак не вязалось, а потому я вскоре о нем забыл.

В прохладном холле здания милиции меня встретил суровый дежурный старшина с автоматом наперевес. Я давно заметил, что на примитивные натуры, не особо изуродованные интеллектом, наличие любого оружия действует как стимулятор их сомнительной мужественности, можно сказать, как продолжение их мужских достоинств. В чем тут дело, я особо не задумывался, но их природная неуверенность в себе еще больше вылезает наружу, это и без очков видно. Старшина оглядел меня сверху вниз (оказалось, что я почти на голову выше!) и первый заговорил со мной.

 - Тебе чего? - небрежно полюбопытствовал он.

Это меня взбесило нереально! Ненавижу хамство в любых его проявлениях! Никаких "здравствуйте", ничего, что отдаленно напоминает элементарную вежливость. В каком хлеву взращивают подобных особей?

 С равнодушным лицом, хотя мне это трудно удавалось, я достал свое журналистское удостоверение, поднес его к самым его глазам так, чтоб ничего нельзя было разобрать, кроме фотографии с печатью и прокричал ему, как глухому, в самое ухо:

 - Пресс-атташе при Министерстве внутренних дел, срочно с докладом к вашему начальнику милиции. Чего уставился? Выполняй!

При слове "выполняй" я уже прятал свое удостоверение в карман, так что, захоти он перепроверить мое удостоверение, ему бы это не удалось.

Если честно, то моя выходка была чистой воды импровизацией, по уголовным понятиям приравнивалась к мелкому хулиганству и тянула максимум на пятнадцать суток. Такие психологические трюки мы проделывали на занятиях по логике еще в университете. Тогда у меня всегда плохо получалось, неубедительно как-то. Да и в том, что я какой-то выдуманный пресс-атташе неведомого министерства убедить своих педагогов мне никогда не удавалось. А тут, смотри-ка, получилось!

Старшина по рации что-то нечленораздельно сообщил кому-то, ему так же нечленораздельно ответили, и через три минуты я был у дверей начальника милиции.

 - Войдите! - недовольно ответили на мой стук из глубины кабинета.

Я ввалился в кабинет, жизнерадостно демонстрируя все 32 зуба, обольстительную улыбку и вселенское радушие, граничащее с шизофренией. На мои запредельные знаки внимания и демонстрацию восторга от увиденного последовало довольно сухое заявление:

- Ваши документы!

Мое лицо сразу поскучнело, я достал свое журналистское удостоверение и стал ждать, что за этим последует.

 - Понятно! - сурово продолжил высокий милицейский чин, отложив мои документы. - Развлекаемся? Шутим? Между прочим, в целях борьбы с незаконным проникновением и прочими действиями антитеррористического характера старшина, находящийся на дежурстве, вполне имел право заломить вам руки и уже без всякого стука привести вас именно в этот кабинет. Итак, я вас слушаю?

 - Дело, по которому я побеспокоил вас и того доблестного старшину, не к обеду будь помянутого, старинное и, говоря языком адвокатов, бесперспективное, - начал я. -  Но оно, почему-то заинтересовало моего заказчика. Разговор касается нашумевшего когда-то дела предпринимателя Корочкина Сергея и всего того, что с ним связано.

Вы видели когда-нибудь, как у человека лицо переворачивается? Нет? Мне, признаться, тоже до сей поры как-то не приходилось. Так вот, лицо полковника именно перевернулось, да еще сделало сальхов в два с половиной оборота, если выражаться терминологией фигуристов.

 «Ого! Старое-то оно, старое, да, видно, не всеми забытое. Будь начеку, мужичек, а то и сам не заметишь, как выйдешь из этого кабинета, держа собственную голову подмышкой", - мысленно сказал я себе, видя, какую реакцию произвело упоминание фамилии Корочкина.

- Господи! - сказал полковник, почему-то переходя на полушепот. -  Да этому делу уже, поди, годков двадцать с гаком! Неужели вы думаете, что мы в своих архивах храним такое старье? И потом - по нему проводили не только следствие, но даже депутатское расследование, все давно выяснено и дело еще тогда закрыто. И  следователи по нему были, извините уж, покурносей вас.

- И потом, вам не жаль родственников покойного? А каково будет им, когда вы полезете к ним со своими дурацкими вопросами? Вы об этом не думали? Сколько можно трепать доброе имя человека? Так что, рад бы вам помочь, но…  

И полковник картинно развел руками, показывая всю скорбь и уныние, связанные с невозможностью выдать мне дело убиенного предпринимателя.

Теперь была моя очередь сожалеть и посыпать голову пеплом, что я незамедлительно изобразил в своей пантомиме.  Во всяком случае, покидая кабинет начальника милиции, я  выносил для себя два важных обстоятельства: во-первых, было видно, что дело не забыто, а, во-вторых, ждать помощи от официальных лиц не приходилось, более того, я, кажется, невольно нажил себе влиятельных врагов. Одним словом, "Кавеат консулес…", то есть будь бдителен, парень.

- Кстати, передайте от меня привет дежурному старшине и  мое искреннее сожаление о моем поведении! - попросил я полковника, идя по коридору.

 - Свои искры можешь оставить при себе! - был ответ.

Когда я покидал это гостеприимное учреждение, в дверях я столкнулся с давешним дежурным с автоматом. Уступая мне дорогу, он окатил меня ненавидящим взглядом. Я кожей почувствовал, что доведись этому молодцу решать мою судьбу, долго бы  на этой земле я не задержался.

 - Ну, что ж, - решил я, идя по залитым солнечным светом улицам Зарайска.  - Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет в данный момент в закусочную!

Разговор с умным начальником милиции и общение с его удалым автоматчиком несколько взбудоражили меня, так что я ощутил внезапное чувство голода. Подходя к витрине бара, я вдруг обратил внимание на отражение улицы у себя за спиной, которая выходила на проезжую часть. В витрине отражался милицейский ГАЗик и за рулем его был тот самый старшина, слава Богу, уже без автомата. Не оглядываясь, я пошел дальше и поднялся на 2 этаж.

"Добрехался, придурок!" - зло подумал я о себе самом и о своем умении изобретать врагов буквально из воздуха. Понаблюдав за своим визави со второго этажа, а заодно отведав чебуреков местной выпечки, я вдруг отдался волне внезапно нахлынувших на меня ностальгических воспоминаний. Вот тот самый стул, которым разнесли вдребезги витрину бара, на стуле  еще осталась вмятина от внезапно подставленной Сашкиной руки, что тогда спасло мою молодую жизнь.  Вот надпись, вырезанная на закрашенном подоконнике, "Валера-лох!", сделанная нашими поклонниками. Ах, как молоды и глупы мы были тогда! Да, много лет прошло с тех пор.  Сашка уже 20 лет, как живет в Нью-Йорке. Валерка в Петербурге, играет в "Голубых гитарах". Игорь мытарит органистом по московским кабакам. Юрка безвылазно сидит в родном Зарайске, а я ем чебуреки на втором этаже когда-то «нашего» ресторана. Когда-то здесь был ресторан, но как все поменялось.

Предаваясь воспоминаниям, я отправился путаным маршем в сторону квартиры моего давнего друга и местного гитариста Юрки Зюганова, регулярно оглядываясь на предмет всякого рода соглядатаев и ожидая продолжения наблюдения за мной любопытным старшиной.

Но пока все было спокойно…

 - А других вопросов у тебя нет? - поинтересовался Юрка, когда я изложил ему цель своего приезда в Зарайск.

- Оно, конечно, история давняя, паскудная, и мало кто о ней даже при желании вспомнит что-то путное, - продолжил он, возясь с гитарой. -  Но за всем этим тянется такой шлейф недомолвок и версий, столько копоти и нагара, что я бы на твоем месте отказался  от его раскрутки и быстренько уехал в столицу нашей Родины. Как говорили мы когда-то в юности: "Попил водички, собрал вещички…" Согласен?

- Нет, конечно.

- Ну и дурак, - сказал Юрка,  подводя итог нашему разговору.

- Так, значит, не поможешь?

- Нет! И тебе не советую в это дело лезть, - сказал он, распутывая пучок гитарных струн и ставя новые колки в пазы гитары. - Ты сейчас жареный материальчик  надыбаешь и в клюве принесешь своему руководству, уедешь отсюда, а мне с этими людьми жить, каждый день встречаться, в очереди в булочной стоять, жить, в конце концов. И не страшно мне вовсе, тут дело не в страхе, что знаю я, то  помнят и  все другие, но…все равно как-то боязно, словно я сдаю или подставляю кого-то.

Я решил прибегнуть к хитрости и вызвался сходить в ближайший гастроном за пивом, может, за пивом мне удастся как-то расшевелить Юрку и что-то узнать? Хотя, зная Юрку, я не очень-то рассчитывал на успех. Ну да ладно, хоть встречу отметим по-людски, мы столько лет с ним не виделись.

Выходя из Юркиного подъезда и направляясь в гастроном, мне на секунду показалось, что за поворотом дороги мелькнул знакомый ГАЗик, но я тут же отогнал от себя подобные мысли: надо же, до чего мальчонку запугали, кругом ему мерещатся враги и "парни из Ленгли"!

Где-то с полчаса поболтавшись по магазину  и приобретя три бутылки пива, я, не спеша, насвистывая модный мотивчик, отправился назад, к Юрке на квартиру.

Постучал в дверь. Тишина…

Постучал второй раз, уже сильнее.

От моего стука дверь легонько приоткрылась. В образовавшуюся щель я громко крикнул:

- Юрка, ты дома?

Ответил мне едва заметный стон из глубины квартиры. Я влетел в квартиру и первое, что увидел там - кровавую лужу и Юрку, лежащего головой в ней. Все в квартире было перерыто, вещи в беспорядке разбросаны по полу. Когда перебинтованного Юрку на носилках спускали к машине «скорой помощи», я вновь ощутил способность рассуждать и анализировать.

 "Значит так, ребята! Не убили, потому что и не собирались убивать. Хотели припугнуть, преподать урок, предупредить. Вот вам для этого Юрка и понадобился. А ты говоришь: "Быльем поросло!" Нет, брат! Поросло-то оно поросло, только вона у него какие ягодки бывают - кроваво-красные! А ведь это для меня предупреждение: мол, будешь совать нос, куда не надо, и с тобой так-то будет! Да, вы, выходит, ребятки, не просто "волки позорные", вы "санитары леса". С вами глаз да глаз нужен…"

Рассуждая так, я прошел через весь город и спустился к водопаду под кремлем.

 Любил я это место. На фоне спокойствия такая стихийная силища бурлила и низвергалась пенной массой с метровой высоты, да так, что дух захватывало. Красота! И думалось тут легко, и всякие мысли о Боге и Вечности сами собой посещали меня.

Только на этот раз мысли мои были не о Боге и райских кущах, а о вполне реальной проломленной голове Юрки и о своих дальнейших действиях.

 "Не за раем край Зарайский, он лежит в самом раю, - писал поэт когда-то. А Юрке-то до рая полшага оставалось. Хорошо, "скорая  помощь" вовремя приехала…"

Рассуждая таким образом, я и не заметил, как на землю опустился вечер. Парочки влюбленных то и дело проходили мимо, давая мне понять, что время пустых созерцаний и философских рассуждений миновало, и наступает их пора - пора ночных поцелуев и взаимных клятв. Оттесняемый ими все больше и больше, я со вздохом поднялся с холодного уже песка и направился в сторону гостиницы.

 - Закурить не будет? - тоном, не обещавшим мне ничего хорошего, спросил один из трех парней, окруживших меня и отрезавших мне путь таким образом, что я оказался на прибрежном мыске. Бежать мне было некуда.

- Я не курю, - ответил я. На пригорке стоял и блестел стеклами в темноте лунного света все тот же злополучный ГАЗик. Вечер, кажется, переставал быть душевным и томным.

 - Ты меня знаешь? - неожиданно спросил парень.

 - Нет, - добродушно ответил я.

 - А я тебя? -  допрос продолжался.

Я неуверенно пожал плечами.

 - А кто ты такой, чтоб я тебя знал?-  спросил парень с угрозой.

Я хотел что-то сострить по этому поводу, но не успел - яркая вспышка в глазах от внезапного удара потушила мое сознание. Последнее, что я увидел, как сквозь туман, перекошенное от злобы лицо старшины. В руках его был полосатый милицейский жезл гаишника, который он использовал в качестве дубины. Еще пару секунд мое тело, лежащее на земле,  сотрясалось от ударов ног, потом сознание мое отключилось.

ГЛАВА 2

 - Кар-р-р!

Взъерошенная и сизая от покрывавшего ее жира ворона нахально воззрилась на меня с соседней мусорной кучи.

 Я с трудом открыл глаза и попытался определиться на местности.

 Было ранее утро следующего дня. Я, в новеньком костюме "от Гуччи", лежал в слякоти из гнилых помидоров, кем-то недоеденных макорон и рядом с треснутой банкой то ли аджики, то ли томатной пасты - точно не знаю, не успел попробовать на вкус. Из   воняющей кучи торчала только моя голова, прикрытая сверху прошлогодней газетой. Голова гудела нереально. Сам себе я напоминал князя Андрея Болконского, лежащего на поле брани под Аустерлицем и накрытого знаменем. В моем случае роль знамени играла тряпка, покрытая солидолом и отчаянно вонявшая.  Рядом работал трактор, переваливая и ровняя все эти кучи мусора и отходов. Дальнейший осмотр показал, что из карманов моего пиджака и брюк, вывернутых наружу и висящих сейчас, как бильярдные лузы, пропали все деньги, документы, мобильник и дорогущий японский карманный компьютер. Пришло время выбираться из этого дерьма, так как урчание трактора все приближалось, и волна очередных помоев грозила накрыть меня и похоронить среди мусора, что, очевидно, и входило в планы парней, которые оставили меня лежать здесь. Когда я выполз из помойной кучи, то увидел изумленного  тракториста с отпавшей от неожиданности нижней челюстью, на глазах которого вдруг из недр земли поднялось нечто и вновь бессильно рухнуло на кучу мусора.

Я вновь потерял сознание.

- Ну, вот и хорошо! Вот мы и очухались! - пропел над моим ухом чей-то незнакомый голос. Я содрогнулся и конвульсивно дернулся от запаха нашатыря, увернулся от тампона, заботливо кем-то запихиваемого в мою  левую ноздрю, и окончательно пришел в себя.

Я лежал в трусах на больничной кушетке, а вокруг меня мельтешило три медсестры, которые больше мешали друг другу, чем оказывали мне медицинскую помощь. Голова моя покоилась на коленях сердобольного Семена Семеновича Попейко, моего соседа по гостиничному номеру, неизвестно, как тут оказавшегося. 

- А вы сегодня без раскладушки? - ехидно спросил я, окончательно приходя в себя.

- О-го-го! Он уже шутит! Узнал меня, чертяка! Значит, скоро на поправку! - радостно взревел громогласный Семеныч, осторожно укладывая мою голову на подушку.

Из его повествования я узнал, что сюда меня доставили его монтажники, к которым утром подбежал тракторист с соседней городской свалки и путано объяснил им, размахивая руками, где я и что я.

 - Ну, вот и славно! Сейчас придем в себя, денек полежим в палате, капельницу поставим, а завтра - на выписку! И не хрена тебе тут за казенный счет валяться, у нас настоящих больных - пруд пруди. А еще ты, здоровый боров, тут разляжешься! - вполголоса напевала мне сердобольная нянечка, везя мою каталку по коридору.

Когда добрая и гостеприимная женщина ввезла мою кровать-каталку в палату, а сама вышла по своим делам, то какой-то больной, весь перебинтованный, лежавший в палате, приподнял голову, со стоном уронил ее на подушку и знакомым голосом запротестовал:

 - Господи! Только не это! Ты что, смерти моей хочешь? Лучше я в бинтах домой пойду, чем с тобой останусь! Сестра! - крикнул больной знакомым Юркиным голосом. - Увезите  меня отсюда, только не оставляйте меня с этим монстром! 

В общем, последние два дня мы с Юркой Зюгановым проболтались на больничных койках в одной палате.

- Слушай, Юрок! Ну, нельзя же так реагировать на появление своего друга! Ты уж будь посдержаннее в эмоциях, все-таки я твой старинный  друг-товарищ, - улыбаясь, попросил я его как-то.

- Друг? Ты знаешь, как говорил мой покойный отец, царство ему небесное, в таких случаях? "Еще один такой друг -  и врага не надо!"

В тот день, когда нас выписывали, Юрка задал  мне неожиданный вопрос:

 - Ты не обратил внимания, какой был номер палаты, где мы с тобой лежали? 

 - Нет, - сказал я.

 - Это был знак свыше! Все, что с тобой связано, всегда напоминало и  напоминает дурдом, - мистически подняв палец вверх, продолжил Юрка. 

 - Так я не понял, номер-то какой? - нетерпеливо спросил я.

 - Палата номер шесть! - обречено вздохнул Юрка.

Вскоре машина "скорой помощи" отвезла Юрку  отлеживаться и долечиваться домой, а меня - в родную гостиницу, в мою одноместную камеру со всеми удобствами.

Не раздеваясь, я бухнулся на постель и стал думать, не пора ли позвонить своему шефу-редактору и сообщить ему, что ситуация вышла из-под контроля и события развиваются спонтанно. По-моему, из этого славного городишки пора рвать когти, пока из меня не сделали цыпленка-табака или фарш, думал я. Через полчаса я докладывал шефу о своих злоключениях в телефон, вернее - он давал мне новые ЦУ, а я только согласно угукал в трубку.

 - Да! Тут, кстати, сообщение для тебя. Помнишь, я говорил как-то, что наш компьютерный гений что-то там терзает? Похоже, что он таки растерзал своего железного друга и тот под пытками выдал информацию, которая тебя вряд ли обрадует. Ты там стоишь? Так вот, сядь, приготовься! Заказ на журналистское расследование поступил из Великобритании, точнее, из Манчестера! А теперь, будь добр, скажи мне, как связаны между собой занюханый Зарайск и европейский город-гигант, один ежедневный финансовый оборот которого составляет миллиарды долларов? Каково? Так что, никаких рваний когтей, ногтей и прочих экспериментов над конечностями. Сиди там тихо, прижухни и дай людям о тебе забыть. Уехать ты всегда успеешь. Постарайся довести дело до конца.

 - До физического конца? То бишь до моей кончины? Так за этим дело не станет, я уже сейчас не знаю, дойду до гостиницы или меня удачно переедет какой-нибудь "Кировец". И потом - я ограблен до нитки, я понес жуткие убытки, у меня сперли карманный комп, на который вы все время облизывались, а там все московские адреса и телефоны.

 - Приедешь - я тебе лично куплю томик телефонных номеров "Вся Москва". Убытки твои компенсируем… - он помолчал, потом продолжил, - в разумных пределах, конечно. Так что, не горюй!

В стекло моей телефонной кабинки постучали.

Какой-то парень ребром монетки стучал в стекло, торопя меня с окончанием разговора. Я вышел, спустился вниз по лестнице и только на улице понял, что я где-то видел этого парня. С минуту постояв на улице, я вспомнил, где и при каких обстоятельствах я видел этот непосредственный и отрешенный взгляд. Это был тот самый любитель табачных изделий, что пытал меня своим желанием покурить там, на берегу Осетра.

Вообще-то  я про себя всегда  знал, что я человек мстительный. И пусть там что-то говорят о милости к падшим или о том, что если тебя ударят в щеку, немедленно подставляй другую, я знаю для себя только одно правило Ветхого Завета, во всяком случае, оно гармонирует с моим биологическим циклом - "Око за око, зуб за зуб!"

 А поскольку малый этот был неказистый, на голову ниже меня, а ночь безлунная и вокруг ни души, то я и решил, что Господь посылает его мне в качестве своеобразной компенсации.

Надо заметить, что при всей своей улыбчивости и общительности, ростом я почти под два метра, да  и силенкой Бог не обидел, а жизненная многолетняя практика игры в ресторане научила меня многому, в том числе  и умению постоять за себя, так что читателю нетрудно будет догадаться о дальнейших моих действиях.

- Мужик, закурить не найдется? - стоя в полоборота к вышедшему пареньку, спросил я.

Парень, которого я ждал, только что вышел из дверей переговорного пункта и еще как следует не огляделся и не привык к вечерней темноте.

- Что?… - не расслышал он и стал поворачивать свою симпатичную мордашку ко мне. Вот в этой фазе повернутого ко мне полупрофиля я его и подловил: коротко, почти без замаха, как учил меня когда-то Вовка Яругин, местный штангист и хулиган, я от души и с наслаждением врезал по ненавистной физиономии.

Он не сразу упал. Несколько секунд удивленно смотрел на меня, как бы решая, в какую сторону ему качнуться, потом глаза его съехались к носу и, как мешок с дерьмом, он растянулся у моих ног.

Беззаботно насвистывая "Рио-Риту", я с чуством выполненного долга направился к себе в гостиницу.

Идя по ночному городу, еще возбужденный последним событием, я рассуждал сам с собой.

 Теперь, я так полагаю, прежде чем кого-то ударить, он обязательно вспомнит себя в качестве объекта избиения и ту боль, что он при этом сам испытал. Может, эти воспоминания избавят его от неприятностей в дальнейшей жизни? А то эти молодые выродки насмотрятся боевиков по телику, возомнят себя супергероями и начинают пребывать в уверенности,  что резать, душить, насиловать - это так легко, это же происходит не с ними, а с кем-то другим. Что всю жизнь они будут заниматься  только этим забавным делом. Заметьте – унижают-уничтожают не их,  как это почти всегда бывает в жизни, а именно они, кого-то постороннего. Как правило, хватает всего лишь одного урока, подобно сегодняшнему, для того, чтоб они моментально начинали  думать по-другому. Надеюсь, так оно и будет с этим юношей.

Вечером у себя в номере, я  довольно долго не спал и от нечего делать вспоминал историю города Зарайска,  - все, что я знал об этом городке. Еще не знаю, как, но я надеялся, что эта информация мне как-то поможет.

Вспомнил исторические хроники, ставшие известными мне по недолгой моей работе в местном краеведческом музее, -  вспомнил, что до революции Зарайск называли «Российской Швейцарией» и он был купеческим курортом, что вся купеческая Москва каждое лето съезжалась сюда; что одних церквей было - уйма; что здесь провел детство  Достоевский; что где-то здесь была дача у Суворина; что отсюда родом братья Бахрушины, известные меценаты; что здесь недалеко родился и похоронен всесильный воевода и наместник сибирский, князь Гагарин, односельчанином которого является предводитель  националистов-"баркашовцев" - А. Баркашов. Да много еще чего я вспомнил, пока мне не спалось! Одно непонятно сейчас - каким образом вся  эта информация может мне пригодиться?

С воспоминаний о Зарайске я переключился на воспоминания о личности самого Корочкина, из-за расследования  дела которого я и пребывал в этом городке.

Должен признаться вам  в том, что я обманул свое руководство.

Вернее, не обманул, а просто не сообщил ему, что Серегу Корочкина я знал лично. Это знакомство нельзя было назвать шапочным -  до знакомства с ним в его доме  мы работали на одну организацию и просто несколько раз встречались. Он тогда был трактористом в одном из Луховицких филиалов "Треста -16", а я работал художником там же.

Более близко мне довелось познакомиться с ним, когда он, уже миллионер и глава крупного ликероводочного производства, выдвинул свою кандидатуру на избрание в Государственную Думу.

Помню, как сейчас, Серега уговаривает нас, популярных тогда в Зарайске группу музыкантов, принять участие в его агитационной кампании. Говорил, что мы одна команда, что, как только пройдут выборы, то мы получим огромные деньги… Только бы мы согласились. Мы были тогда молодые и наивные, а он говорил так убедительно и многообещающе, что мы согласились - ну, как еще бедным музыкантам "срубить деньжат по-легкому"?

Два раза в неделю мы вставали в несусветную рань и тряслись по проселочным дорогам, отправившись на машине на очередной агитационный концерт. Впереди ехала наша машина, а сзади нас тарахтела "артиллерия" более крупного калибра - фургон, доверху набитый дешевой водкой Корочкинского производства, украшенный лозунгом из его предвыборных обещаний. Затрудняюсь сказать, что имело у публики больший успех - наше пение или дешевая водка (скорее всего - последнее!), но факт - Корочкина избрали депутатом!

Когда же мы пришли получать обещанные нам деньги, то оказалось, что всем нам выписано… по пять рублей! Пять! Это по тем временам примерно цена одной коробки спичек.

 С тех пор я не участвую ни в каких агитационных пробегах, заплывах и прочих "прыжках в сторону". Теперь мне ясно, каким образом Корочкин и ему подобные нажили свои состояния.

В следующий раз я увидел его уже через три года, он давал интервью из зала Думы после известных событий, о которых я расскажу позднее. Он все также был косноязычен, делал большие паузы в словах и испуганно озирался. Какой бы костюм на нем ни был, какая бы прическа ни была или окружение каких угодно политиков ни было бы вокруг, он все равно оставался тем сереньким деревенским трактористом, которого я помнил по дням моей юности. И не приезд и выступление В. Жириновского и прочих "сильных мира сего" не исправили и не могли исправить эту ситуацию. Провинция просто "лезла" из него! Выступая, он говорил, что им "заряжены" большие деньги и что если с ним что-то случится, то эти деньги "выстрелят!"

 Потом я слышал разговоры о нем, слухи и сплетни -  якобы про бегство в Лондон и возвращение обратно. Последнее, что я услышал о нем - это загадочная история его убийства и похорон.

В дверь постучали.

Я мгновенно взял в правую руку что-то тяжелое, по-моему, это был гостиничный графин серого цвета, в котором перекатывались две засохшие мухи, а левой рукой стал греметь ключами, делая вид, что никак не могу открыть дверь. Сердце мое от внезапности ухало в груди.

 - Кто? – спросил я, продолжая клоунаду с дверью.

За дверью женский голос что-то пробурчал нечленораздельное.

Немного успокоившись, я с опаской приоткрыл дверь. В образовавшийся проем буквально ввалилось нечто, отчаянно сквернословя и разя перегаром.

Передо мной стояло существо, напоминавшее женщину – на лице застыла гримаса крайнего раздражения и полной потери ориентации в пространстве и во времени, под левым глазом зеленел проходящий синяк, губы кое-как были наспех нарисованы почти черной помадой, два верхних зуба отсутствовали напрочь. Всем своим внешним видом существо напоминало вождя каманчей в шаге от тропы войны.

 - Тебе чего? – брезгливо спросил я, отступая на шаг и ставя ненужный графин на место.

Из сбивчивого рассказа этой посетительницы я понял, что  час назад неизвестные вытащили ее из постели, встряхнули, оглушили новой порцией дешевой водки и в качестве подарка подсунули под мою дверь. Что она на все согласная, только побыстрей и деньги вперед.

 - Где у тебя ванна? Я перед этим должна привести себя в полный порядок! – вопросом закончила свою речь ночная визитерша и нетвердой походкой направилась в сторону  ванной комнаты.  

 - Стоп, стоп! – засуетился я, преграждая ей путь. – А вот с этим мы торопиться не будем. Давай пока просто пообщаемся, ага?  Бьюсь об заклад, сейчас раскроется входная дверь, и мы превратимся из просто граждан, мирно беседующих, в двух обвиняемых неизвестно в чем людей. Давай подождем пару минут? Обещаю, будет очень забавно!

 - Отвечаешь? – по-блатному спросила она, усаживаясь на стул и закуривая.

 - Падлой буду! – в тон ей пообещал я. – Зуб на выров, век воли не видать!

 - Смотри, крас-с-сивый! За базар ответишь! Со мной такие…

- Ба-бах!!! – договорить она не успела, так как дверь под ударом чьей-то ноги распахнулась, и в комнату ввалились два милиционера в сопровождении заспанной дежурной по гостинице.

 - Так… - разочарованно протянул милиционер, ожидавший увидеть совсем иную картину.

 - Ну, вот! Я же говорила – очень приличный человек. А вы – разврат, разврат… - бубнила дежурная по гостинице.

Милиционеры тут же вышли без всяких извинений, прихватив с собой ночную гостью с ее вонючей папиросой, крепко держа ту за шиворот и ведя ее по коридору, как нашкодившего котенка. Через минуту ушла и дежурная, предварительно прочтя мне лекцию на тему нравственности и половой распущенности. Я наконец остался один.

«Да, ребята! Топорно и бездарно! Не уважаете вы меня… На какой помойке вы эту рвань отыскали? Или это шутка такая? Ночной сувенир с подтекстом…  Это вам не штрафы собирать с затюканной шоферни, для таких провокаций надо обладать хоть каким-то интеллектом. И на этот раз у вас промашка вышла…» - думал я, с улыбкой победителя заваривая себе чай. Через какое-то время я разделся и забрался под одеяло.

В комнате в темноте ночи  все еще отвратно воняло папиросой этой бабищи.

Утром следующего дня я, бодрый и выспавшийся, направил свои стопы в кофейное заведение моего старого дружка Эдди Хракова, где официантом подрабатывал бывший охранник Сереги Корочкина, а ныне инвалид 2 группы по всем особо важным болезням Виталик, по кличке «Комсорг»

Пока я шел в сторону кофейни, я мысленно прогонял в уме те вопросы, что собирался задать Виталию. Но где-то внутри меня сидела уверенность, что от  Виталика  я, пожалуй, ничего-то и  не добьюсь.

 «Не тот это человек, - думал я, шагая в сторону кафе, -  на которого можно делать ставку – хитрый, жадный, тупой. Других наш Сережа в охрану не брал, другие ему были без надобности…»

Свою нынешнюю кликуху он получил еще в юности, когда и вправду был комсоргом на каком-то городском предприятии.

Рассказывали, что в те годы он каждое утро шествовал широким шагом по фабричной территории, раздувая от важности ноздри, с непременной деловой папкой для бумаг под мышкой, где у него лежали свежие порнографические журналы, рассматривать кои он был большой охотник. Но наш Виталя был парень не жадный. В конце рабочего дня он собирал в Красном уголке парней и делился с ними теми фото и  той информацией, что были почерпнуты им из этой папочки. Он цинично называл это – «осваивание стиля партийного руководства» Нет, похоже, тут я ничего не добьюсь.

Всю эту информацию я вспомнил, идя на встречу с Виталиком.

Подойдя к открытому кафе, я сел за столик и стал ждать.

Пока Витали нигде не было видно, я заказал чашку кофе и стал пить. Больше одного глотка я не успел сделать. Получая чашку кофе, вы меньше всего рассчитываете, что вам подадут жидкий асфальт – дико горький и такой же дико горячий на вкус!

Чертыхаясь и отплевываясь, я поставил на столик чашку и решил пока воздержаться от подобных экспериментов со своим здоровьем.

 - Что будете заказывать? – раздалось откуда-то сверху.

 - Заказывать? – вытирая салфеткой обожженные губы, возмущенно спросил я. – Да что ж я с пулей в голове, чтоб что-то у вас заказывать?

 - Вот и правильно! Вот и сидел бы дома, не шастал бы по городу и не смущал бы зарайчан! – тихо и зло сказал официант.

Услышав подобное, я удивленно поднял голову и увидел, что с высоты своего гренадерского роста на меня смотрит Виталя.

Он с безразличной миной стоял рядом и делал вид, что впервые меня видит. За эти годы он сильно изменился – физиономия стала в два раза шире прежней, живот лез к носу, вот только, пожалуй, глаза остались прежними – все такие же опасливые щелочки-бойницы, как у поросенка.

 - Ну, здравствуй, Виталя! – примирительно сказал я с улыбкой.

 - Здоровей видали! – огрызнулся тот, подозрительно оглядывая всех и вся вокруг. – Чего надо?

Да, все та же дерзко-хамоватая манера общаться с людьми. За двадцать лет ничего не поменялось в нашем зарайчанине. Ничего, кроме животного веса.

 - Мне уже сказали, что ты обязательно ко мне припрешься. Ну, так вот, сразу тебе говорю – ничего не знаю, ничего не помню! И не ходи сюда больше! – скороговоркой выпалил Виталик, показывая всем своим видом, что разговор окончен.

Я молча достал из кармана 10-долларовую бумажку, положил ее на стол и выжидательно воззрился на собеседника.

 - Ну, ты шуму наделал, как хорь в курятнике, всех на уши поставил! – сказал он тихо, оглядываясь и  смахивая бумажку со стола. Купюра исчезла в глубине его кармана.  - Так что тебя интересует?

Я немного помолчал для солидности, помешал остывающий гудрон в кофейной чашке и произнес:

 - Расскажи-ка мне, друг Виталя, как все было там, в подвале, где вы в ресторане гуляли-недогуляли? Вас же пять человек охраны при нем было? А вас мордами в половик, да еще Серегу, шефа вашего, забрали?

Виталя выразительно посмотрел на край стола, где, по его предположению, сейчас должна была появиться очередная зелененькая бумажка.

Как только она легла на край стола, Виталя тут же сгреб ее себе в карман и разоткровенничался.

 - В общем, дело было так. Я в тот день перебрал лишку, точно сказать не могу, но только это была не братва, это точно – зуб на холодец!

 - В черных масках, в камуфляже, и руки у всех чистые, без наколок.

 - Главное – все делали молча и беспрекословно, говорил только старший. А кто, чего – сейчас поди-разбери, на суде говорили разное, а где правда, где ложь, разве теперь разберешь, в масках они были, и все тут!

 - А Оксанку зачем завалил? Из ревности или как лишнего свидетеля? – задал я второй вопрос.

Виталя молчал и глядел мне в глаза, намекая: «Парень, неплохо бы увидеть продолжение. В смысле – с бумажками…»

Я со вздохом полез в карман за очередной купюрой. Когда она исчезла, Виталя продолжил рассказ.

 - А про Оксанку я вообще ничего ее знаю. Мы, охрана, об этом даже меж собой не говорили – боялись. Сережа, он же какой был -  подопьет малость и давай за автомат хвататься, бельма свои вылупит и давай строчить! Свои, чужие - тут уж только держись! Раз вот так-то перебрал, и пошел из автомата по Беспятовским кустам поливать, хорошо, утро ранее было, а то б, точно, кого-нибудь продырявил.

Он это называл – «Выхлоп лишних эмоций!»

 - Ну, а про грузина того, убиенного, что можешь добавить? – продолжал я. – Тоже  «выхлоп»?

 - Грузин – это вообще не ко мне, я тогда в отпуске был, в Пицунде загорал. Сам знаешь, городишко у нас какой: когда Сережа раскручивался, так все из трусов выпрыгивали, все хотели Сереженьке угодить,  каждый начальник или депутат считал за счастье с ним перед камерой постоять да в фотоаппарат прогнуться, его как почетного гостя в школы зазывали. А все почему? Деньгу парень имел, грошей было – не меряно!  А когда эта история случилась – все, как от чумного, бегали. Потому как не знали, чем вся эта история кончится. Ведь то, как он в него из автомата шмалял, многие видели, а, поди, заарестуй – депутат Думы, лицо неприкосновенное. Тогда много папах полетело, а Сережа наш остался цел – «ручки–то, вот они!»

Виталя осклабился и, гыгыкая, стал вертеть кистями рук у меня перед носом.

Я с отвращением отвернулся и подумал: «А ведь он прав! Время тогда было такое – «разрешено все, что не запрещено законом!» А законов в то время еще никаких и  не было, не написали еще. Вот и трактовали их, какие были -  кто как хотел, вся страна жила не по законам, а по «воровским понятиям». Тогда многие адвокаты озолотились, многих они от тюрьмы спасли, многие тогда на Рублевке роскошные виллы себе отгрохали. Тогда  их время было, корочкиных, золотое время воров и законников!»

Когда я вновь повернулся в его сторону, Виталя уже прихлебывал кофе из моей чашки и строил глазки молодой мамаше с ребенком, сидящим за соседним столиком.

 - А как зовут твою маму, а? Не скажешь? У, какая красивая! Вся в маму… – сюсюкал Виталя, с животной настойчивостью глядя в глаза молодой женщине.

 - И последнее, – сказал я - что это ты так откровенен со мной? Неужели не боишься дружков своих, что погоны пристегнули? Или совесть заела, не к обеду будь сказано?

 - Да плевал я на твою совесть! – огрызнулся Виталя, сразу как-то ощетинясь. - Совесть! Там, где совесть была, там, знаешь, что выросло? Я два месяца назад документы в ментовку подавал, так они всей шайкой отказали мне. И кто? Семеныч, что тогда у меня в охране вестовым был, руки мне лизал, падла! А сейчас он старшина, сама неподкупность!

 - Как это – вестовым? – удивился я.

 - Да за водкой бегал, на что он еще годен, пидар пластилиновый…

Вдруг он как-то неестественно выгнулся, схватился за горло и, тяжело дыша и не сводя с меня удивленного взора, тяжело завалился на бок, закатил глаза и с каким-то сиплым звуком  рухнул на кафельный пол кафе.

Следом за ним на пол полетела со стола посуда, посыпались конфеты и стоящие в вазе фрукты.

«Ну, вот! Развалился, как свинья в апельсинах», - успел подумать я, удивленно глядя на Виталикову клоунаду, и вдруг сам непроизвольно схватился за горло. Дыхание перехватило, перед глазами все поплыло и приобрело синий цвет.

Очнулся я только через два часа.

 - Где я? – просипел я, держась рукой за болевшее горло. – Как я сюда попал?

 - Как роза! – был ответ улыбающегося врача.

 - Какая еще роза? – оторопел я.

 - Ну, роза! В целлофановой обертке, такие в цветочном магазине продают!

Из дальнейшего рассказа я узнал, что привезли нас завернутыми в целлофан в больницу доблестные монтажники во главе с их бессменным руководителем – все тем же Попейко Семеном Семеновичем.

 «Опять Попейко!? – подумал я. -  Что-то уж подозрительно часто он стал вмешиваться в мою судьбу».

Врач, осматривавший меня, констатировал отравление.

 - Вы, дружочек, легко отделались! А приятеля вашего мы пока понаблюдаем, ему повезло меньше.

«Понаблюдайте, понаблюдайте! Может, что человекообразное в нем заметите. Тогда меня зовите, ей Богу, прибегу, вместе полюбуемся», - подумал я злорадно, покидая палату.

 - Что-то  ты, милок, зачастил к нам?! Понравилось? – спросила сладким голосом все та же сердобольная нянечка, выдавая мне мои туфли взамен больничных тапочек.

 «Ай да зарайские обыватели! Вот тебе и Бальзаминовы с Епиходовыми! Кто же так умело мне в кофе яд сыпанул? Молодцы, чистая работа! Хорошо, что  Виталя, нахал, без спросу почти всю мою  чашку выдул, а то б мне вся порция досталась. Седовласый врач говорит, что следов яда на осколках чашки не обнаружено, что, возможно, не очень чистый кофе попался, при транспортировке всякое бывает… Эх, дедушка! Мне б твои заботы! Да ты протри очечки-то свои, милай! Тут и невооруженным глазом видно, что дело темное… Это кто ж так стараеться меня убрать? - сам с собой рассуждал я, идя по улицам  города. - Кто ж так торопится меня в деревянный ящик упаковать? Как говорится, до срока, еще во цвете лет, а?»

Войдя в свой гостиничный номер, я устало рухнул на постель, вот так – не раздеваясь. В носу до сих пор чувствовался запах больницы, смесь запахов хлорки и каких-то лекарств. Во рту же я все время ощущал вкус резиновой трубки, что вызывало во мне рвотный рефлекс – остаточное явление после троекратного промывания желудка.  Тут уж зарайские врачи показали свое умение, дорвались, отыгрались!

Через полчаса, немного придя в себя, я окольными путями отправился на переговорный пункт. Шел, петляя и оглядываясь, стараясь быстрее переходить проезжую часть, чтоб не оказаться внезапно под колесами каких-нибудь «случаянных» БМВ или «Хонды», мне всюду мерещились косые взгляды  и в каждом встречном я подозревал злопыхателя или наемного убийцу.

Поэтому первые пять минут разговора с Москвой носили истеричный характер, где я даже позволил себе перейти на визг и требовал немедленного удаления себя из этого славного городка.

Через пять минут, когда я иссяк и немного взял себя в руки, на том конце провода, наконец-то, заговорили.

 - Ну, ты все? Успокоился? – были первыми словами нашего редактора, что-то жевавшего в трубку по ходу всего нашего разговора. - Слушай, ты мужик или где? Я тебе обещаю, что сразу после нашего разговора я передам руководству, что дела в Зарайске приняли крутой оборот и что держать тебя там нецелесообразно и чревато. Так что, послезавтра за тобой будет выслан редакционный микроавтобус.

 - Послезавтра? – взревел я. - Так вот, сообщаю для предельно спокойных и что-то там жующих в трубку – в микроавтобус мой труп не поместится! Присылайте что-то более габаритное.

 - Я рад, что к тебе вернулось присущее тебе чувство юмора, – самодовольно хмыкнула трубка. - Ей Богу, ты зря думаешь, что мы так легко расстаемся с нужными нам работниками. Говорю тебе – все будет улажено, не трепыхайся! Два дня из гостиницы ни ногой! Осталось два дня. Потерпи. Ну, кто же знал, что все пойдет вот так – наперекосяк?

 - Ты знаешь, мой зарайский приятель Борька Дергунов очень часто любит повторять один афоризм – пользуясь ситуацией и переходя на «ты», продолжил я. - Умный человек всегда найдет выход из любого дурацкого положения. А мудрый – никогда в него и не попадет.

 - Ты к чему это? – обиженно запыхтели в трубку.

 - Вот ты и подумай! – сказал я. – А для руководства сообщаю, что немедленно, первым попутным транспортом отбываю из этого  гостеприимного городка, где я чуть не стал памятником самому себе. Все! Отбой!

Повесив трубку, я еще с полминуты стоял и обдумывал план своего бегства из города.

 «Так, сейчас семь вечера, – мысленно рассуждал я. - Последний автобус на Москву уже ушел. Остаются такси, эти тебя куда хочешь отвезут, только плати! Вот с ними и уеду!»

На городском вокзале, опустевшем в вечернее время, никаких автобусов уже не было. И такси стояло только одно, старенькие побитые «Жигули».

 - Сколько до Москвы? – спросил я, запыхавшись от быстрой ходьбы.

Водитель, парень в коричневой кожаной куртке, смерив меня взглядом, как будто собирался шить на меня костюм, выпалил:

 - Пять «кусков»!

 - Да что ж так дорого? Это ж три цены! – взмолился я.

 - А ты пройдись. Может,  кого дешевле найдешь? – парень обвел рукой по пустынной площади автовокзала.

 «Монополист проклятый!» - матюкаясь и скрипя зубами от досады, я стал залезать в такси.

 - Э-э, и куда? – вдруг остановил меня водитель. – Видишь, бабушка сидит? Щас ее оттарабаню до Коломны, а потом и за тобой вернусь. Могу только до гостиницы подбросить. Идет?

Водила высадил меня у гостиницы и через час пообещал за мной вернуться. «Ну и хорошо, пока вещи соберу», - подумал я.

Пакуя вещи, я вдруг предался воспоминаниям о нашей последней с Серегой Корочкиным встрече.

В то воскресное утро наша веселая ватага певчих Благовещенского храма, только что отпевших Пасхальную службу, расселась на скамейках Детского парка, обсуждая тяжелую службу этой ночи, которая бывает лишь раз в году.

Спор наш сводился к одному: прежний Церковный совет во главе с отцом Георгием гораздо больше уделял нам, певчим, внимания. Мы, наш хор, были его любимчиками и постоянно чувствовали на себе его заботу о нас. И вообще воспоминания о днях, когда мы пели в церкви – самое светлое мое воспоминание о городе Зарайске.

Было где-то около 5 часов утра, домой идти не хотелось, и нам было приятно расслабиться под сенью густых ветвей клена.

Бах! Ба-бах! Бах! – прервали наши рассуждения внезапные выстрелы.

Я, рожденный в непосредственной близости от стрельбища и почти все детство проведший на полигоне, сразу определил, что это одиночные выстрелы автомата Калашникова.

Автомат? В городе? В 5 утра? Воля ваша, но что-то необычное было во всем этом…

Несколько человек из нашей группы, (сколько, точнее сказать не могу, тому уж минуло 15 лет) отправились туда, откуда доносились выстрелы. Там слышался какой-то шум. Не доходя 150-200 метров до этого места, я увидел вдруг, что из-за угла дома выскочили два человека (а, может, и три – я со страху точно не помню) и кинулись в поджидавшую их «Волгу» черного цвета.

Через минуту я подошел к месту события, где уже толпились люди, разбуженные выстрелами.

Картина, что предстала моему взору, была ужасна и правдива одновременно. На обочине асфальтовой дорожки лежал труп девушки. Немного поодаль лежал еще один труп – это был мужчина в чем-то светлом, не то джемпер, не то свитер - уже не помню. На груди его пятнами темнели пулевые отверстия – не могу сказать сколько, но мне показалось – очень много!

В это время другая, подошедшая девушка стала переворачивать труп подруги, и я вдруг с ужасом понял, что  знаю убитую.

  «Оксанка!» – помню, опешил я.

Передо мной лежала Оксанка Гусева с простреленной головой, бывшая студентка нашего педучилища, где я в то время преподавал историю искусств. Мало того, она ходила на секцию баскетбола, которую вел тоже я. Помню, мы часто спорили с ней и ругались из-за пропусков занятий. «Вот и доспорились», - тогда еще подумал я.

В это время подошла еще одна подруга, помню, не очень трезвая, и попыталась поднять ее. Из головы Оксанки стало что-то падать, какие-то куски. Мне стало дурно. Я тут же отошел от этого места.         

А вокруг уже, несмотря на то, что на улице был только рассвет, уже толпились возбужденные люди, которых разбудили роковые выстрелы. Наконец приехали заспанные милиционеры и сразу же стали наводить порядок, а именно – бесцельно шастать и опрашивать свидетелей, коих набралось десятка два. Уже тогда я обратил внимание, что опрашивать-то они опрашивали, а у самих в глазах угадывалась какая-то предрешенность, будто они уже знали заранее, что их писанина никому особо и не пригодиться, так как главный подозреваемый обладал в то время статусом депутатской неприкосновенности. И в лучшем случае все их писульки ждет одна судьба – мусорная корзина. Ни арестовать, ни обвинить его, депутата Думы, ни в чем предосудительном они просто не имели права, если бы, конечно, сам Сережа не захотел бы взять вину на себя и покаяться.

Но Сережа не захотел, и обвинение повисло в воздухе.

Так оно и висит там до сих пор, являя собой пример слабости тогдашней правовой системы и бессилия закона перед властью.

Уже давным-давно нет в живых самого Сережи, почти не осталось свидетелей тех событий, а какие и остались, вряд ли по прошествии времени  вспомнят все отчетливо и точно, а вот, поди ж ты, нашелся доброхот из Великобритании!

Да и если бы не последовал запрос на журналистское расследование по Интернету из Англии, о нем никто бы вообще и не вспомнил…

Стоп!

Я выпрямился и остекленело уставился в одну точку, до конца не понимая, как на меня нахлынуло подобное прозрение!

 - Вот оно! Как же я раньше не догадался…

Меня аж жаром обдало – так я удивился смелости своей догадки.

Ну, а если представить, что Сережу никто и не убивал?

Лицо покойного в гробу было настолько изуродовано двумя  выстрелами в затылок, что невозможно было точно сказать, кто лежит в гробу. Ведь сколько было всяких экспертиз и исследований, а вот ведь говорят, что Адольф Гитлер все эти годы был жив и  умер всего пару лет где-то в Аргентине. По радио говорили, на полном серьезе. Я сам слышал…

В дверь постучали.

 - Ну ты собрался? – спросил вошедший водитель, вернувшийся из рейса в Коломну, нагибаясь и беря мою дорожную сумку. - Тогда поехали, время не ждет!

Я вслед за ним вышел в коридор гостиницы, запер номер и оставил ключ на вахте.

 - Все! Это последнее, что я был должен городу Зарайску! – подумал я о сданном  ключе и вышел на промозглую улицу.

Водитель уже сидел в кабине и заводил мотор. Я сел на заднее сидение, погружая свое тучное тело в мягкие кресла иномарки и безо всякого сожаления покидая гостиницу.

 «Только вот не пойму, в чем дело? Какое-то беспокойство охватило меня – а в чем дело, не пойму!» – беспокоил меня какой-то внутренний голос.

Машина гнала, визжа тормозами на поворотах улиц. Потом пошли поля.

«Да не должно тут быть никаких полей!  - настаивал мой внутренний голос. – И здания элеватора почему-то не видно?»

Я уставился на куртку водителя перед собой. Черная! А у того водилы, с каким я спорил, была коричневая. И усов у него не было, я точно помню!

 - Ты куда меня везешь, урод!? – я беспокойно заерзал на заднем сидении.

Водитель ударил по тормозам, машина остановилась, он молча вышел из машины, держа в руках милицейскую дубинку, выволок меня за грудки  из салона и со всего размаху врезал по моей слабой головушке.

 «Вот и покатались», – последнее, что подумал я и провалился в темноту небытия…

Мирно сыпал моросящий дождь. Я очнулся и увидел себя пристегнутым наручниками к березе. Водитель мирно копался в моторе своей машины. Кругом шумел глухой лес.

 «Черт! Действительно иномарка! Как я сразу не заметил? Самое время внутреннему голосу проявить себя и посоветовать, как быть дальше»,  – подумал я.

 - А что советовать то? – ответил мой внутренний голос. -  Если и посоветую, что  изменишь ты, пристегнутый к березе? Так что – прими все последующее здесь  безропотно и как должное, Царствие тебе небесное. Аминь!

Я протестующе затрепыхался у березы. Помирать почему-то совсем не хотелось.

- Ну, погоди, погоди! – успокаивающим тоном сказал водитель, высунувшись из капота. – Вот щас придет Маркел, вы и побеседуете!

 «Успокаивает! Совсем, как телка на бойне, – отметил я про себя попытку водителя успокоить и урезонить меня. – Или как корову перед тем, как хрястнуть ей кувалдой промеж рог…»

Рядом хрустнула ветка.

 - Ну, здравствуй, мил-человек! – заговорил со мной незнакомый мужчина, неизвестно откуда появившись,  подходя ко мне   и проверяя надежность наручников.

Внешне он напоминал бомжа, и пахло от него чем-то нежилым, кислым. Так, во всяком случае, мне показалось.

 – Однако! Сколько хлопот от тебя. Долгонько мы шли с тобой навстречу друг-другу. Вот и добрались! Не страшно? – он испытующе посмотрел мне в глаза. Его глаза были мертвые и спокойные, как у рыбы. Рот, из которого отвратно пахло гнилыми зубами, был полуоткрыт. – Чего молчишь? Неужели брезгуешь, а?

 - Во, во! И я ему говорю: «Щас придет Маркел, вот он с тобой и побеседует», – осклабившись, водитель вытирал руки промасленной тряпкой.

 - Цыц, падла! Сколько раз говорено – никогда не называй меня по-имени! – повернувшись к шоферу, процедил тот, кого называли Маркелом. – На перо захотел?

 - Да ладно тебе! Ему уж все равно…

Водитель безнадежно махнул рукой, показывая, какое светлое будущее мне уготовано.

 - Не беда! Вот сейчас подъедет хозяин, приговорчик тебе прочтет и -  ага! А там уж я над тобой, сучий потрох, потешусь, потерпи немного…

Неподалеку раздался шум подъезжающей машины.

На поляну въехала «БМВ» и остановилась напротив меня, из кабины неспешно вышел мужчина – в наступивших сумерках мне был виден только его силуэт - и стал между зажженных фар, слепивших меня.

 - От тебя что требовалось-то, урка? – заговорил силуэт, скрещивая руки на груди и опираясь на капот машины. – От тебя одного ждали, что ты приедешь, поторчишь пару дней в гостинице и укатишь в свою долбаную Московию. А  кем ты себя возомнил, а? Комиссией Уоррена по делу о покушении на президента Кеннеди? Или Эркюлем Пуаро? А может, тебе лавры Шерлока Холмса покоя не дают? А?

Говоривший сделал несколько шагов из темноты и приблизился ко мне. Передо мною стоял и с ненавистью смотрел на меня… выпускающий шеф-редактор нашего журнала.

 - Ну, ничего, потерпи! Недолго осталось! Хороший ты журналист…был! Где-то даже лучше меня, признаю! Но очень дотошный. Хлопот от тебя много! Ладно, будь здоров! Хотя здоровье тебе вряд ли уже понадобится… Приступай! – обратился он к кому-то, стоящему сзади в темноте.

Из мрака выступил Маркел достал из бокового кармана тонкий кожаный жгут и, гадливо улыбаясь, приблизился ко мне вплотную, настолько близко, что я вновь ощутил смрадный запах гнилых зубов.

Но вдруг он дернул головой, как от удара сзади, глаза его поехали к носу и он тут же свалился на сырую от дождя землю.

Сзади него стоял господин Попейко Семен Семенович, мой гостиничный знакомый, собственной персоной. В руке его была зажата бейсбольная бита, глаза недобро сверкали.

От всей эмоциональной нагрузки сегодняшнего дня со мной приключилось  что-то, словом, как мне потом рассказали, я впал в коматозное состояние.

Эпилог

Солнце светило игриво в мою палату. Я проснулся и радостно потянулся, испытывая острое чувство голода. Но я тут же забыл о нем, так как на краю моей постели сидел кто-то посторонний.

 - Ну! Оклемался? Давай знакомиться – полковник Шадрин, начальник отдела по борьбе с экономическими преступлениями, – улыбнулся бывший Семен Попейко, протягивая мне руку.

 - Между прочим, я уже давно заподозрил, что неспроста вы, господин полковник, так часто вставали на моем пути, – пожимая его мощную лапищу, еще слабым голосом  ответил я. – Ради Бога, расскажите мне все-все! Я же толком ничего и не понял!

 - А тебе и понимать ничего не надо! А то опять во что-нибудь вляпаешься! Похоже, с тебя уже хватит!

 - Ну, вкратце!? – умоляюще попросил я.

 - Разве что  вкратце, – все же смилостливился полковник.

Из его рассказа я узнал, что два года назад давние и забытые финансовые счета Сереги Корочкина, считавшиеся в Интернациональном банке мертвым капиталом, вдруг  непонятным образом «ожили».  Мало того, кто-то неизвестный стал переводить на них огромные суммы в валюте и отправлять их в оффшорные зоны, где они и исчезали. Вот тут-то и появился на сцене твой шеф-редактор – им, бандюкам, как-раз нужен был человек, хорошо разбирающийся в конъюнктуре рынка, положениях на биржах и обороте финансов. Словом, все это одна шайка-лейка!

Наверху решили разобраться с этим таинственным неизвестным.  Для того-то и был направлен фиктивный запрос на некое журналистское расследование. Никто и не ожидал, что ты начнешь так «глубоко копать», часто с риском для собственного здоровья. А тут еще местная милиция, считавшая нераскрытое дело Корочкина пятном на своей репутации, очень остро прореагировала, что окончательно запутало это дело. Слава Богу, все обошлось!

 - А этих взяли? – поинтересовался я, имея в виду псевдо-шофера и его напарника.

 - А то! Они уже второй день в милиции сидят, наперегонки показания дают, доносы друг на дружку строчат – только чернила подливай! Дело-то нешуточное, срока грозят максимальные, тут уж не до уголовного братства и этикета, тут кто кого в дерьме утопит, тот и выживет.

 - А как же со мной быть? – озабоченно спросил я.

 - А никак! В вашем журнале как раз место выпускающего шефа-редактора освободилось. Вот ты его и займешь! Так что, как пишут полуграмотные старушки в подметных письмах счастья: «Теперь в вашей жизни все будет хорошо, и добро  Вам будет!»