(Памяти уроженца Коршево Егора Исаева)

Егор Исаев - одно из самых громких имен в нашей литературе. Только голос Егора Александровича не для городских площадей. Чтобы понять до конца Исаева, надо хотя бы раз побывать в его родном Коршево, выйти на высокий берег Битюга, почувствовать неустанный ток воды в проступающих, словно вены, речных протоках, окинуть взором веселое, зеленое море Хреновского бора и, уходя взглядом дальше до самого горизонта, обнять душой великолепный простор, бесконечную даль.

Вся поэзия Егора Исаева вскормлена коршевским пейзажем. И вся она - попытка обнять родную землю, а вместе с ней и всю большую Родину, и весь земной шар. В попытке докричаться до каждого живого человека, сродниться, или, как любил говорить сам Исаев, обрадоваться всему живому миру, - ключ к его творчеству. Поэтому, как сказал сам поэт: «Обнять нельзя, а помолиться можно».

Поэтический мир Егора Исаева вмещает целую эпоху. Для разного читателя Исаев разный, но всегда искренний и очень похожий на свои стихи. Герой Социалистического труда, Лауреат Ленинской премии, Егор Исаев до сих пор у некоторых критиков числится по разряду «достижений советской литературы».

Как известно, всю нашу литературу ХХ века до недавнего времени делили на советскую, так называемую задержанную внутри страны и литературу русского зарубежья. Но прошло время, идеологические догматы рухнули, и становится очевидным, что только сложенные вместе они и составляют единую национальную литературу. Воссоединение трех ветвей русской литературы показало, что художественная правда была во всех ветвях. И в настоящее время, как отмечают те же критики, возрастает интерес как раз к лучшим образцам советской литературы. На фоне сегодняшней равнодушной к судьбе простого человека действительности ее гуманистический пафос становится как никогда актуальным. Заметим здесь, что (как определял еще в 20-х годах литературовед Александр Воронский) советская литература с самого начала была «враждебная и эмиграции, и последним «властителям дум», она «не пролетарская литература, не коммунистическая». Ее основной пафос - любовь и доверие, главная задача - быть достойной своей страны и эпохи.

Нельзя забывать огромной роли советской литературы в деле духовного окормления народа в богоборческие времена. Как в свое время признал Святейший патриарх Русской православной церкви Алексий II, в годину атеистических гонений только русская литература «проникнутая духом евангельской Истины, оставалась ее живительным, общедоступным источником».

Адекватность эпохе - главная черта советской литературы. Советский писатель, если и сомневался, то только по поводу средств. В главном же он, как и большинство советских людей, верил в то, что страна находится при дверях такого общественного строя, «который способен создать красоту, безмерно превосходящую все, о чем могли только мечтать в прошлом». И художественно высокие произведения в собственно советской литературе создавались тогда, когда ее одаренные представители искренне верили в утверждаемые ими идеалы и не позволяли себе сознательно лгать, выдавать желаемое за действительное.

Конечно, при советской власти литература была больше, чем просто художественная словесность. Но литературоцентричность русской культуры вплоть до 1990-х годов началась не при Советах. Писатель в России издавна почитался учителем жизни. Литература заменяла русскому, а тем более советскому человеку и философию, и историю, и политэкономию, и другие гуманитарные сферы. Власть же, со своей стороны, отмечала и поощряла лояльных ей литераторов.

Егор Александрович Исаев - яркий представитель именно советской литературы, где он по праву представлял литературу РСФСР, русскую литературу. Но, как настоящий поэт, он всегда современен. Недаром известный критик и литературовед Владимир Бондаренко, включив Егора Исаева в свой список-рейтинг 50 поэтов ХХ века, сказал, что он «вполне мог бы стать и символом нынешнего века». Заметим, кстати, что отмеченный высокими наградами СССР Исаев никогда не клялся в особой партийности. И не потому, что не верил в светлое будущее. Вслед за Сергеем Есениным он вполне мог написать в своей анкете: «В РКП (б) не состоял, потому что чувствовал себя гораздо левее».

Ну, а свой трибунный имидж советского поэта Егор Александрович заработал своим неподражаемым поэтическим темпераментом, ораторским талантом, мудростью крестьянина и государственного деятеля. И то сказать! Кто еще мог так искренне, громко и внятно заявить на любом большом форуме правду Страны Советов, победившей нацизм, правду своего фронтового поколения?

До последних дней жизни Егор Исаев великолепно справлялся с любой аудиторией. Он не просто умел заставить слушать себя, он еще и привносил с собой атмосферу праздника, атмосферу единства и некоей высокой задушевности. Зал замирал, когда Егор Александрович читал самые известные строки из своей поэмы «Суд памяти»:

Вы думаете, павшие молчат?

Конечно, да - вы скажете. Неверно.

Они кричат, пока еще стучат

Сердца живых и осязают нервы…

По сути, здесь продекларирована главная идея и главный пафос творчества Исаева. Всякое государство, народ и в целом человечество и наша планета сохраняются памятью. А эстафета памяти - залог существования всего живого.

Возможно, сегодняшнему читателю не совсем понятно, почему и в творчестве Исаева, и во всей советской литературе так много места занимает антивоенная тематика. Дело не только в том, что такая литература поощрялась властью. И даже не в том, что антивоенная тема была наиболее безопасной с точки зрения цензуры. Не надо забывать, что знаменитые исаевские строчки были написаны, когда еще не заросли окопы недавней войны, когда еще оплакивали погибших в каждой советской семье. И тогда, когда реалии «холодной войны», гонки вооружений вызывали вовсе не придуманную тревогу за судьбы мира. Для поэтов фронтового поколения, к которым принадлежит Егор Исаев, было делом чести не допустить, чтобы жертвы прошедшей войны были напрасными. Поступать иначе значило предавать память о павших.

Они хотят, чтоб памятником их
Была Земля с пятью материками.
Великая! Она летит во мгле,
Ракетной скоростью до глобуса уменьшена.
Жилая вся. И ходит по Земле
Босая Память - маленькая женщина.
 
Она идет, переступая рвы,
Не требуя ни визы, ни прописки.
В глазах - то одиночество вдовы,
То глубина печали материнской.
Ее шаги неслышны и легки,
Как ветерки на травах полусонных.
На голове меняются платки -
Знамена стран, войною потрясенных.

Поэма «Суд памяти» после выхода в печать в 1962 году имела оглушительный успех. Композитор Дмитрий Шостакович назвал ее выдающимся произведением, а Михаил Шолохов прямо заявил, что поэма достойна Ленинской премии. (Премию автор получил спустя десять лет уже за дилогию «Суд памяти» и «Даль памяти».) Страна, только-только начавшая осмысливать свою недавнюю историю, увидела в поэме еще один памятник бессмертному подвигу советского солдата. «Суд памяти» - творческая вершина поэта Исаева, его визитная карточка. Здесь его поэтическая образность приобретает вселенский масштаб, поднимается до философских вершин. Через заброшенное стрельбище, через свинцовые пули, которых «тленье не берет», поэт увидел свою планету людей, планету памяти. Причем поэтическое зрение Егора Исаева одинаково отчетливо различает и больные сны крестьянки из-под Курска, потерявшей на войне сына, и боль старой раны у американского таксиста «на оборотной стороне Большой Земли, в полуденном Нью-Йорке», и даже то, как под Калачом:

Уйдя в ночную глубь,

Бессонный трактор залежь поднимает,

И пуля, словно камешек на зуб,

На острие стальное попадает.

И, повернувшись медленно,

Опять ложится в землю,

Как зерно ложится…

Поэма «Суд памяти» сразу сделала Егора Исаева знаменитым и вынесла его на вершину советской поэтической иерархии. В ней в полную силу проявилась особенность Исаева одновременно быть трибунно громким и лирически тихим, видеть целиком всю голубую планету Земля, свою большую Родину и малую.

Уже алеют облаков верхи

И над Москвой, и над моей деревней.

Свое родное село Коршево, что широко раскинулось (семь километров в длину, четыре - в ширину) на высоком правобережье Битюга к северо-востоку от города Бобров Егор Александрович никогда не упускал из виду. Здесь, в период между НЭПом и коллективизацией, он и родился 2 мая 1926 года. Отец, Исаев Александр Андреевич, работал учителем начальной школы. Мать, Фекла Ефимовна, - простая крестьянка, колхозница. 
 
До революции Коршево было известно всей России как родина известного русского журналиста, писателя и драматурга, издателя, основателя самой влиятельной в императорской России газеты «Новое время» Алексея Сергеевича Суворина (1834-1912).

В 1892 году в селе по «голодному делу» вместе со своим издателем Сувориным побывал Антон Чехов. На средства Алексея Сергеевича в 1904 году была построена четырехклассная школа. Именно в суворинской школе учился отец Егора Исаева. И, по его словам, она была ничуть не хуже семилетки советского периода. Суворин снабжал школу учебниками, книгами, присылал к Рождеству подарки ученикам, премии учителям. После 1917 года как «реакционер» и «хвалитель буржуазии» Суворин попал под запрет. Но его культурное, просветительское влияние на земляков сохраняется до сих пор.

Коршево, богатейшее село, где работали 21 ветряная мельница и одна паровая, дымилось 15 кузниц, со страшными потерями пережило коллективизацию. В 1934 году взбунтовавшиеся крестьяне убили 14 активистов колхозного движения. В результате ответных мер больше 200 коршевских мужиков бесследно исчезли в ГУЛАГе, что нашло отражение в романе Федора Панферова «Бруски» и в мемуарной прозе известного воронежского поэта Геннадия Луткова «Поговорим, отец».

Нельзя сказать, что Егор Исаев совсем не трогал тему так называемых «перегибов». В маленьком стихотворении «Память топора», удивительно многозначном и сдержанно-лаконичном, поэт вполне ее исчерпал.

Вопрос был так поставлен: «или - или»,

Был выбор дан - топор или налог.

Срубили сад, как деда схоронили,

И с той поры топор наш как оглох.

Уж как его, бывало, не точили,

Он не забыл, он помнил «или – или».

Для Егора Исаева Коршево, прежде всего, - самое родное место на земле. О своем селе он написал так:

Я в нем родился всем чертям назло

И в нем возрос. Оно всего превыше.

Я из него пешком однажды вышел,

А дальше подхватили поезда.

Мой взгляд оттуда, а душа - туда.

Детские и юношеские годы будущего поэта Егора Исаева были насыщены разговорами о дальних и близких переломных событиях в истории страны. Рассказы деда о Японской и Первой мировой войне, рассказы отца о революции и Гражданской войне, НЭПе, первых колхозах. В истории родного села Исаева как в капле воды отразились все беды и победы великого социального эксперимента. Откликаясь сердцем на все удачи и поражения большой страны, Егор Исаев и то, и другое мерил коршевским аршином. На все достижения страны поэт смотрел через призму крестьянской нивы и двора. В одном из стихотворений он признается, что не любит слово «пространство», что ему милее поле, где «главенствует природа» «в живых чертах и в родниковой силе». И далее поэт говорит о самом заветном:

Люблю, когда на вырост вся Россия.

Мы видим взгляд крестьянина, у которого для оценки всякого явления есть один критерий истины: прибавляется ли количество жизни? Егор Исаев совсем не лукавил, когда на одной из встреч с читателями признался, что, если бы не стал писателем, то хотел бы оказаться председателем колхоза. Вспомним, как по-председательски Исаев реагировал, когда наблюдал, что во время уборочной перевозимое в грузовиках зерно «течет и под колесами хрустит»:

О, если б можно было, если б можно -

Да пусть меня милиция простит -

Я б ту дорогу накрутил, как вожжи,

И, вознеся молитву небесам,

По тем чубам, по лицам тем, по рожам,

По их пустым, беспамятным глазам -

Вот так и так!

- Да где же ваша совесть?

Егор Исаев и на сегодняшнее село, на сегодняшний день крестьянства смотрит как председатель колхоза:

Цвели хлеба, вот здесь цвели, вон там,

Теперь и здесь, и там цветет бурьян.

Давно ушла частушка с горизонта

И за собою увела баян...

Еще в недавнем прошлом в понятном для поэта мире летали «утки и два гуся», в лугах коровы «как кучевые облака» несли бидоны молока... Так было.

...И вдруг, как чей-то выстрел,

Из-за угла врубили в них транзистор.

Врубили с ходу - рвано и хрипато.

И началась реакция распада.

И нынче «в лугах, ни «Звездочки», ни «Зорьки», //Одна коза до самой до Рязани», «село в разоре, детство в беспризоре» и «который год скворечники пусты»... На «перекрестке двух систем» воцаряются хаос и мерзость запустения. И как тут не пожалеть, что из нашей жизни ушли ориентиры, что ушла идея.

Ушла в дожди, в осенние рябины

Своих знамен, из уст ушла в уста

Все в ту же даль - туда, к неистребимым

И неподкупным истинам Христа.

«С верхушки неба сорванный скворечник» - вот символ «злой цивилизации» для Исаева, знак беды. Поэт не называет тех, кто такое сотворил, но не устает повторять: «Сначала корни, а потом вершина», не устает ходатайствовать по крестьянским делам в прямом и переносном смысле.

Егор Александрович не упускал ни одной возможности помочь своим землякам. Как известно, в период 1984-1989 годов Исаев избирался депутатом Верховного Совета СССР. С помощью депутатского мандата ему удалось инициировать строительство в родном Коршево целой улицы коттеджей для молодых семей. В домах уже родилось и выросло на радость Исаеву, пока он был жив, целое поколение коршевцев.

А еще воистину великое дело Егор Исаев совершил, ускорив газификацию Бобровского района. Если сегодня главный монополист страны «Газпром» со скрипом, уступая политическому давлению, вынужден участвовать в социальных программах обеспечения голубым топливом внутреннего потребителя, то были времена, когда газовые магистрали по центральной России прокладывали со специальным указанием: «Газопроводы-отводы не строить». И надо было проявить невероятную настойчивость, обоснование защитить свои предложения на самом верху, в правительстве и «Газпроме», чтобы только разрешили врезать штуцер в газопровод высокого давления. То есть больших усилий стоило обеспечение самой возможности получения газа в российской провинции. А уж повернуть газовую реку... Легче Гераклу было повернуть русло реки. На просьбы ходоков в «Газпроме» отвечали: «У нас есть целые области, в которых газа нет, а вы тут со своим заштатным городишком...».

Ко всесильному руководителю Министерства газовой и нефтяной промышленности СССР Виктору Черномырдину они пошли втроем: руководитель «Воронежоблгаза» Борис Алпатов, первый секретарь Бобровского райкома партии Иван Дорохов и примкнувший к ним поэт Егор Исаев. Сначала, как водится, был разговор специалистов. Просьба разрешить строительство газопровода-отвода на Бобров встретила у Черномырдина дежурные отговорки: в плане нет, лимитов нет, проект не готов. И когда разговор зашел в тупик, свое слово сказал Егор Исаев. Пафос его речи был следующий. Почему наш газ через наши реки, по нашим черноземам, мимо наших сел и деревень идет за границу? Почему побежденные пользуются им гораздо раньше победителей? Какие еще нужны ходатайства, какие слова и просьбы нужны для того, чтобы газ наконец пришел в русскую избу? Он, поэт и лауреат, Герой труда и крестьянский сын, от имени русских мужиков и баб готов на коленях просить министра как о великой милости - пустить газ в российское село. Черномырдин, и сам немало порадевший для блага родного Оренбуржья, сдался. Как вспоминал Борис Алпатов, именно слова Егора Исаева стали решающими в деле прокладки газпровода-отвода на Бобров. В итоге Бобровский район стал одним из первых в Воронежской области, куда пришел газ.

Свои заслуги перед земляками Егор Александрович ценил ничуть не меньше, чем все, написанное им. В его понимании человек и словом, и делом должен служить людям. Ведь, как признался он на одной из встреч с народом, и своим поэтическим талантом он обязан не только Богу и природе, но и своим землякам. И прежде всего девчатам, бойким на язык частушечницам. С малых лет Егор был погружен в языковую стихию народного устного слова, впитывая меткую народную пословицу и поговорку. И, конечно, его всегда восхищало умение деревенских девчат импровизировать в рифму под гармошку с искрометным юмором и задором. И по сию пору воронежская матаня славится на всю Россию!

Ах! С какой восторженной ностальгией Егор Исаев воспел в поэме «Даль памяти» дни своей ранней юности. Среди полей он бродил сам не свой, когда настигло его первое чувство к неприступной деревенской крале, здесь под звездным небом он «застрадал, выстрадываясь в парня».

Уж так страдал, уж вот как

Выстрадывал во бархатах ночей,

Что просыпались за полночь молодки

И к муженькам ласкались горячей.

Страдал навзрыд от нежности великой:

Авось услышит, сжалится авось.

Уж не с того ль в обнимку с повиликой

На горизонте вздрагивал овес?

Уж не с того ли ягодкой багровой

Неслась к тебе поклонная звезда?

Здесь, в Коршево, он прошел испытание на покосе и стал мужиком. Сколько счастья обещал завтрашний день! Но все перечеркнула война.

И рожью, рожью, рожью

Ушел мужик за синий край полей.

И лошади ушли, что помоложе,

И трактора ушли, что поновей.

Ушли, ушли.

Вся тяжесть колхозного труда свалилась на плечи женщин и подростков. Осенью 1943 года Егор Исаев был призван в армию. Сначала служил в войсках НКВД в охране объектов, затем на Кавказе охранял границу с Турцией. На фронт попал сразу после освобождения Варшавы. Участвовал в боях под Котбусом, а затем освобождал Прагу в составе 13-й гвардейской дивизии. Дальше - служба в составе Центральной группы войск: Чехословакия, Австрия, Венгрия. Демобилизовался младший сержант Исаев только через пять лет после победы.

Первые свои стихи и заметки Егор Исаев опубликовал в дивизионке «На разгром врага». После чего приказом политуправления был переведен в газету 1-го Украинского фронта «За честь Родины». За редкий дар сочувствия, легкий характер, способность искренне радоваться успеху другого судьба вознаградила Егора Александровича дружбой со многими известными литераторами. Еще в Вене Михаил Алексеев читал ему первые главы своего романа «Солдаты». Там же, во время службы, Исаев познакомился с Семеном Борзуновым. А поступать в Литературный институт имени Максима Горького приехал с письмами от Евгения Долматовского и Николая Грибачева. И так случилось, что в Москве на Тверском бульваре, 25, встретил Юрия Бондарева. Именно автор «Горячего снега» и письма от мэтров советской поэзии помогли опоздавшему к началу приемных испытаний Егору Исаеву поступить в институт.

Окончил его Егор Исаев с отличием в 1955 году. В том же году в «Воениздате» вышла первая книга его стихов «Волны над Дунаем». Затем Егор Исаев был направлен на работу в издательство «Советский писатель», где и началось его восхождение ко всесоюзной известности.

Но прежде вернемся к его армейским годам. Сразу же после войны Исаев попал на огромное немецкое стрельбище. Именно здесь совершалась репетиция будущего смертоубийства, после полигона вчерашние пацаны становились солдатской серой массой. А ныне здесь, как муравьи, копошились люди, добывая отлитый в пулях свинец, который был и тогда, и сейчас в большой цене. Так родился замысел будущей поэмы «Суд памяти». Правда, Константин Паустовский, с которым Егор Исаев поделился впечатлением от увиденного, сказал, что в его замысле скрывается «главный философский ключ от войны», и советовал ему написать прозой. 

А Исаев все-таки написал поэму. Одну из лучших в русской литературе ХХ века. В ней бывший фронтовик не только философски осмыслил причины мирового кровопролития, не только освободился от военных впечатлений и мыслей, которые просились на бумагу. Здесь еще затронута и редкая для нашей литературы тема - психология побежденных. Больше пяти лет Исаев наблюдал за жизнью послевоенной Европы. Совсем недавно в интервью «Литературной газете» Исаев признавался, что первое, что запало ему в душу из поэзии Александра Блока, были строчки: «Да, скифы - мы! Да, азиаты – мы…». Потому что, проходя после войны службу в Вене, он, солдат-победитель в линялой, застиранной гимнастерке, в кирзовых, растоптанных сапогах, нет-нет, да и ловил на себе косые взгляды скрытого высокомерия тех самых «слишком европейцев», от дикого нутра которых в недалеком прошлом и пошел национал-социализм. «Побежденные, - говорил Исаев, - на виду заискивающие, они, тем не менее, в темных закоулках своего отравленного расизмом мозга числили нас, как и прежде, в азиатах. То есть в низшем, на их взгляд, разряде. Наше простодушие, как признак наивысшего предрасположения к общению, к миру, к добру, они по душевному невежеству своему, по нестерпимому индивидуализму относили не к достоинствам, а к недостаткам культуры, к слабости характера». И все-таки вспомним, что в поэме «Суд памяти», обращаясь к нераскаявшемуся главному герою, автор говорит с достоинством и великодушием победителя:

Я Курту руку подаю,

Я Гансу руку подаю.

Тебе же, Хорст, помедлю...

Тому, кто еще не понял истинных причин войны, дается время и шанс. Но услышан ли очередной призыв «варварской лиры» на «братский пир»? На фоне сегодняшних разговоров о Европе от Атлантики до Урала мысли Егора Исаева не теряют актуальности. Пауза перед нашим братским рукопожатием с Европой, уже спустя десятилетия и после окончания холодной войны, затянулась.

Удивителен, конечно, еще и тот факт, что, наглядевшись на европейскую жизнь, сделав кое-какие выводы, Егор Исаев ничуть не перестал быть почвенником и патриотом своей страны. Другому и таких примеров много, достаточно было одной командировки на Запад, чтобы, если не удариться в диссидентство, то до конца дней оставаться ушибленным «европейской цивилизацией». До конца дней держать фигу в кармане и иронизировать на счет всего отечественного по поводу и без повода.

У Егора Исаева об отношении ко всему заграничному есть удивительное стихотворение. На первый взгляд, оно касается темы, которую не обошли многие историки и писатели, писавшие о войне. О взаимоотношении русских солдат с немецкими женщинами. О ней знаменитый роман Юрия Бондарева «Берег». У Исаева о том же - короткое стихотворение «Заграничная любовь». Но сколько в нем внутреннего драматизма:

Осталось несколько минут.

Как должен быть свисток.

Нас километры растолкнут

На Запад и Восток.

Фонарь в рубиновой крови

Мерцает позади.

Осколком взорванной любви

Застряла боль в груди....

Кажется, еще немного, и автор расплачется вместе с читателем, и будут они на пару размазывать слезы, проклиная обстоятельства и тех, кто разлучил влюбленных. Но Егор Исаев выходит из положения в высшей степени благородно и мужественно:

Есть боль, которая болит,

Но не ломает нас.

Так, допустив минутную слабость, вспоминает о долге солдат, вспоминает о чем-то высшем, что руководит им, и поправляет фуражку, застегивает на все пуговицы шинель. Чтобы жить дальше и выполнять свои обязанности.

Открытый всем ветрам, побывавший во многих странах мира, друживший со многими представителями национальных литератур, Егор Исаев не поддался никакому чужому влиянию. У него, кажется, происходил обратный процесс. Чем шире становился его горизонт, чем выше он поднимался по общественной лестнице (а он был секретарем правлений Союза писателей РСФСР (с 1985 года) и Союза писателей СССР (1981-1991 годы), председателем Совета по поэзии Союза писателей СССР (с 1987 года), председателем правления Всероссийского общества книголюбов), тем крепче в нем становилась любовь к родному краю, родному дому. В самые счастливые минуты мысли о нем не покидают. О нем плачет душа поэта:

О ком она? О чем? А все о том,

Что там, в ночи, стоит мой старый дом.

Cтоит один - ни звука, ни огня.

Лишь тишина за дверью ждет меня.

Так кричит птица над опустевшим гнездом. В Исаеве живет удивительное чувство рода, неистребимый крестьянский дух. Когда читаешь Исаева, приходишь к выводу, что душа его так и не покинула родные пределы, не оторвалась от берегов родного Битюга. У Егора Исаева есть маленький шедевр, где его поэтическое чувство земли поднимается до чистоты и наивности создателей земледельческих мифов и древнерусских былин. Называется стихотворение «Полюбовный разговор»:

Стесненно глазу в темноте,

Зато просторно уху.

О чем, скажи, на борозде

Земля шептала плугу?

А чтоб не очень-то вздыхал

И не робел, как дурень,

А дело б знал свое - пахал,

Пахал, а не халтурил.

С того и ластилась к нему:

Своя, мол, не чужая.

И все сводила к одному -

К большому урожаю.

Такая вот маленькая история на вечную тему стоит иных томов и так и просится в хрестоматии. Как и многое из того, что написал Егор Исаев. В его поэзии счастливо и удачно сочетается легкость, афористичность и глубокая мысль. В его поэмах нет литературщины, а есть реальные люди, которые любят и ненавидят, страдают и радуются. Там светит солнце, и гуляют пропахшие чабрецом степные ветры. Причем в поэме «Суд памяти» Егор Исаев показывает события с кинематографической скоростью и с космического расстояния. А в поэме «Даль памяти» автор выступает как философ, размышляющий о судьбе народа и государства, о правде жизни, о красоте ее, о тайне рождения, жизни и смерти. Поэма «Даль памяти» - поэтическая энциклопедия довоенной русской деревни и памятник конкретному воронежскому селу Коршево. И все последующие большие вещи поэта так или иначе связаны с ним, пропитаны памятью о довоенной юности в родном селе.

На всю жизнь Егор Исаев запомнил, как мимо села в 1942-м шла на фронт танковая колонна, шло наше родное железо, которое сошлось в смертельной схватке с железом всей Европы. Запомнил он и величественную картину военной поры, как измученные женщины везли на себе мешки с хлебом на станцию в Бобров. Отсюда из Коршево поднимаются облака памяти Исаева. Потому что: «Мы в городе живем, а в нас живет деревня...».

«Память» - ключевое слово, ключевое понятие в творчестве Исаева. Погружаясь в его поэзию, читатель не замечает как написано то или иное произведение. С ним происходит удивительная вещь. Создается единое с автором поле памяти, в глубинах сознания читателя оживают образы прошлого. Он, как и автор, переполняется тем же волнением, той же памятью о лучших минутах своей жизни, размышлением о жизни и смерти, любовью и печалью:

Ко мне приходит облако.

Онo

То радостью моей осветлено,

То, что скрывать, омрачено печалью,

Оно придет -

И даль сомкнётся с далью

И памятью уйдет в мои глаза,

Как степь, как поле -

Просекой в леса,

Как горы - в небо, речка - за излуку,

Как за год - год...

Но поэзия Егора Исаева не только богата тонким лиризмом, глубокой мыслью. Она полна и актуальной сатиры, доброго юмора, публицистического отклика на происходящее в стране. Настоящая поэзия, ко всему прочему, - социология. Кто не узнает в «Передовитом» Исаева и ныне часто встречающегося общественного деятеля:

Извивчивый при смене разных вех,

Он там и тут, он в той и этой свите.

Со всех сторон он всесторонней всех

И всех передовых передовитей.

А вот как бы ерничая, в частушечной манере поэт говорит о таких вещах, которые знает про себя каждый русский. Но очень редко говорит вслух. Стихотворение называется «Перечитывая «Теркина».

Так скажу вам, судари,

Сердцем с-под руки:

Мы ребята с придурью,

Но не дураки.

Для добра открытые,

На поклон - поклоном,

Но... спросите Гитлера

И Наполеона.

Заметим, что автор здесь объединяет себя с героем знаменитой поэмы Александра Твардовского. Такая самоидентификация для Егора Исаева не случайна.

В каком-то смысле ранний Исаев-солдат – и есть Теркин, пишущий стихи. Влияние же самого поэта Твардовского на творчество Исаева не так однозначно.

Кстати, в заметке «Востребованное слово», где Егор Исаев вначале дает определение: «Поэзия как вид особой энергии, как электричество, которое содержится во всем и везде», он высказывает свое мнение о Теркине. Исаев утверждает, что «Василий Теркин не столько сочинен, сколько востребован», «востребован солдатами из таких же, как они, солдат». А Твардовский, «даже сам того до конца не осознавая», пропустил через сердце и вылил на бумагу «удивительный ток востребованности».

Как литературный критик, Исаев почти неизвестен современному читателю. Но Егор Исаев совершенно органично обозначает в Михайловском «поле Пушкина - поле наших великих глаголов». И на берегу родного Битюга со знакомым трактористом, с таким же, как он, заядлым рыбаком-удильщиком, увлекательно обсуждает бессмертные строки своего земляка Ивана Никитина: «По зеркальной воде, по кудрям лозняка //от зари алый свет расстилается». Очень интересно читать размышления Исаева после зарубежных поездок. О том, чем же близки между собой «старая Англия и матушка Россия». И почему в вечном городе Риме ему стало грустно. Нельзя без волнения читать статьи, посвященные друзьям поэта - Александру Прокофьеву, Михаилу Алексееву, Юрию Бондареву. Исаев умел дружить, умел видеть в любом человеке прежде всего хорошее, умел обрадоваться чужому успеху как своему.

Мало кто знает, что Егор Исаев на посту заведующего редакцией русской советской поэзии издательства «Советский писатель» сыграл если не главную, то решающую роль в литературной судьбе двух таких разных поэтов России - Николая Рубцова и Евгения Рейна. В начале 1964 года именно Исаеву из далекого Никольского никому неизвестный Рубцов прислал рукопись первой своей книги. Причем прислал с такой припиской: «У меня в этой местности не было не только возможности отпечатать рукопись, как это положено, - на машинке, но так получилось - даже не было возможности собрать рукопись поскорее». В июне 64-го отзыв на рукопись Рубцова написал руководитель литинститутского семинара, в котором занимался тогда Рубцов, - Николай Сидоренко. В отзыве Сидоренко была, между прочим, и такая замечательная фраза: «Перед нами - рукопись первой книги поэта, и рукопись выдающаяся. Обидно будет и неверно, коли она залежится в редакционном шкафу...». Отзыв о рукописи Рубцова «Звезда полей» написал и рецензент издательства Мильков. А потом начался сезон отпусков, и рукопись действительно могла остаться в редакционном шкафу. О Рубцове, похоже, забыли. 
 
Но спас положение Егор Исаев. Сохранилась записка, которую он написал редактору издательства Владимиру Семакину: «Володя! Срочно прочитай рукопись Рубцова (за день-два), определи состав. Надо с ним заключить авансовый (25%) договор. Борис Ваныч поддержит, я уже договорился. Будь добр, не затягивай - Рубцов хороший поэт, нашенский-деревенский, и он сейчас бедствует. Держи связь с Рубцовым через Анатолия Передреева. Егор. 30 марта 65». Вышедшая к лету 1967 года книга «Звезда полей» стала звездным часом Николая Рубцова. «Эпопею издания сборника стихов Рубцова я знал хорошо, - вспоминал однокурсник Анатолий Чечетин. - Заходили с ним в издательство, когда еще только созревал договор и на других этапах. Уже тогда я понимал, какое важное дело совершает Егор Исаев, отстаивая, проводя и пробивая почти в целости-сохранности подлинно поэтическую книжечку стихов, явившуюся к нам словно из другой галактики». После нее Николай Рубцов защитил диплом в Литературном институте и 19 апреля был принят в Союз писателей. А в 1970 году в том же «Советском писателе» вышла уже четвертая книга Николая Рубцова «Сосен шум», изданная благодаря опять же хлопотам Егора Исаева.

А вот рукопись Евгения Рейна пролежала без движения 16 лет! После скандала с альманахом «Метрополь», автором и составителем которого был Рейн, первую книгу его стихов сняли с редакционной подготовки. К тому времени Евгений Рейн был известен исключительно как киносценарист. Неудача с первой книжкой подталкивала его к мысли уехать из страны - вслед за своим другом Иосифом Бродским. Но вот, в 1982 году, в помещении правления Союза писателей на Поварской он встретил Егора Исаева. «И то, – вспоминает Евгений Рейн, – что 16 лет мы не могли сделать, за две минуты решили. И через год книжка вышла. Мне было 49 лет». В другом месте Рейн пишет: «Как ни странно, окончательно выпуску книги помог Егор Исаев - он приказал ее издать. Договор, аванс - и книга вышла в красивом оформлении Валерия Локшина». Кстати сказать, издательство «Советский писатель», учрежденное Союзом писателей СССР в 1934 году, было ведущим писательским издательством страны, выпускавшим до 500 названий книг в год общим тиражом свыше 30 млн экземпляров, 40% которых составляли переводные издания, в основном с языков народов СССР.

Удивление Евгения Рейна, в общем, понятно. К сожалению, обратных примеров, когда бы «западник» помог с тем же бескорыстием «почвеннику», увы, нет. В плане же эстетических идеалов трудно даже придумать двух таких разных поэтов, как Исаев и Рейн. У «элегического урбаниста» (по определению Бродского), петербуржца Евгения Рейна мало общего с «деревенщиком» и почвенником Егором Исаевым. Место обитания поэзии Рейна, его пейзажный ряд - Литейный проспект, Артиллерийский музей за Петропавловской крепостью («залив с Кронштадтом на боку, // с маневрами флотов неслышных»), с пальмами, с балюстрадами с входящим в бухту пассажирским теплоходом.

А место действия поэзии Егора Исаева - вся Россия в ее движении и многообразии. Возможно, отсюда широта в поступке и понимании другого. Россия Исаева гораздо шире Невского проспекта. В Исаеве живет удивительное чувство большой Родины и удивительная любовь к малой. В слове Исаева явлен и «Урал в кольчуге - русский богатырь», и «сама Сибирь, до океана - океан таежный». Но наиболее органична поэзии Егора Исаева бесконечная степь и русское поле. Как органично тем же просторам творчество великих предшественников и земляков Егора Исаева - Алексея Кольцова и Ивана Никитина. Без малой родины не бывает большой. Родина - та почва, в которой зреют наши мысли, чувства, познавая ее, мы вырабатываем способ, каким только и можно сохранить себя. А поэзия Егора Исаева не только, по его же определению, «вторая действительность в слове», но и мост между сиюминутной реальностью и предстоящей вечностью. Вот как гениально у Егора Исаева отозвалась народная песня «Степь, да степь кругом»:

Какое нестихающее эхо, 
Какая неисплаканная боль!.. 
Не обойти пешком и не объехать, 
Лишь в память взять и увезти с собой. 
Все степь да степь... сухой наждак мороза, 
Снегов бескрайних белая тоска... 
А я пою, а я ищу сквозь слезы 
В глухой степи могилу ямщика.

И таким же эхом, бесконечной свободой и растворенностью в природе и истории она отзывается у каждого, кто прочитает исаевские строки. Мы уверены, что он написал стихи про нас, что они выражают наши чувства лучше, чем мы сами могли бы их выразить. В стихах Егора Исаева читатель чувствует именно тот самый «русский дух», узнаваемый нами на генетическом уровне, находит какие-то дорогие ему черты русского характера, какие-то важные слова о нас самих, о русской истории. И у самого поэта есть ощущение судьбы, не случайности своего места на земле. Он чувствует, что его стихи рождаются не просто так, что «чья-то воля», некая высшая сила диктует ему, о чем и говорит в поэме «Мои осенние поля»:

Из одного в другое поле

Ведет меня. Зачем? Куда?

Какая странная звезда

Сокрыта там, в седом тумане?

Хоть не видать ее, а манит,

Как донный вздох из камыша...

А в небольшом стихотворении Егор Исаев прямо признается, обращаясь к читателям:

Не по своей лишь только воле 
Я к вам - от памяти, от боли, 
От вдовьих слез и материнских, 
От молчаливых обелисков, 
От куполов у небосклона...

Поэзия Егора Исаева входит в наше сознание как память о самом дорогом, что в нас есть, в ней наша общая тревога сливается в общую надежду, а неисчерпаемая «печаль полей» восходит к любви ко всему живому.

Поэт и публицист, солдат и гражданин, крестьянин и философ, государственный и общественный деятель, Егор Исаев близок и понятен каждому, кто любит Россию, кто вместе с ним печалится о ее настоящем, восхищается ее подвигами, гордится ее прошлым и тревожно всматривается в будущее. Его творчество – все равно, что молитва о России, что свидание с Родиной, с полем нашей юности и речкой нашего детства. Однажды прочитанное у Исаева становится частью нас самих. Вот почему о творчестве Егора Исаева можно сказать словами его же односельчанина. Глядя на пойму реки Битюг, на знаменитый пейзаж у села Коршево, он мудро изрек: «Запомнить все, может, и не запомнишь, но и разлюбить никогда не разлюбишь».