Без тебя

Что вы, деревья, мне скажете?

Что мне нашепчет трава?

В этой пожизненной пажити

тонут и тают слова.

Сохлые тонкие ветви ли,

выводок уток в пруду

самозабвенно поверили

в праздничную ерунду.

Желтое, колкое слишком,

так одичавшее впрок,

смотрит глазами мальчишки,

невыучившего урок.

* * *

Как странно природа застыла.

Кончается март, а она,

весне улыбаясь премило,

вся зимнего света полна.

И ветер холодный поспешно

пытается что-то сказать…

И нам не смешно, а потешно

сегодня об этом узнать.

Две тысячи лет мы не знали,

две тысячи лет мы не звали

по имени и навсегда –

а тут и зовем, и лелеем,

глядим и прямей, и смелее

туда, где светлеет звезда.

* * *

На родине другие облака…

Офорт небесный каждый миг иной:

то явится широкая река,

то лес встает темнеющей стеной,

чудной, непостижимый, необъятный…

Чем ближе ночь, тем речь его невнятней…

Глядит провинциальная луна,

вуаль набросить на чело не смеет:

она в своей провинции одна

и час, и век мою судьбу лелеет.

Невидимая птица в камышах,

как тысяча кузнечиков, стрекочет,

и до любви душе один лишь шаг,

который совершить она не хочет…

* * *

Силуэт человека в дожде.

И над лодкой кричащие чайки.

Бесприютные дикие знаки

на Земле, над Землей, как нигде.

Что еще нам с тобой напророчит

этот дождь, эти черные птицы?

Вот в такие глубокие ночи

вдруг меняются души и лица.

Плачет темного неба окно.

Соловей заливается, плачет.

Это звезды над нами чудачат,

как чудачит в стакане вино.

* * *

Ты был готов к разлуке этой…

И сам все чаще говорил

о доле русского поэта…

И ты меня не удивил,

когда сказал, слегка сутулясь,

настороженный сам к себе,

среди вокзалов, башен, улиц:

– Я буду помнить о тебе!

* * *

Есть надоба о сложном промолчать.

Есть радость так мечтать и так молиться,

как будто та незримая печать –

она и есть та песня или птица,

которая над уровнем реки

летит не вперекор, но вспять, но мимо,

когда касанье преданной руки

так безоглядно неостановимо...

Наступит осень. Вынут холода

мое воспоминание о чувстве

из видимой причастности стыда,

когда мы – о любви –

как об искусстве.

* * *

А река не вошла в берега…

А душа над тобой распростерта…

Эти дали, холмы и луга…

Нет преград.

И последняя – стерта.

* * *

Как будто бы в янтарь погружена –

беспомощно-бессмысленная пташка…

К тебе сегодня явится жена,

а мне сегодня холодно и страшно.

И кто бы эту новость разглядел

и подарил счастливое пророчество?

Среди своих всегдашних важных дел

ты что-то говорил об одиночестве…

Какая же причудливая тишь!

Тень мотылька из комнаты стремится…

И ты меня покинуть норовишь?

Так улетай! И незачем томиться.

* * *

Люблю июль. В нем отдыхаю я.

Ни пыль, ни комары – ничто не может

нарушить волхованье бытия

у времени на слишком чуткой коже.

В соседстве со Вселенной рождены,

под звездами, которым близок август,

мне теплые цветные снились сны:

Деревня. Детство. Бабушка. И аист.

А он взлетал и небо наклонялось,

земля за ним приподнималась ввысь.

И все кружилось в зное. Повторялось

рожденье дня. Так начиналась жизнь…

* * *

И вода успокоилась к осени.

В ней лучи, как пчелиные соты,

полонив её, сети набросили

на мои молчаливые ноты.

Прикорнули две лодки. Отрадно им

так лежать и глядеть в небеса.

В поле где-то работают тракторы,

а за полем темнеют леса.

Здесь особое небо. Поверь ему.

О тебе, обо мне, обо всех

всё вместить ему надо безмерному

и простить неосознанный грех.

Эту синь так впитали глаза мои,

что, смятенная прежде, душа

по небесным законам-экзаменам

стала жить.

и любить,

и дышать.

* * *

Этот домик на тихой воде.

Мы к нему глубиною причалим.

Весь в зеленые ветви одет,

так радушен – до слез, до печали.

Постоим у вечерней воды…

Это – август! Созрели плоды…

Как угодно сей миг назови –

мы полжизни его дожидались.

Постоим, помолчим о любви,

о которой и в снах не сознались.