Среди незаурядных мастеров кисти Беларуси второй половины ХХ века достойное место занял россиянин с украинской фамилией - Кищенко Александр Михайлович. В  Беларуси он жил и трудился треть века. Признательно-щедро она одарила его почётным званием Народного художника и самой высокой наградой – медалью Скорины.

     Судьба распорядилась так, что он стал сыном трёх славянских республик, что в пору СССР не являлось редкостью.

     В  России он родился и вырос, Украина ему предоставила возможность окончить Львовский государственный институт прикладного и декоративного искусства, а Белоруссия помогла в полную силу раскрыться его таланту.

      Богучарский край, среднедонское предстепье, раскинувшееся на южной окраине Воронежской области, небольшой хуторок с поэтическим названием Белый Колодец, где он появился на свет 13 мая 1933 года, стали его малой родиной.

      Прислушайтесь к звучанию слов:  Белый Колодец … Белая Русь… Символично, не правда ли?

     Предки Александра Михайловича от века были хлебопашцами. В голодные неурожайные годы, чтобы прокормить семью, мужчины срывались с подворий и уходили на заработки в дальние края, рискуя оттуда или вовсе не вернуться, или вернуться ограбленными и изувеченными.

     Такая беда, по рассказам его матери Фёклы Прокоповны, случилась и с её отцом, вернувшимся с заработков с вывихнутой ключицей, но благодаря недюжинной  физической силе сумевшим в схватке с грабителями отстоять своё добро.

     Её единственный сын  Саша был похож на своего деда, как две капли воды. Такой же крупноголовый, крепко сбитый телом, только чуть пониже ростом. От матери он унаследовал спокойные чистые глаза, добродушие, живое восприятие мира и лёгкий юмор.

     За чашкой ли чая, за мольбертом, или на песчаном донском берегу, бывало, он рассказывал друзьям-товарищам о своём детстве и юности, о пережитой безотцовщине (отец погиб на фронте, и мать воспитывала сына одна). И всё равно в его рассказах проступали светлые тона.

      Рассказывал об учёбе в Донецком ремесленном (с  художественным уклоном) училище, после которого рабочие завода «Азовсталь» приняли его в свою семью маляром-альфрейщиком, а спустя время, в 1953 году, скинулись деньгами и по-отечески напутственно проводили на учёбу в институт, хотя начальство отпускать его не хотело.

      Вспоминал студенческие годы, незабываемое общение с педагогами и сокурсниками. Уважительно отзывался о преподавателе Романе Юлиановиче Сельском, который на курсе вёл композицию. Восторгался живописцем Иваном Михайловичем Скобало, заботившемся о молодых талантах. Вспоминал неформальное общение с такими видными людьми Украины, как Бокшай, Монастырский, Эрдели.

     Окончив институт,  в 1960 году он переезжает в Киев и устраивается  художником-исполнителем         в    творческую     бригаду    монументалиста

И. С.Литовченко, у плеча которого почувствовал себя профессионалом и стал одним из создателей мозаичного панно института физиологии и защиты растений, ресторана «Метро», а также участником художественного оформления Киевского вокзала и станции метрополитена.

               За три года работы в Киеве близко познакомился с такими известными деятелями культуры, как Рыбачук, Мельниченко, Котков, Якутович, Параджанов, общение с которыми подтолкнуло его к более глубокому изучению живописи отечественных и зарубежных мастеров, к штудированию классических законов художественной формы и композиции. «Я им обязан, помимо всего, ещё и познанием  жизни и людей, поскольку был молод и неопытен», – благодарно добавлял Александр Михайлович.

      Женившись на Ангелине Петровне Бельтюковой, тоже талантливой художнице, он переезжает в Минск и более семи лет, участвуя в выставках, продолжая создавать  художественные полотна, преподаёт в государственном театрально-художественном институте, ведя живопись и композицию на кафедре монументально-декоративной росписи.

      Белоруссию он принял, как и она его, всей душой. Земля великих мастеров и художников, мыслителей и заступников – Франциска Скорины, Семёна Полоцкого, Семёна Будного, Тадеуша Костюшко, Кастуся Калиновского, Якуба Коласа, Янки Купала - не только восхищала, но и воодушевляла на творчество. Он глубоко проникся болью многострадального края, вынесенной в годы Великой Отечественной войны, где погиб каждый четвёртый житель республики. Где борьба за свободу стала подвигом и легендой. Где патриотическая тема объединила живопись и графику, скульптуру и театр, кинематограф и литературу. При огромных человеческих жертвах и материальных потерях  республика в числе первых в Союзе восстановилась, задав тон развитию экономики, культуры, науки, образования, искусств.

     Расцвела литература. Поэзия М. Танка и П. Бровки, романы И. Мележа, И. Шамякина, повести Адамовича, В. Быкова стали известны не только в своей стране, но и за её  пределами.

     Произведения композиторов В. Амовникова, Е. Глебова, И. Лученка, новаторские постановки драматических театров, новые оперы и балеты, нарядные архитектурные ансамбли площадей, улиц, стадионов было тоже результатом активной творческой жизни республики. Всё  это не могло не сказаться на молодых дарованиях, на их мировоззрении и творческом выборе.

     Примечательно, что в разрушенном Минске в 1946 году, несмотря на послевоенные тяготы, был основан Белорусский государственный институт, где в 1953 году начал подготовку специалистов художественный факультет. Его выпускники вместе с вернувшимися или приехавшими в Белоруссию воспитанниками других художественных вузов страны, в числе которых был и Александр Михайлович Кищенко, а также живописцы старшего поколения сформировали активный творческий коллектив с яркими индивидуальностями, среди которых выделялись М. Савицкий, В Громыко, Л. Щемелев, Г. Ващенко, А. Стельмашонок, Л. Дударенко.

     В этот период, имея за плечами опыт работы, Александр Михайлович определял главные направления своего творчества. Особенность его художественного дарования, как отмечают многие искусствоведы, состоит в том, что он был художником-универсалом. Он легко и свободно владел станковой живописью и мозаикой, фреской и гобеленом, изразцовым панно и декоративной скульптурой, графикой и керамикой.

       Уже в ранних его работах «Цирковой мальчик», «Девушка с арбузом», «Женя», «Девушка с подсолнухом»  чувствовалась духовная наполненность его образов, способность автора заглянуть во внутренний мир человека и разглядеть в нём глубоко скрытое, загадочное. По утверждению художника, это был период «нащупывания своего «я», началом подхода к настоящей работе – период, когда приходилось много экспериментировать, сомневаться, бросать начатые холсты и приниматься за новые.

С мыслью о космосе

      В последующих произведениях «Огонь отцов», «Стяг», «Память подвига» он развивает идею высокого человеческого предназначения. Картина  «Память подвигу» посвящена покорителям космоса. В ней особенно чётко  проявилась одна из главных особенностей творческого мышления художника – приверженность к языку образной символики. На полотне – стремительно летящий в небе яркий клин из трёх юношеских фигур. Внизу, на красной полосе, ожидающие их жёны  с детскими колясочками в руках, а по сторонам строгие фигуры часовых покоя.

     Картина вызывает сильное внутреннее напряжение, волнение за тех, кто выходит в открытый космос, и одновременно чувство гордости за силу человеческого духа.

     К теме космоса он обратился одним из первых в белорусской живописи, пытаясь философски осмыслить и по-своему раскрыть её суть. Она прослеживается и в  других его работах – «Свободный полёт», «Рождение Ивана», «Стяг».

     Делясь своими задумками, однажды он сказал: «Хочу написать небо и женщину. Небо! Небо! Попытаюсь уложить  на холст необъятность. С неплоти сделать плоть. Чтобы зрители почувствовали себя обитателями этого необъятного».

      Мысль о космосе, казалось, в нём живёт постоянно. В другой раз он заметил: «Гляжу на живот беременной женщины и он мне представляется загадкой, космическим чудом. Тоже просится на холст».

      Необыкновенна его картина «Мать», в которой при первом же взгляде улавливаются чувства любящего сына. В её спокойной, исполненной достоинства позе – умиротворение и торжественность. Лицо её благородно. Тонкие, крепко сжатые губы говорят о большой воле, внутренней собранности. Она кого-то ждёт. Возможно, сына и его друзей. Сбоку кувшин молока, как символ добра и заботы о каждом, кто придёт в её дом.

     Тема кровного родства, женского величия проходит через множество его семейных портретов – «Ангелина», «Мадонна», «Нина и Максим».

     Особым мастерством  отличаются его картины, написанные в зрелую пору: «Воскресенье», «Голубой день», «Вдохновение», «Зов моря», «На родине поэта», «Юность», «Разлив», «Сбор ягод», портреты Шолохова, Свиридова, Образцовой, целый ряд автопортретов, в каждом из которых тонко переданы чувства человеческой красоты и обаяния. Все они привлекают внимание необычностью настроения, гармонической связью с миром, согласием с природой, жизненной и художественной достоверностью.

               Он очень требовательно относился к своему творчеству. В моём домашнем архиве сохранился этюд, где художник изобразил меня начинающим пчеловодом, а точнее, ловцом пчелиных роев, шагающим к лесной полосе с длинной веткой на плече и с марлевым мешочком на ней. Брюки закатаны до колен, на выпуск – лёгкая рубашка. На лице целеустремлённость и надежда.

     – В такой одежде рой снимать рискованно, – осторожно заметил я Александру Михайловичу.

     – Да? – с бодрым удивлением произнёс он, а через день полотно перегрунтовал и изобразил на нём что-то другое.

          Острым и наблюдательным умом он пытался проникнуть в сложные и далеко ещё не до конца познанные  явления жизни, которые на переломе двух эпох остро заявили о себе на глазах мятущегося поколения. Размышляя о том, кто мы и что с нами происходит, он как-то сказал мне: «То ли мы Россию погубим, то ли Россия погубит нас. Как ты думаешь?» Я не был готов к ответу, тогда он добавил: «Время в самом деле непонятное…»

     Многие философские  искания художника отразились в его творчестве. Перенося тревожные события прошлых лет на свои полотна, он как бы говорит людям: от этого в мире пока никто не застрахован, всё, к сожалению, повторяется. Не о том ли его картины «Мракобесы», «Боль поэта», «Осквернение храма», «Жертвы», «Убийство семьи Громовых»?

В поисках сюжетов

      Художник был чуток к требованиям времени и живо на них откликался. В республике, как уже отмечалось, шло интенсивное развитие науки, литературы, искусства. Большой интерес проявлялся к интеллектуальной деятельности. Это находило отражение и в его произведениях, в центре которых оказывались писатели, композиторы, художники, архитекторы – достойные люди своей эпохи.

     На моём столе разложено несколько цветных репродукций портретов известного всему миру художника слова Михаила Шолохова, знаменитого композитора Георгия Свиридова, не менее знаменитой артистки Елены Образцовой, искусствоведа Людмилы Крамаренко… У каждой картины своя любопытная предыстория.

      Вспоминается поездка в Вёшенскую. Надо было  отвезти писателю удостоверение Почётного гражданина города Богучара, цветы и подарок – вазу, расписанную в стиле хохломы талантливыми художницами местного сувенирного цеха, успевшего прославиться на всю страну.

      В дорогу отправились вчетвером: первый секретарь райкома партии Николай Иванович Морозов, предрик Пётр Данилович Попов, художник Александр Михайлович Кищенко и автор этих строк.

     Михаил Александрович выглядел бодро и даже позволил себе выпить, угощая нас, рюмочку французского коньяка, правда, не сразу, а в несколько приёмов.

      Запомнилось, как заинтересованно беседовали за столом два  мастера – художник слова и художник кисти, и то, каким озарённым  с этой встречи Александр Михайлович вернулся домой, где сразу же засел за этюды, не откладывая создание портрета писателя в долгий ящик.

      Портрет он дописал уже в Минске. И подарил его Богучару в знак глубокой любви к малой родине и к месту, где учился великий писатель. Он был бесконечно благодарен судьбе за эту встречу.

      Портрет Елены Васильевны Образцовой напоминает мне о её приезде в Богучар по приглашению Александра Михайловича и о нашем общем отдыхе на чудесном озере Песчаное, окаймлённом с одной стороны сосновым лесом, а с другой – лиственным. Поселили её с мужем и дочерью в уютном доме из трёх комнат, который стоял среди сосен в считанных шагах от воды. Воздух, что родниковая вода – пьёшь, не напьёшься.

     Поразила всех нас Елена Васильевна не только своим чудным голосом, а ещё и необыкновенной любовью к лошадям. От тихой и послушной лошади лесника она не отходила часами, нежила её, ласкала, кормила с рук чем-нибудь вкусненьким, ну и, конечно, садилась верхом и скакала по небольшому лужку туда и обратно.

     Ближе к вечеру в просторной лесниковой избе собирались люди, отдыхающие на озере, лесорубы, и она с удовольствием пела им песни, общалась с ними, интересовалась их судьбами. Первое время они не могли  даже поверить, что перед ними в такой глуши великая певица, которую знают и любят не только в своём Отечестве.

     Именно там, на озере Песчаное, на моих глазах и рождался её портрет, который с первого  же этюда понравился и ей, и мужу, и дочери.

      Никому из них не хотелось уезжать, но был срочный звонок, который настойчиво требовал её в Москву, и они к концу недели отбыли, оставив добрую память о своём пребывании на Богучарской земле.

Золото и меркнет, и сияет

     Чувство колорита – ценнейший дар художника. Кищенко многое взял от русских живописцев В. Сурикова и В. Коровина, которые, как известно, были непревзойдёнными колористами.

      Каждое его полотно детально продумано, чётко организовано, интонационно выверено. Хотя при беглом взгляде фон отдельных картин может показаться несколько загромождённым. Такое впечатление могут вызвать  богучарский  гобелен «Родина» или портреты последних  лет «Татьяна», «Ирина», «Наталья», «Портрет Галины Мануйловой». Но это только на первый взгляд. Стоит присмотреться внимательней, как всё становится на свои места и оказывается, что в картинах ничего нет лишнего, второстепенные детали тонально приглушены, поэтому не подавляют главного.

     Художник постоянно стремится к чёткому построению композиции, к её уравновешенности и завершённости, зная, что и размер холста, и соотношение светлых и тёмных пятен, и количество фигур, и высота линии горизонта – всё должно иметь соразмерность и создавать гармонию.

   Выходит, изображать значит устанавливать соотношение между частями, связывать их в единое целое, добиваясь этой самой гармонии?

   - Именно так, – отвечал на мой вопрос Александр Михайлович и добавлял: – Композиция – это один из основных элементов изобразительной грамоты.

  Потом долго и подробно рассказывал о композиционных схемах –  об условных треугольниках, пирамидах, кругах, овалах, квадратах, прямоугольниках. Рассказывал так, словно верил, что это когда-нибудь мне пригодится.

     Надо отметить, что поначалу в Белоруссии его творчество не  было  понято многими живописцами,  в том числе и маститыми художниками. Поэтому ему казалось, что к нему относятся предвзято, воспринимают за чужака, и это отдавало болью в сердце. Он мучился душой, но не отступал от своих «канонов», не меняя убеждений, продолжал поиски в искусстве. Его авторитет в республике рос с каждым днём.

     Однажды мне довелось быть свидетелем жаркого спора художников и архитекторов города, собравшихся на зелёном дворике у здания, которое ждало реконструкции, и надо было обговорить важные детали, прежде чем приступить к созданию окончательного проекта.

     О скульптуре, которая должна была стоять в центре дворика, договорились сразу, она была уже готова, каждый из присутствующих её видел, поэтому никаких вопросов не возникало. Сыр-бор разгорелся, когда разговор зашёл о художественном оформлении какой-то части здания и беседок. Говорили, перебивая друг друга, сходу отрицали одно предложение за другим, сыпались  обвинения в каких-то злоупотреблениях. Создавалось впечатление, что собрались совершенно несовместимые люди, не способные ни слушать, ни слышать.

     Я стоял в стороне, в руках у меня был фотоаппарат и блокнот, в который я время от времени что-то записывал.

      – А это кто? – указывая на меня, спросили двое у Александра Михайловича.

      – Это мой друг, – сказал он и добавил: – Корреспондент газеты «Правда».

       Позже он заметил, что и сам не знал, зачем сказал последнее. Вылетело без задней мысли. Вроде в шутку, а получилось всерьёз. Но на ход событий оказало неожиданное влияние. После небольшого перекура дискуссия была ещё более оживлённой, но люди относились друг к другу уважительно, терпеливо выслушивали мнение каждого и разошлись с миром, приняв нужное решение.

       – Грустно, – сказал по  дороге домой Александр Михайлович, – грустно от того, что лекарем оказался страх…

       Я понимал его, но для меня важно было другое, что к его мнению старались прислушаться с самого начала многие, хотя он не повышал голоса и не рвал на себе рубашку. Значит, коллеги видели в нём и мастера, и личность.

     Природа одарила Кищенко не только талантом, но и завидной работоспособностью. Каким бы ранним утром, бывало, ни зайдешь к нему в его мастерскую, находившуюся в летней кухне маминого двора, а он уже сидит за палитрой, одухотворённый очередной творческой задумкой. Тут обязательно появится Фёкла Прокоповна, мило поприветствует и, вытирая руки о передник, сообщит какую-нибудь новость или своё особое о чем-то суждение. Например: «Вчера позировала тут одна, красыва падлюка». Или: «Як жынывся вторый раз, так и воду носэ на стирку, и половыкы трясэ. Падлюка такый, раньше цёго ны було…»

      Слово «падлюка» у неё было ласкательным. Он вставал со стула, сердечно обнимал её за плечи, только и говорил: «Ну что ты, мама…» Она снимала с лица нарочитую суровость и уходила по своим делам.

Царапины на сердце

      У Александра Михайловича было много друзей. Но были и недруги, которые завидовали его успехам и тому, что в его руки шли лучшие государственные заказы. Одни наушничали, другие писали подмётные письма, создавали, как он говорил, мышиную возню, которая отрывала от дела.

      Именно в ту пору он мне писал:

      «Продолжаю работу над мозаичным комплексом «Восток-1». Это гигантский заказ! Одновременно пишу большое полотно «Наследники». Оно будет состоять, это у меня впервые, из четырёх холстов. Набрасываю две небольшие картины «Свободный полёт» и  «Разлив», которые в мае  планирую на выставку. Немного устал. Завистники моих объёмов работ и моего успеха начинают основательно травить. Их раздражает, что меня положительно отмечают в печати».

      В следующем письме  некоторое успокоение: «Приезжала комиссия из Москвы по жалобам на меня, всё проверила и заключила, что мои работы уникальны и ценны не только для Белоруссии, но и для всего Союза. Об этом объявили на нашем пленуме. Видел бы ты, как были поражены писаки и те, кто их поддерживал».

      Прошло время, и море опять  заштормило. «Всё вроде бы наладилось, – писал он мне в очередном письме, – как снова пошли письма и проверки. И не только на меня жалобы. Не пощадили и народного художника, председателя Союза художников республики, лауреата Государственной премии Щемелева.  Нас обвиняют в том, что мы, якобы, незаконно захватили выгодные работы, называют нас рвачами. Спасибо комиссии из Москвы за то, что в своё время дала высокую оценку нашим трудам.

      А недавно неожиданно сообщили, что вопрос с рассмотрения снят, нас оправдали. Но клеймо-то осталось. Однако стараюсь не унывать, пишу картину «Вечный зов», размер которой 6,5 на 3 метра.  Вроде бы получается».

      Но затишье снова длилось недолго. Клеветники не успокаивались. «Ты, наверное, успел прочитать статью обо мне в газете «Известия»?» – спрашивал меня Александр Михайлович, спеша облегчить душу в очередном письме. – Все делают вид, что не знают, кто её написал. Попробовал настоять, чтобы эту писанину обсудили на собрании в моём присутствии, а мне говорят, хватит, мол, и этой грязи. На критику положено отвечать, а зачем мне это нужно, когда я не чувствую за собой вины? Собираются ответить Союз художников и Художественный Фонд республики. Между тем, мне отовсюду идут поддерживающие звонки – из Киева, Львова, Ужгорода и даже с Сибири. Держись, мол, мы тебя любим. Вот так сработала газета. С одной стороны, неприятно, а с другой – наоборот. В Москве мне советовали подать на газету в суд, а зачем мне ещё и эта возня? Перемелется – мука будет. Не расслабляюсь. Продолжаю свой «Вечный зов». И заканчиваю «Красную волну». Помимо этого начал несколько детских портретов. И попутно кое-что готовлю для Богучарского музея.  А царапины на сердце всё же чувствую. Теперь я понимаю, каково было в жизни таким, как Шолохов».

      И, наконец, ещё письмо – после того, как тучи развеялись полностью:

   «Здравствуй, любимый друг Иван Михайлович! Прости, что долго не писал. Блокада, в которой я находился, прорвана окончательно! Выданы расценки, заработали ткацкие станки. Гобеленщицы рады – заработок  будет снова. Битву помог мне выиграть Грибанов, приехавший из Москвы. Это граф! Ты бы его видел! Он тут всех очаровал. Представил меня с блеском, причём просто и обаятельно. И талантливо. Такую характеристику о себе я услышал впервые. Это потрясло не только меня одного.

      Жду встречи с тобой в Богучаре. Я рад, что ты есть у меня. Это нас бог свёл. Береги себя. Твой Кищенко».

      А впереди его ждало очередное потрясение. Глубокой ночью неизвестные лица проникли в помещение художественной мастерской Борисовского комбината прикладного искусства и, орудуя ножами, выкрали довольно большой кусок «Гобелена века», который находился в производстве. Ткачихам пришлось работать с особой тщательностью, чтобы соединить новую ткань с прежней, не оставив рубца. Преступление, как водится, осталось не раскрытым.

       – Кто мог это сделать? – сокрушалась душа художника. – Ну, зачем?!

На пути к главному

     Вскоре он взялся за такую масштабную работу, которая никому из художников республики до него не выпадала. Надо было оформить торцы высотных зданий нового микрорайона «Восток-1» мозаичными композициями. Объём, высота, переменчивость погоды – ничто не смущало художника.

     Оказавшись спустя время в Минске на этом объекте, я был поражён. Передо мной открылась величественная панорама, какой я никогда и нигде не видел. Попробую изложить всё по порядку с помощью искусствоведа Эммы Пугачёвой, а точнее её статьи «Цельность решения», опубликованной в четвёртом номере журнала «Декоративное искусство», в которой она писала, что «Восток-1» – это въезд в город со стороны Московского шоссе. Художник правильно уловил изначальную архитектурную идею, развив торжественную  доминанту в тему «Золотые ворота» города.

      Торцы четырёх 17-этажных зданий, обращённые к широкому шоссе, он «одел» сложными мозаичными композициями, языком символики раскрывая содержательно-тематические аспекты истории и текущих дней белорусской столицы. Крайняя (к Москве) посвящена  воинской славе Минска. Следующие – созиданию, расцвету науки и искусства. По осевой линии каждого торца – фигура матери, как бы напутствующей в жизнь мальчика-подростка. Этот сюжет заимствован из древнего герба города, где изображалась мадонна с младенцем и голубями. Подросток в новом мозаичном гербе олицетворяет, по мысли автора, город выросший, окрепший, возмужавший.

     …Запомнилось, как медленно на 50-метровую высоту поднималась люлька с материалом и молодыми мастерами, художниками-исполнителями, выпускниками Минского художественного училища, стоящими в обнимку. Вверху люлька фиксировалась и начиналась кропотливая работа. Участки стены последовательно покрывались цементным раствором и сразу же по эскизам Александра Михайловича выкладывались под углами кусочками смальты, которые, по-разному отражая свет, придавали мозаике необыкновенную выразительность.

               Александр Михайлович стоял внизу, наблюдая за происходящим. Он был не только художником-руководителем, но еще и прорабом. То люлька выйдет со строя, то материал закончится – все ложилось на его плечи. Захваченный живым ритмом работы, он старался не допускать неоправданных перерывов.

     И все же авралы случались. Тогда он становился сам не свой, был готов выйти на любые инстанции, чтобы быстрее сдвинуть дело. После одного из таких авралов он мне писал: «У наших мозаичных работ побывал сам Машеров (первый секретарь ЦК компартии Белоруссии – И.А.) Недоброжелатели были шокированы. Он тепло поговорил со мной, одобрил работу, поддержал. Чиновники сразу зашевелились. Я так рад, ведь это сейчас моя главная работа». 

               Кстати, тепло отзывался Кищенко и о президенте Лукашенко, который бывал на выставках его работ, верил в него и всегда подбадривал.

       - Но самое главное, – говорил Александр Михайлович, – что он умеет проявить и характер, и волю, не боясь выглядеть «несоответственным» в глазах зарубежных коллег. Не спешит с экспериментами. С народом – взаимопонимание. Не зря его называют Батькой.

       Его портрет художник поместил на «Гобелене века».

      – Ну вот, приедешь домой, расскажешь, каким увидел мой «Восток-1», – сказал Александр Михайлович, когда мы садились в машину, чтобы посмотреть город, а заодно и другие его работы.

     Через считанные минуты мы оказались на Партизанском проспекте у мозаики «Партизаны Белоруссии», выполненной на выступающем фронтоне кинозала. Работа впечатляющая. Тема высокой гражданской значимости выражена ярким образным языком в очень динамичной форме.

               Не успели мы закончить осмотр, как подкатил автобус, из которого вышли люди, и мы услышали иностранную речь. Это были зарубежные туристы.

      Следующим на нашем пути было кафе «Арбат», интерьер которого выполнен по замыслу Александра Михайловича и под его руководством керамистами Т. Киршиной и В. Митечкиным. Выразительное панно, рассказывающее о жизни и быте старой Москвы.

        – Прежде чем взяться за эту работу, – пояснил Александр Михайлович, – пришлось тщательно изучить исторический и этнографический материал, который собственно и подсказал характерные сюжеты из жизни Москвы. Тут, видишь, и сценки у башмачника, балалаечника, и чаепитие, и медвежья потеха, и похищение невесты. Всё довольно забавно.

       По дороге домой Александр Михайлович много говорил о важности монументального искусства для жизни города, в формировании его эстетической среды. Я кое-что успел записать в свой блокнот: «Я бы делал даже тротуары мозаичные», «Роспись или мозаика глазу открываются сразу, мгновенно и мощно».

        В итоге у меня сложилось впечатление, что монументальными работами земляка, с учётом гобеленов, находящихся в административных зданиях, в институтах, училищах, театрах, заполнен чуть ли не весь Минск. А за ужином выяснилось, что его мозаичная композиция есть ещё и на берегу Чёрного моря вблизи Ялты, в санатории «Белоруссия» курорта Мисхор, выполненная совместно с известным художником М. Савицким. Называется она «Триумф поколений». Смотрится, по словам автора, хорошо и с близкого расстояния, и с дальнего. О ней писали и газеты, и журналы. «А потом шумок прошёл, и о произведении забыли», – с юмором закончил свой рассказ художник.

У истоков монументального гобелена

       Никто в Белоруссии не станет отрицать, что создателем современного национального монументального гобелена стал именно он, Александр Михайлович Кищенко. Он же и родоначальник школы этого направления. Гобелену он посвятил, можно сказать, все годы своей творческой жизни. Как у большой реки, всё начиналось с маленького «ручейка». Вот как о начальном периоде рассказывала его жена Ангелина Петровна Бельтюкова, будучи на родине мужа в городе Богучаре.

       – В Минск мы приехали в 1964 году, – вспоминала она. –  Ещё в Киеве у нас зародилась мысль о создании больших гобеленов, которых не было до нас. Для этого требовалась мастерская, в Минске её не было. Тогда мы поехали в Решетиловку, что на Полтавщине, где сохранилось это искусство и хорошие мастера. Там выткали один за другим три гобелена – «Человек, познающий мир», «Легенда белорусских партизан» и «Утро. Пробуждение».

         После этого решили создать гобеленовый участок на Борисовском комбинате прикладного искусства – головном предприятии Художественного фонда республики. Нас поддержали, и нам удалось реализовать свою мечту совместно с художником Горкуновым. С ним мы ещё раз съездили в Решетиловку, чтобы повнимательней присмотреться к ткацким станкам, а затем дома переделать их на свой лад.

        Первый Борисовский гобелен, выполненный по эскизам Александра Михайловича, назывался «Ангелина». Он получил одобрение и высокую оценку не только на выставках в Минске и Москве, но и за пределами страны. Это нас окрылило. Дело дошло и до монументальных гобеленов, – закончила свой рассказ Ангелина Петровна.

        Поскольку мне пришлось бывать в Минске не раз, то я имел возможность посмотреть многие работы этого жанра. Все они – чудо. Но об одном расскажу особо.

       Богучарский гобелен «Родина» масштабом поменьше других эпохальных произведений, но он не менее значителен как по содержанию, так и по художественному исполнению.

       Когда директор историко-краеведческого музея Алла Максимовна Сахно на фоне гобелена «Родина» рассказывает школьникам о славном революционном прошлом родного края, о том, что в 1918 году на территории уезда из разрозненных партизанских отрядов был сформирован 103-й Богучарский полк, на базе которого образовалась знаменитая 40-я Богучарская дивизия, прошедшая славный боевой путь из центральных районов Воронежской области до Новороссийска и Крыма, о том, что за выдающиеся подвиги на фронтах Великой отечественной войны  восемь богучарцев удостоены звания Героя Советского Союза, она на минуту останавливается и произносит:

      – Об этом и не только об этом, а еще и о большой любви к Родине, к родному краю вы можете прочитать… нет, не в книгах, а вот на этом полотне, – и поворачивается лицом к гобелену.

       Стоя перед гобеленом, я испытываю особое биение сердца. На память приходят встречи с его автором в Богучаре, дни, проведенные у него в Минске, поездки в его колыбель – хутор Белый Колодец…  Всплывает в памяти образ художника – человека радушного, обходительного, простого и доступного.

      В такие минуты хочется по-родственному обнять рядом стоящего человека, даже незнакомца, подвести ближе к гобелену и сердечно рассказать ему о дорогом земляке. Вспомнить, как на мое недоумение по поводу дуба, изображенного на гобелене, он пояснил: «Это же символ! Дерево жизни!».

      А еще вспомнить зимнюю дорогу в «Жигулях» в Москву вместе с молодым председателем колхоза «Рассвет» Федором Родионовичем Решетовым, куда нас послал первый секретарь райкома партии Николай Иванович Морозов, чтобы мы привезли оттуда гобелен, получив его по договоренности на Всесоюзной художественной выставке, и в целости и сохранности сдали в музей.

      Вспомнить, как художник, у которого только-только зарождалась мысль об этом полотне, ходил взад-вперёд по маминому двору и то и дело твердил строки стихов Ивана Никитина: «Широка ты, Русь, по лицу земли в красе царственной развернулася, уж и есть за что полюбить тебя, назвать Матерью…» Эти слова он начертал на цветной ленте на самом видном месте гобелена, определив тем самым его замысел.

      За его плечами множество выставок – Всесоюзных, республиканских, зарубежных, где его работы получали неизменный успех. А в августе 1996 года его персональная выставка состоялась на родине, в Воронеже, в музее имени Крамского, где были выставлены четыре, почти во всю высоту зала роскошных гобелена, а также яркие, экспрессивные портреты, этюды. В самом центре красовался богучарский гобелен «Родина».

      Посетителям выставка очень понравилась. Руководством музея было сообщено, что недавно Александр Михайлович сотворил ещё два удивительных чуда – весёлого сынишку Максимку и «Гобелен века», который может войти в Книгу рекордов Гиннесса.

Вершина творчества

       Две работы – «Чернобыль» и «Гобелен века» – стали вершиной его творчества. Они принесли ему мировую славу. Тему первой подсказала сама жизнь, острая необходимость напомнить человечеству о страшной трагедии, постигшей многострадальную Беларусь.

       Выступая на торжественной церемонии передачи гобелена Организации Объединённых Наций в Нью-Йорке, художник произнёс короткую, но ёмкую речь о том, что он привёз полотно, в котором – глаза Беларуси и её боль. Что в ХХ веке атом превратился в Дракона, которого надо остановить. И подчеркнул, что работа выполнена в духе народных традиций республики.

       О гобелене «Чернобыль» было много сказано и написано. Одной из более ярких явилась статья искусствоведа Ларисы Финкенштейн, в которой она глубоко и убедительно отразила время и главную суть художественного произведения. Художник не изображает ужасов чернобыльской трагедии, – пишет автор, – а лишь ассоциативно – цветовыми контрастами, противоборством круглых и острых плоскостей – вызывает чувство беспокойства, опасности, предостережения.

     Чернобыль – трагический пример, урок и укор миру: человек своей гордыней разрушает вселенскую гармонию и жестоко расплачивается за это. Эта мысль расширяет тему Чернобыля. Она обретает планетарное звучание и воплощается в сложной образной системе символов.

       Можно представить себе, сколько людей после Чернобыля стали молиться, чтобы невидимые языки атомного Дракона больше не коснулись нашей Земли, наших детей, внуков и правнуков. В этом звучном хоре выделяется сильный голос нашего земляка, призывающего беречь жизнь на планете, как зеницу ока. По выражению бывшего секретаря ООН Переса де Куэльяра, своими произведениями А. М. Кищенко внес огромный вклад не только в мировую культуру, но и в дело мира.

         Уникальнейшим произведением является и его «Гобелен века». Да, именно таким полотном он бредил долгие годы. Когда написал, сказал: «Это моя лебединая песня». Пять лет длилась работа, вбирая все, что художник накопил в своих творческих анналах.

Она действительно была занесена в Книгу рекордов Гиннесса как самое большое тканое полотно в мире, и о ней не расскажешь лучше, нежели сам автор.  «Гобелен  века», – констатирует он, – начат мною в 1991 году. В нем я решил показать мятущийся уходящий ХХ век. Мир все же держится на гениях. Это золотой запас планеты. Византии нет с ХIII века, а мы изучаем ее культуру и живем ее традициями. А Греция? А Рим? Какие шедевры периода Возрождения!

     «Гобелен века» – это как бы завершение многих, ранее поднятых тем. Что в нём конкретно? В центре – тайная вечеря. Христос и Антихрист. Христос защищает свою правду и веру. На мече Антихриста слова: «Побеждает сильный». Христос останавливает меч, как бы говоря: «Побеждает вера в добро». В этом главный смысл картины.

      А выше, на полотне, в круге, – лучшие люди разных времён и народов. Среди них, кроме политических деятелей, будут Толстой,  Достоевский, Пушкин, Лермонтов, Чайковский, Мусоргский, а ещё наш воронежский поэт Кольцов. Выткана пока третья часть.

     Крупный гобелен – вещь дорогостоящая. Материальное участие в нём принимают поляки, французы, немцы. Идут переговоры с ЮНЕСКО, Ватиканом.

     Размер гобелена 14 на 17 метров. Один только Христос занимает 2 метра 40 сантиметров. Куда потом с таким гигантом? Будем возить по странам и показывать, на что способна Беларусь…»

       Вопрос о размещении «Гобелена века» в самом деле оказался непростым. Газета «Советская Белоруссия» выступила с тревожной статьей «Останется ли «Гобелен века» в республике?» Поражаясь его размерами и содержанием, корреспондент газеты писал: «Чтобы рассмотреть его, надо запастись артиллерийским биноклем, его высота равна шестиэтажному дому. А чтобы постичь его, надо обладать не только уменьем видеть, но и чувствовать, думать. Воображение завораживает сложнейшие многофигурные композиции, объединённые единой мыслью – показать человечество, одолевающее тяжелейший в своей истории ХХ век».

      «Какова дальнейшая судьба «Гобелена века»?», – прямо ставит вопрос корреспондент. Чиновники Министерства культуры в печати отмалчиваются: в республике нет зала, где можно было бы экспонировать этот гобелен. Один чинуша, то ли в шутку, то ли всерьёз, сам, кстати, художник, предлагает расстелить его на площади, построив вокруг эстакаду для публики.

       Стало известно о визите зарубежных эмиссаров, в том числе из США, Германии, богатых арабских стран, заинтересованных в приобретении этого шедевра. Разговор идёт о десятках миллионов долларов. Художник Александр Кищенко стоит на своём: гобелен должен остаться в Белоруссии.

       Газетная статья наделала много шума, вызвала отклики простых людей, которые были на стороне художника.

       Первая презентация гобелена состоялась в выставочном комплексе (нашлось всё-таки подходящее место) «Минскэкспо», приуроченная ко Дню независимости республики. А спустя время от Александра Михайловича пришло письмо, в котором он сообщал, что состоялся второй показ гобелена, где присутствовали президент Лукашенко, члены правительства, представители многих иностранных посольств. На состоявшейся затем встрече с президентом он предложил ему построить либо музей, либо пантеон, где бы на фоне «Гобелена века» можно было принимать высочайших иностранных гостей.

       Прошли годы. «Гобелен века» – лебединая песня художника – остаётся национальным достоянием республики.      

       В разные годы он побывал в Германии, Америке, Франции, эти поездки, по его словам, многое дали ему как художнику, перевернули его многие представления о мире, о людях, об обществе. Однако он оставался глубоко русским человеком. В одном из своих писем он писал: «Был в командировке в Германии – в Берлине, Потсдаме, Дрездене. Встречали, как в сказке. Но всё это почему-то шло мимо моего сердца. Есть мысль, приехав в Богучар, написать картину о заброшенных деревнях. Щемящая тема. Приеду – подумаем вместе».

Почти в зеркальном отражении

     Кищенко легко сходился с людьми любого возраста, покоряя их теплом своего сердца и участием в их жизни. С первого же знакомства с молодой и энергичной заведующей районным отделом культуры Ольгой Васильевной Топорковой он увидел в ней не просто толкового руководителя, а человека, обладающего способностями чувствовать прекрасное. Самому богу известно, сколько ими изъезжено просёлочных дорог в составе группы районных активистов с тем, чтобы собрать побольше экспонатов для будущего историко-краеведческого музея. После таких поездок по дальним хуторам Топоркова восторженно рассказывала: «Бабулечки просто влюблялись в Александра Михайловича! Тут же открывали свои сундуки, готовые с радостью поделиться семейными реликвиями –  иконами, старинными рушниками, наволочками, накидками, занавесками, искусно расшитыми цветными нитками. Чем он их завораживал?!»

      Желанием воссоздать существовавший ранее  музей загорелись многие горожане. Нашлись и штукатуры, и плотники, и маляры, и кровельщики, которые с удовольствием работали над восстановлением почти разрушенного здания. Тогда-то Александр Михайлович, осмотрев здание изнутри, и прикинул впервые, куда можно будет повесить гобелен, который он изготовит и подарит городу.

      Дело двигалось к концу, когда встал вопрос, а где же взять деньги на содержание музея и на зарплату его работникам? Оказалось, что для такого масштаба музеев штат как бы и не положен. Не теряя времени, связались с другим именитым земляком – заместителем Министра культуры РСФСР Михаилом Алексеевичем Грибановым. Ему, как говорится, и карты в руки. Кого и как он уговаривал в Министерстве финансов – неизвестно, но штат и деньги нашлись.

    Почти в каждый свой приезд в Богучар Александр Михайлович стремился побывать в родном хуторе Белый Колодец, который в последние годы заметно обезлюдел, но для его сердца оставался самым дорогим местом на земле. Он готов был обнять каждую былинку в поле, каждое деревце на пологом склоне оврага, где стояла родительская изба, сгоревшая от удара молнии, после чего семья вынуждена была перебраться в ещё более убогое жилище, выделенное ей колхозом. Помню, в этом самом месте он опустился на колени и украдкой вытер повлажневшие глаза.

      Когда мы возвращались домой, на середине пути между хутором и селом Твердохлебовка он попросил остановить машину. Выйдя из неё, стал рассказывать:

      – Эта вот дорожная впадина, тогда её называли Лиманом, сейчас сухая, а когда мы осенью или весной ходили в школу, она так наполнялась водой, что мы всегда возвращались домой с мокрыми ногами. Да и обуви нормальной-то не было…

      И уже в машине вспоминал учителей, школьных друзей, поражаясь, как стойко они переносили послевоенные невзгоды.

      А вот несколько писем маме, отправленных в Богучар, которые он мне передал: «Пусть они побудут у тебя, а то она уже старенькая…»

      Не будь этих писем, мои слова о том, что он очень любил маму, что она для него была другом, и он делился с нею и мыслями, и новостями, остались бы просто словами. Вот одно из этих писем.

       «Здравствуй, дорогая мама!

        Сегодня состоялся художественный совет. Смотрели два моих гобелена, которые я сделал для Театра оперы и балета. Одобрили, приняли. Теперь мне надо сделать ещё четыре. Огромная работа!

       На выставку сдал несколько картин. Среди них портрет деда Гетманова с нашей Лысогорки. Очень хорош дед! Всем понравился. На выставке был установлен ящик для писем-откликов. В мой адрес оказалось 99 процентов хороших писем. Это приятно.

       У меня в мастерской побывала Архипова. Подарила мне книжку о себе. Большая актриса!

      Бабушки из нашего двора передают тебе привет. Не болей. Береги себя. Скоро приеду к тебе в Богучар. Целую».

       Он ценил мужскую дружбу и был ей верен до конца. Именно такие отношения долгие годы связывали его с писателем, родившимся тоже на Дону, Василием Белокрыловым, многие встречи с которым проходили на моих глазах. Оба старались использовать всякую возможность, чтобы повидаться.

      Очень радовался Александр Михайлович своим новым друзьям. Об этом опять же его письма. Вот одно из них:

       «У меня появились новые друзья – драматург Лёша Дударев и поэт Володя Некляев. Оба известные, оба талантливые. Оба лауреаты Государственных премий. Володя знает Алексея Прасолова и Николая Рубцова, читает их наизусть и считает гениями. Оба молодые – Лёше 35. Володе – 40. Всё у них впереди».

       И в этом же письме упоминает старого друга-земляка Михаила Алексеевича Грибанова, но уже по другому поводу: «Ему тоже в этой жизни не сладко. Он чудный человек и очень талантлив. Мы все к нему: помоги, подскажи! А ведь у него тоже дел по горло. Ответственность-то на плечах огромная! Подумаешь, и тоже его поймешь. И как-то становится грустно за всех нас, вышедших из деревни. Кругом акулы, а ты успевай уворачиваться…»

      Александр Михайлович восторгался его статьями о культуре, литературе, искусстве, печатавшихся в периодической печати, художественными произведениями «Отцовские рассказы про войну», «Донские альбатросы», перечитывая их по несколько раз – так близко и дорого ему было их содержание, связанное с событиями, происходящими на малой родине. А главное, что книги были написаны его другом.

      На курорты Александр Михайлович не ездил. И не отдыхал ни в Минске, ни в Богучаре, куда приезжал вроде бы на отдых. Всё время – работа, работа, работа. И не только за мольбертом. Помню годы, когда группа художников под его руководством вела художественное оформление станции «Парк челюскинцев» минского метро. Сообщения о ходе работ шли в Богучар почти ежедневно, на которые он, давая советы и рекомендации, отвечал, как правило, телеграммами. То есть штаб действовал на расстоянии.

***

       Ему ничего не стоило сходить за хлебом в магазин или в аптеку за лекарством для старенькой соседки, у которой был постельно больной муж. В разговоре с пожилыми людьми он всегда интересовался их здоровьем и выражал искреннее сочувствие, если у них что-то не ладилось. Облик многих из них нашёл отражение в образах его картин и они становились ему чуть ли не роднёй. Один из них – старик Гетманов с раскладистой  бородой и выразительным лицом с улицы Лысогорка. Его портрет был закуплен в Германию. Узнав такую новость, старик был доволен и очень гордился этим. Он заходил к Александру Михайловичу в мастерскую просто так, чтобы засвидетельствовать своё почтение и, перекинувшись двумя словами, тут же уходил, «чтобы не мешать человеку работать».

      Однажды мы разговорились с ним о квасном патриотизме, нередко проявляющемся в наше время, о том, что для некоторых чувство Родины вообще перестало быть святым. То, что он сказал об этом, я записал в свой блокнот:

      «Родина, это не то, что приехал, чирикнул, черпнул что надо и ускакал. Нет, это постоянная величина. В смене обстановки рождается порою нечто неожиданное. Родина даёт мощный импульс. Надо быть тем, откуда ты есть. Не важничать, не выпендриваться. Всегда оставаться самим собой. Отсюда и твой стиль – и в жизни, и в творчестве. Детство нельзя отрывать от творчества. Там столько фантазии! Плюс познания сегодняшнего дня. Цельность – нечто изначально сквозное».

       Невероятно прост и невероятно велик наш земляк. Точно сказано: большое видится на расстоянии. Но как стремительно растаяло то, что нам казалось вечным.

       11 ноября 1997 года Александра Михайловича не стало.

***

       С целью увековечения памяти А.М.Кищенко на его могиле в г. Минске установлен бронзовый памятник, а на доме №42 по улице Сурганова, где он жил, – мемориальная доска.

      Его имя присвоено Борисовскому комбинату прикладного искусства и Богучарской детской художественно-музыкальной школе.

      Дом №49 в г. Богучаре, где жил и работал художник, в 1999 году внесён в список памятников истории и культуры, в нём открыт дом-музей А.М.Кищенко.

       Постановлением администрации Богучарского района от 7 сентября 1999 года ему присвоено Почётное звание гражданина Богучарского района (посмертно).

       Его имя носит одна из улиц г. Богучара.