*   *   *

О чём ты тоскуешь, душа,

В плену убывающей тени,

Родным пепелищем дыша,

Где плач твой упал на колени?

Судьба, как несбывшийся сон,

Туманом забвенья клубится,

Свивая из мрака времён

Родные и прочие лица.

Судьба, словно сбывшийся сон,

Рекою встаёт их тумана,

Текущей туда испокон,

Где нету ни зла, ни обмана.

   *   *   *

Я дошёл до разгадки земного,

Но к земле ни к одной не привык.

Моя родина – русское слово,

Моя родина – русский язык.

Мне судьба даровала чужбину,

Слава Богу и неча тужить.

Не размыкать родную кручину,

Только душу свою положить.

Словно Китеж, ты в родину канешь,

Словно песня, ты в небо уйдёшь.

Слово русское ты не обманешь,

Бог велит – вместе с ним пропадёшь.

        ОСЕНЬ

Воздух, тронутый палой листвою,

И костров расходящийся дым…

Что мы ветхой душой молодою

В этих тающих линиях зрим?

Из небесной сияющей близи

Лист летит, припадая в земле.

Ну, а дым растворяется в выси,

То ль в осенней её полумгле.

Что упало, оно и пропало,

А пропало – так значит прошло.

Что сгорело, то воздухом стало,

Словно в небо навеки ушло.

Вот и жизнь прошумела по лугу,

Камнем канула в глади речной…

Всё, что ты не расскажешь и другу,

Ты поведаешь речи родной.

Только речь на земле остаётся,

И, быть может, не скоро умрёт.

А душа, что бессмертной зовётся,

Отправляется в вечный полёт.

               *    *    *

                        «…и место его уже не узнает его».

                                                 Пс.102,16

Я в городе этом лишь дом наш любил,

Он детство моё одиноко хранил.

Но вот его нет, и я вспомнил скорбя:

И место твоё не узнает тебя.

Я кинулся дедову дому вослед,

Но пусто и там, ничего уже нет,

Под яром в кустах лишь бормочет ручей,

Что он позабыт и давно уж ничей.

Скажи мне, родная моя сторона,

На что мне лихая твоя бузина

И эти глухие твои лопухи

На месте пустом у безмолвной ольхи?

На всей на Земле что мне рок сохранил?

Лишь несколько старых да новых могил…

Но пылью когда=то пойдёт и гранит,

Ведь долго земля ничего не хранит.

Изменчиво всё в этом быстром краю,

Надежда одна – лишь на душу мою.

Слетит ли сюда ещё, память храня?

Но место моё не узнает меня.

       *   *   *  

Дорога уходит в забытое поле,

Где рожь под луной серебром колосится,

И в отсвете этом разлито такое,

Как будто б ничто никогда не случится.

Не здесь ли допрежь, до сознанья, до жизни

Ты брёл босиком, чуя свежие росы,

И смертной тоскою болел по отчизне,

Сминая травы неприметные слёзы…

Уплыли в моря тихоструйные реки,

Ведь велено водам по миру скитаться,

Но с чем ты, казалось, расстался навеки,

С тем больше тебе никогда не расстаться.

Дорога уходит не в поле, а в небо…

Пусть поле себе на земле остаётся…

И эхо несётся над волнами хлеба:

- Душа не прервётся! Душа не прервётся!…

     *   *   *

Я нищего пугнул во сне

В пустом подземном переходе,

Где он посунулся ко мне,

Путь загораживая вроде.

Я резко в сторону шагнул,

Скорее обойти хотелось,

Лишь зреньем боковым скользнул,

Где что-то в нём под пеплом тлелось.

Там под землёй ни ночь, ни день…

И тупо дрогнули нервишки…

Ведь отшатнулся он, как тень,

Неслышно, в дряблом пиджачишке.

И был во сне я поражён,

Тоской постыдной сердце ныло,

Не зная, то ли это сон,

То ль в самом деле где-то было…

Никто нам в сумеречном сне

Ведь не укажет, не прикажет…

Чего ж хотел сказать он мне?

Да не сказал и уж не скажет.

     *    *    *

На закате снега розовеют, как будто стыдясь,

Что они так белы, непорочны и так одиноки.

Вот слетели с небес и лицом не ударили в грязь –

Но раздалось пространство сиянием чистым, высоким.

И поля, и холмы вознесло, занесло, замело…

Валуны лишь упрямо темнеют, сжимаясь от стужи…

Что черно – то черно, но зато что бело – то бело,

Всё так просто на свете, и это почуяли души…

           *   *   *

За полночь, в неясном звёздном зареве,

В лёте неразгаданном Земли,

С головой в зыбучем плавком мареве,

С молодостью, кинутой вдали,

Что-то непредвиденное чудится,

Что-то непонятное томит…

Всё, что ни помыслишь, то и сбудется,

Всё, что ни захочешь, предстоит.

Только вот ни мысли, ни желания,

Только вот ни неба, ни земли.

Зарева лишь колкое мерцание

В зыбкой отлетающей дали.

              *    *    *

- Душа! Как безумная молния ты шаровая.

Куда ты летишь? Что в миру неприкаянно рыщешь?

А то вдруг застынешь пред чем, трепеща и пылая,

Как будто б нашла, что всю жизнь безнадежную ищешь.

А соприкоснёшься – так взрыв и удушье пожара,

Разрядка… разруха… и мрак преисподний всё ближе –

И тлеешь в бессилье нутром обесточенным шара,

Моля о глоточке огня как спасении свыше.

- Я клетку твою золотую когда-нибудь брошу,

Лишь только избудешь ты бремя пощады и рока,

Насквозь я прожгу задубевшую нежную кожу

И скроюсь навек во мгновенье последнее ока.

Не здесь я сгорю до конца – а в прибежище Света,

Где пламенем горним живёт и сияет округа:

Там лето Господне цветёт, бесконечное лето,

И души становятся снова частицами Духа.

      ЛУНЬ

Меня дедушкой даве назвали, -

Как не кличут порой на пути! –

Эх, парнишка, ты знаешь едва ли,

Что мне нынче не больше пяти.

Да, я сед, словно лунь, – но летаю,

Словно лунь над седым камышом.

Ничего-то я в жизни не знаю

Под моим серебристым крылом.

Вижу всё до мельчайшей икринки

В этой тёплой озёрной воде,

Чую всё до малейшей живинки

То ли в радости, то ли в беде.

Но когда в сизом небе разлуки

Запоёт хор лягушек в закат,

Нет на свете ни счастья, ни муки –

И крыла, словно воздух, парят.

Что-то вдруг шевельнётся такое

В этом старом, как мир, камыше,

Что почуешь и впрямь: Бог с тобою,

Смерти нет, как предела душе.