* * *

Юрию Дулесову

Я тоже в демона играл,
был молодым и одиноким,
в себе старательно стирал
грань между низким и высоким.

Я умереть хотел во сне,
когда луна в окошко светит:
«Мир не нуждается во мне.
Уйду — никто и не заметит».

Мир был, действительно, жесток.
Ревел бульдозер меж развалин.

Сверчок, забывший свой шесток,
я этим рёвом был раздавлен.

Но наступала тишина.
Окно вечернее темнело.
И «демон» плакал у окна
неартистично, неумело.

Но даже тех светлейших слёз
мир не увидеть умудрился.
А лунный свет в листве берёз,
переливаясь, серебрился.

* * *

Н.Б.

Так и живу, на планиду не сетуя.
Самая лучшая песня — неспетая.

Вот и волнуюсь, души не тая:
здравствуй, неспетая песня моя!

Я не спугну тебя, только послушаю
самую звонкую, самую лучшую.

Сяду погреться в тени от огня.
Только — звучи. И не бойся меня.

МЕДУЗЫ

Когда подплывают к причалу
они, балерины морей,
их танец подводный печален
при свете ночных фонарей.

Пульсируют как-то понуро.
Гляжу я на них с высоты:
плывут под водой абажуры
или неземные цветы?

Ведь вот — и глухи, и незрячи,
а как-то приплыли на свет.
Но вовсе не нам предназначен
их столь грациозный балет...

Медузою слыть неохота.
Но чую — с небесных орбит

вот так же невидимый кто-то
на нас неотрывно глядит.

КОЛОКОЛ

Колотили колокол кувалдами
дюжие хмельные мужики —
откликалось эхо за увалами
и в бору сосновом, у реки.

Что ж вы, мужики, жуки навозные?
Хоть бы кто-то крикнул вам — не сметь!
Гневно клокотала в зимнем воздухе
звонкая разливистая медь.

И крестились бабы со старухами:
- Господи, спаси и сохрани!
Знать, ума лишились эти ухари,
что творят — не ведают они.

За разбой им водочка обещана:
дух неуязвим, но смертна плоть...
Колокол не дал и малой трещины.
Мастером отлит — не расколоть.

Но за ту же водку в ночь морозную
мужики кобылу запрягли,
закатили колокол на розвальни
и к реке от церкви увезли.

Матерясь, под лёд поклажу сбросили —
то ли в прорубь, то ли в полынью.
Церковь на холме обезголосела,
затаив печаль и скорбь свою.

И, зелёным змием вновь подкуплены,
нехристи с небесной высоты
свергли с колокольни, свергли с купола
наземь православные кресты.

Радуйтесь, охальники да выкресты!
- Ванька, злыдень, шею не сверни...
Веру из души крестьянской выскрести
разом вознамерились они.

Ради лжи о мнимом изобилии
и в России был распят Иисус,
но не заменил священной Библии
наспех сочинённый «Краткий курс».

Все мы нынче — нищие на паперти.
Но взгляни, страна, сквозь стыд и срам:
не твои ль артельщики-напарники
к небу поднимают Божий храм?

Из травы забвенья, ненаглядная,
вырастает, краше, чем была,
как невеста, белая, нарядная,
церковь на холме среди села.

Память, слава Богу, не потеряна!
Пусть плывут над храмом облака.
Всё, что было пращурам доверено,
отзовётся в нас через века.

Бликами сверкают серебристыми
вновь на вешнем солнышке кресты.
Пусть укажут путь-дорогу к истине -
мы дошли до гибельной версты...

Реактивным громом высь расколота:
мощи, но не духа торжество.
А на колокольне медный колокол
ждёт, красавец, часа своего.

Тыщу раз старухами помянутый,
он на дне речном (живуч металл!),
илом или тиною затянутый,
дольше чем полвека пролежал.

Ах, река, река — тоска бурлацкая...
Паводок прошёл, и — вот дела! —
колокол нашла артель рыбацкая,
на песчаной отмели нашла.

Укрепляйся, вера возрождённая, —
пусть узнает всякий, кто крещён,
как на место, Богом отведённое,
колокол был чудом возвращён!

Он запел на Пасху с переливами

к радости и сёл, и городов —

всех старушек сделал враз счастливыми,

высветлил глаза солдатских вдов.

Колокольный звон! В деньки погожие
льётся благодатью он с небес.
Говорят — «Христос воскрес!» — прохожие.
Отвечай: «Воистину воскрес!»

* * *

Виктору Суворову

Небеса разгневались. Сверкали
молнии — пощады не проси!
И вороны, каркая, искали -
чем бы поживиться на Руси.

Их дурные крики дальним эхом
сгинут над излучиной реки...
Надо оставаться человеком
всей нечистой силе вопреки.

В ТАРЛОВКЕ

В берег обрывистый бьётся волна.
А над обрывом застыла сосна.

Плачет сосна золотою смолой —
не оторваться от участи злой.

Здесь на обрыве, у кромки земли
ствол её тросом стальным оплели.

Сплавщики леса — весёлый народ —
к ней привязали кочующий плот.

Корни сухие торчат над водой —
над неминуемой близкой бедой.

Бьёт рукотворного моря волна

в берег обрывистый. Плачет сосна...

Ветер навалится — ствол заскрипит,
Леший под деревом вдруг захрипит.

Страшно в норе, в обречённом дому.
Я его в город, пожалуй, возьму.

Леший услышал — совсем заскучал,
по лбу себе кулачком застучал:

- В городе вашем бетон и бензин,
лучше туда отправляйся один.

Долго я здесь, над обрывом дрожал!
Вылез косматый и в лес убежал...

ЖЕНЩИНЕ

Не надо плакать. Научись смеяться
над тем, что предначертано судьбой.
Всем на земле придётся расставаться,
мы навсегда расстанемся с тобой.

Целуй меня, а скорбь мою не слушай,
высокий лоб морщиной не заботь!
На небесах встречаются ли души?
Об этих встречах ведает Господь.

Целуй же! Мне твои желанны губы.
Их дикий мед я только пригубил.
Не мсти за то, что не был однолюбом,
что не тебя сильней других любил.

Рассудит Бог — лишь он меж нами третий.
А в небесах, где Млечный Путь блестит,
одну лишь душу я хотел бы встретить,
которая за всё меня простит.