Митинги в Москве на Сахарова и Болотной, события так называемой «арабской весны» на Ближнем Востоке, реформы Петра I, восстание  декабристов, деятельность революционеров-разночинцев и народовольцев в России, свержение Николая II усилиями буржуазно-либеральной оппозиции в феврале 1917 года и последующая политика Временного правительства – всё это, конечно, очень разные события и процессы в мировой истории. Но, как это ни покажется удивительным на первый взгляд, между ними существует настолько глубокая внутренняя связь, что их можно рассматривать как проявление одного и того же явления в истории самых разных стран и в разные эпохи. Коротко его можно сформулировать так: радикальное проявление исторического нетерпения части национальных элит отставших в своём развитии стран, возникающее в результате знакомства с положением дел в странах «передовых».

Возьмем, к примеру, петровскую эпоху. Существует устоявшееся мнение о полезности и прогрессивности реформ Петра I как о чём-то давно доказанном, общепризнанном и очевидном. Однако не многие знают, что подобная оценка была господствующей далеко не всегда. Она сформировалась искусственно в таком однозначно положительном виде лишь в годы советской власти в угоду большевистской, сталинской идеологии, видевшей (и не безосновательно) параллели между деятельностью Ивана Грозного и Петра I, с одной стороны, и советским тоталитаризмом - с другой. Понятно, что это была попытка найти на примерах этих исторических предшественников оправдание злодеяний советского режима, объяснить их благими целями «прогресса»  и «модернизации» страны. До 1917 года существовало если и не преобладание отрицательной оценки деятельности Петра I, то, по крайней мере, соблюдался некоторый баланс мнений. Причем, если отрицательная оценка исходила от многих и очень разных (далеко не только славянофилов) писателей и мыслителей, то оценка положительная определялась в основном (как и в советское время, но по другим основаниям) позицией правящих кругов - царствующей династии Романовых, предпочитавшей видеть в деятельности её представителей  лишь положительные стороны. После Октябрьской революции положительная оценка стала единственной. Интересной, даже забавной иллюстрацией этого является творчество  знаменитого писателя Алексея Толстого, автора хрестоматийного романа «Пётр Первый». Известно, что его творчество делилось на «добольшевистский» и «большевистский» периоды. И если вначале Толстой писал то, что думал, то на «большевистском» этапе он был вынужден подчиниться правилам, установленным господствующей властью, и писать так, что «надо». В первый период своего творчества Толстой оценивал петровские реформы более чем отрицательно.  Очень характерна для его позиции следующая  цитата из рассказа «День Петра»: «С перекошенным от гнева и нетерпения лицом прискакал Пётр из Голландии в Москву… Налетел с досадой, - ишь угодье какое досталось в удел, не то, что у курфюста брандербургского, у голландского штатгальтера. Сейчас же, в этот же день, всё перевернуть, перекроить, обстричь бороды, надеть всем голландский кафтан, поумнеть, думать начать по-иному. И при малом сопротивлении – лишь заикнулись только, что, мол, не голландские мы, а русские, избыли, мол, и хазарское иго, и половецкое, и татарское, не раз кровью и боками своими восстановляли родную землю, не можем голландцами быть, смилуйся, - куда тут! Разъярилась царская душа на такую непробудность, и полетели стрелецкие головы. Днём и ночью при свете смолья, на брошенных в грязь брёвнах, рубили головы… Сам царь слез с коня у Лубянских ворот, отпихнул палача, за волосы пригнул к бревну стрелецкого сотника и с такой силой ударил его по шее, что топор, зазвенев, до половины ушёл в дерево. Выругался царь матерно, вскочил на коня, поскакал в Кремль…»  Ну а роман «Пётр Первый» написан совсем в другой интонации.

Совершив в молодости поездку по европейским странам и познакомившись с достижениями европейской цивилизации, Пётр был просто шокирован  открывшимися ему масштабами  российской отсталости. Именно тогда он загорелся идеей как можно быстрее сократить этот разрыв, но, к  сожалению, выбрал для её реализации  порочный путь заимствования внешних форм и атрибутов западной цивилизации вместо того, чтобы, поняв механизмы и движущие силы её успехов (это прежде всего свобода частной инициативы, создание благоприятных условий для развития торговли, ремёсел и зарождающейся промышленности), попытаться перенести их в российскую действительность в той мере, в какой это было тогда возможно. Напротив, Пётр решил реформировать страну, «подняв её на дыбы», усиливая рабство, вместо того, чтобы его ослабить, «закручивая гайки», действуя исключительно административными методами, порождающими с неизбежностью  чудовищную коррупцию и неэффективность управления, влекущими за собой шаткость, неустойчивость и крайнюю непрочность даже тех результатов этой политики, которые принято считать её достижениями. Пример – флот, любимое детище Петра. Построенный путём значительного напряжения сил и ресурсов страны, к концу его царствования он имел в своём составе несколько сот кораблей с почти 30 тысячами экипажа. Но уже через полтора десятка лет после смерти Петра российский флот представлял собой жалкое зрелище: не подкреплённый развитым частным судостроением, не соответствующий возможностям российского бюджета того времени он уменьшился в несколько раз. При этом значительная часть кораблей пришла в полную негодность, став жертвой казённой бесхозяйственности и разгильдяйства. 

 Крепостное право Пётр I не только укрепил, но и значительно расширил сферу его применения, распространив его на промышленность. Своим указом от 18 января 1721 года он отменил существовавший ранее закон, по которому крепостными могли владеть только помещики и государство, и предоставил это право также купцам. Рассматривая реформы Петра, историки редко обращают внимание на этот факт. Однако его крайне негативное влияние на перспективы развития социальной структуры российского общества, производительных сил страны трудно переоценить. Ведь ограничения, установленные задолго до Петра, содержали в себе элементы заинтересованности зарождающейся капиталистической прослойки в свободной рабочей силе, а фактически – в постепенном ослаблении и отмене крепостничества. Именно такой фактор способствовал постепенному «размыванию» крепостнических порядков в передовых европейских странах. «Подарив» российским купцам-капиталистам даже не крепостных (ведь крепостной во всех странах и во все времена был «прикреплён» не столько к хозяину, сколько к земле), а по сути рабов ("говорящие орудия", как в рабовладельческую эпоху две тысячи лет назад), приковывавшихся сплошь и рядом цепями к тачкам на рудниках, Пётр надолго лишил российское крестьянство его единственного потенциального союзника в деле ликвидации крепостничества.

Не соверши царь-реформатор подобных диверсий против перспектив и возможностей будущего развития страны, крепостное право могло быть изжито в России гораздо раньше. Не потребовалось бы через сто лет декабристам идти на отчаянный, благородный, но безнадёжный акт, неизбежный провал которого ещё более укрепил консервативные тенденции в развитии страны, продержав её в историческом тупике ещё несколько десятилетий.

Таким образом, вместо того, чтобы заложить прочный фундамент для последующего длительного и постепенного прогресса России, Пётр I начал строить здание «новой», «реформированной» страны на песке, загубив в зародыше начала её производительных сил, обрекая на безнадёжное экономическое отставание от Европы. Отставание, которое не преодолено и по сей день в значительной степени благодаря его «реформаторским» усилиям.

 Не меньший (а скорее всего гораздо больший) ущерб нанесла его деятельность развитию российской культуры. Известно, что общество, развивающееся по своим естественным законам, представляет собой как бы живой организм, каждая социальная группа которого выполняет свою роль в его функционировании и развитии. В условиях колоссальной неграмотности и культурной отсталости подавляющего большинства населения роль аккумулятора национальной культуры любой страны выполняла её элита (тогдашняя «интеллигенция»), представленная прежде всего аристократическим (в России – дворянским) сословием. Накапливая и развивая  в своей среде национальную культуру, элита вольно или невольно транслировала её в пограничные слои и социальные группы, откуда она постепенно проникала всё глубже и глубже в народ. В свою очередь элементы народной культуры (фольклор и т.п.) усваивались и аккумулировались верхами. Процессы эти, будучи взаимонаправленными и в основном стихийными, обеспечивали постепенно, на протяжении длительного времени культурный прогресс и духовное единство нации.  «Реформы» Петра разрушили это единство, оторвав в культурном отношении элиту от народа.  Российской элите были насильственно навязаны разные атрибуты «передовой» европейской культуры: наряду с обезьяньим копированием внешних привычек – кофе, табак, парики, бритьё бород - началось засорение русского языка (в обиход было введено 4,5 тысячи иностранных слов) и т.д.   По существу он воздвиг непроницаемую культурную перегородку между элитой и народом, в огромной степени законсервировав культурную отсталость народных масс (а попутно и лишив национальной духовной и культурной подпитки «интеллигенции» той эпохи). Даже в середине 19 века последствия этой чудовищной культурной «вивисекции» остро чувствовали передовые умы России. «Мы для народа – иностранцы», - писал Достоевский.  А ведь культурная отсталость означает в развитии любой страны отсталость не только культурную. Поскольку культура теснейшим образом связана с цивилизацией (материальным прогрессом), это приводит к замедлению общего развития страны, в том числе и развития её экономики.

А как же быть с тем, что всё-таки удалось Петру  «ногою твёрдой стать на море»? Конечно, то, что «все флаги в гости были к нам», принесло России определённую пользу. Но была ли эта польза так велика, чтобы, к примеру, оправдать строительство новой столицы «на костях» (воздвигнутой к тому же не в центре, а на самом краю огромного по территории государства, с его и без того острыми проблемами транспорта, связи и управляемости в условиях «техники» того времени)? На развитие российской экономики западные товары тогда если и влияли положительно, то в самой ничтожной степени. В основном это были предметы потребления правящих классов, дворянского обихода и т.п. А в остальном экономический расчет был безыскусным: зачем стараться осваивать производство сложной продукции, если её можно получать из Европы в обмен на природные дары (недра) или на простые продукты традиционного хозяйственного уклада? Так, может быть, не стоило столь сильно торопиться и надрываться, «прорубая окно в Европу»? Может, следовало вначале самим укрепиться и «прорубать»  его лишь тогда, когда бы оно уже способно было открыть России путь к «улице с двусторонним движением», к торговле с Западом на равных или почти на равных?

Порочный вектор развития России, заданный в начале века 18-го нетерпеливым царём, продолжал действовать и оказывать своё пагубное влияние на судьбы страны и в 19 веке. К власти в Российской империи пришёл Александр I. Умный, хорошо образованный, современно мыслящий и прогрессивно настроенный государь. Он задался целью осуществить в стране программу постепенных, но настойчивых и неуклонных реформ, которые должны были привести к ликвидации крепостничества. Он даже создал комиссию по подготовке программы реформ во главе со Сперанским. Но шло время, и Александру становилось всё более ясно, что его почти неограниченная, абсолютистская власть, которая, казалось бы, давала возможность проводить в жизнь любые решения, остаётся таковой лишь до тех пор, пока не вступает в противоречие и не угрожает интересам наиболее сильных социальных групп общества.  Под влиянием молчаливого, но угрожающе непреклонного сопротивления со стороны помещиков и дворянства прогрессивные проекты становились постепенно всё более и более поверхностными и косметическими. В конце концов, они были положены под сукно, царь охладел к реформам, а Сперанский был уволен со своей должности.

 Наступила Отечественная война 1812 года, закончившаяся победой над Наполеоном. Одним из результатов этой войны стало знакомство беспрецедентно большого в истории России количества молодых офицеров-дворян с жизнью, порядками и достижениями Европы. Естественно, увиденное вызвало значительное брожение умов и внесло сильную свежую струю в духовную жизнь России. Это неизбежно должно было стать фактором постепенного прогресса в обществе, который на определённом этапе обязательно затронул бы и крепостничество, приблизив время его отмены. Но всё получилось наоборот. Опять синдром исторического нетерпения сыграл свою роль. Не желавшие долго ждать пылкие молодые офицеры-декабристы устроили попытку переворота, провал которого надолго погрузил Россию в мрачные времена «николаевской реакции». Интересно, что и Николай I, имя которого стало символом тридцатилетнего застоя, сам понимал необходимость отмены крепостного права в России, но ничего не мог сделать, чувствуя непреодолимое сопротивление крепостников.

Время шло, страна хоть и медленно, но развивалась, менялась её социальная структура. Появились и стали расти промежуточные социальные прослойки между дворянством и простым народом. Постепенно уменьшилась (примерно до 40 процентов) доля крепостных крестьян в населении империи. К середине 50-х годов XIX века, получив дополнительный «стимул» в виде военного поражения в Крымской войне от англо-французского экспедиционного корпуса, поражения, явившегося результатом как общей отсталости России, так и, в частности, допотопности её военной техники, транспортных средств и инфраструктуры, принципов комплектования и обучения армии. Страна созрела для отмены крепостного права, а затем и проведения других прогрессивных реформ (судебной, земской, военной, образовательной  и т.д.) Эти реформы в отличие от петровских косметических серьёзнейшим образом изменили сами основы российской жизни, радикально ускорили её развитие, а их инициатор Александр II получил от современников заслуженный титул «царя-освободителя». Но для некоторой части российской интеллигенции и студенчества, знакомых с западными социально-экономическими теориями и с западной практикой, этого опять показалась мало. Им немедленно подавай свержение самодержавия, учредительное собрание, демократическую республику, общероссийские выборы и «справедливый» передел земельной собственности. И всё это – на фоне не просто необразованности и отсутствия у населения элементарных представлений и знаний об обществе, но и полной неграмотности огромного большинства народов России. Чтобы запустить революционный процесс, казалось, нужно всего-навсего убить царя, что они и сделали, надолго скомпрометировав таким злодеянием  идею дальнейших социальных реформ и постепенной либерализации общественной жизни.

Больно ударили по России тяготы Первой мировой войны. И вновь сработала ловушка исторической нетерпимости. Определённой, сравнительно небольшой, но очень активной, образованной и европейски ориентированной части политической и бизнес-элиты, российским буржуазным демократам показалось, что пробил их час и с ненавистным самодержавием, тормозом прогресса можно покончить. И когда отречение царя от престола свершилось, никто из них не мог предположить, что это – начало конца России, её эволюционного развития, начало её провала в омут большевистского беспредела и деградации. На мой взгляд, именно в феврале 1917 года, а вовсе не в октябре, начался этот провал. Октябрьская революция была лишь неизбежным следствием преждевременной ломки вполне работающей и вполне соответствующей состоянию страны политической системы. Конечно, трудно было требовать от этих политиков обладания (наряду с продвинутостью в социальной иерархии, материальным благополучием, образованностью и современным европейским менталитетом) ещё и глубоким аналитическим умом и не менее глубоким знанием и пониманием истории и её закономерностей. Задача такая во все времена и для всех была не из лёгких. Однако факт остаётся фактом: не пришло им в голову, что эта «проклятая» монархия, выглядевшая так проигрышно на фоне политического устройства передовых стран, была для России того времени оптимальной формой государственного устройства. Конечно, будь вся тогдашняя Россия одним «большим Петроградом», их представления и действия были бы более оправданы и даже, наверное, правильны. Петроград действительно ушёл в развитии от всей страны далеко вперёд, гораздо меньше отличаясь от Европы, чем остальная Россия. Но всё-таки не худо было бы им видеть и понимать хотя бы этот факт. Ведь наряду с известными недостатками по сравнению с демократической формой у монархии были и свои преимущества. Они играли серьёзную роль в недостаточно развитых странах, в которых преимущества и эффективность демократии ещё не могли быть реализованы  в силу их социальной структуры и низкого уровня грамотности огромного большинства населения.

Но произошло то, что произошло, и у власти в России после февраля 1917 года оказалось Временное правительство. Несмотря на неоднократные изменения состава, его суть в глазах населения (да и многих историков) оставалась одной: за ним прочно закрепилась репутация слабой, нерешительной и неэффективной власти. Однако такая оценка не вполне справедлива. Дело было вовсе не в личной слабости и нерешительности составлявших его лиц, а в том, что эти политики (в основном европейски образованные юристы) попали в ловушку как собственных политических взглядов и убеждений, так и самой логики революционного политического процесса, преждевременного по  своей сути. В соответствии с этой логикой и взглядами власть имеет право осуществлять настоящее руководство, вести куда-то страну, проявляя при этом, где необходимо, твёрдость и решительность, лишь будучи легитимной, получившей мандат от народа. Но сначала на будущих выборах в будущее учредительное собрание большинством избирателей (а это на две трети практически полностью неграмотная крестьянская масса) нужно было решить принципиальный вопрос о форме государственного устройства России и о выработке её конституции. Затем уже на выборах в парламент следовало сформировать законодательную власть (и/или исполнительную в лице президента, например). До того правительство, по их логике, должно быть в полном смысле этого слова «временным», то есть выполнять чисто технические функции, сознательно и «принципиально» уклоняться от принятия каких-либо важных и тем более судьбоносных для страны решений. Убеждения и позиция, делающая честь любому европейскому политику! Но для России – это забегание вперёд стало прямым путем к развалу страны, потере власти и (природа не терпит пустоты) последующего захвата  её большевиками, вовсе не обременённых рассуждениями о мандатах и полномочиях. Таким образом, именно на европейски образованных февральских «революционерах» изначально лежит ответственность за катастрофу, постигшую Россию после  1917 года, а вовсе не на лениных, сталиных и прочих.

 «Россия, которую мы потеряли» ещё не успела стать вполне демократической страной, но, несомненно, двигалась в этом направлении. Хотя центральная власть в ней не формировалась путём всеобщих выборов, но уже существовали и успешно функционировали демократически избираемые органы местного самоуправления. Уже тогда она была страной либерального толка.  Основные свободы и права человека (с некоторыми законодательными ограничениями на революционную и подрывную деятельность, имевшимися в то время и во многих передовых странах) реализовывались неукоснительно и защищались главной основой либерализма – эффективно действующей судебной системой, включавшей в себя суды присяжных. Причем эта судебная система была уже на уровне (или почти на уровне) самых развитых стран мира. Забегая вперёд, следует сказать, что сегодняшняя российская судебная система, погрязшая в коррупции, не идёт ни в какое сравнение с дореволюционной. Про советский период в этом контексте не имеет смысла и упоминать: тогда её просто не существовало, была лишь этикетка с таким названием. Обогащённые историческим опытом и знаниями, мы можем прийти к выводу, что за всю многовековую российскую историю она, отставая от западных стран всегда, никогда не была так близка к достижению их уровня развития, как в предреволюционные годы.

Основные проблемы современной России достались ей в наследство от советского режима, окончательное банкротство которого вследствие длительного загнивания и последующего краха социалистической экономической модели ознаменовалось геополитической катастрофой, сравнимой по масштабам с крахом и распадом Римской империи полтора тысячелетия назад. Не нуждается в доказательствах и тот факт, что последние 20 лет Россия переживает абсолютно уникальный в мировой истории  переходный период, обозначаемый в рамках привычной терминологии как  «переход от социализма к капитализму». До полной ясности, когда и чем он закончится, очень и очень далеко.

Посмотрим, что же за политические силы так активно и организованно, в очередной раз проявляя историческое нетерпение, идут на штурм «преступного нынешнего режима»? Увы, всё те же знакомые нам по мировой истории лица: «продвинутая», «состоявшаяся», тесно связанная с западными фондами и бизнес-структурами часть московской интеллигенции и бизнесменов. Чувствуя себя наполовину иностранцами, имеющими в случае чего пути к отступлению в страны прогресса, уже проводящие там в частных поездках, командировках, путешествиях и т.п. очень значительную часть времени (иногда даже большую часть), привыкшие к тамошним порядкам и стандартам, они не склонны «прощать» России её относительную отсталость, «входить в положение» и ждать. Им, как и Петру I,  немедленно подавай главные достижения западной жизни «здесь и сейчас». В собственной стране им почти нечего терять, нечего опасаться неудачи и даже катастрофических последствий от их затей. «Если Россия окажется не способной в самые короткие сроки (желательно за пару лет) перестроиться на передовой западный лад, значит… Бог с ней! Мы будем где-нибудь в Лондоне или Нью-Йорке спорить, потягивая коктейли, об исторических причинах и корнях процессов её распада…» Вот примерно такой менталитет.  Огорчительность данной ситуации заключается в том, что, как бы мы  ни относились к этому социальному слою,  он объективно нужен и полезен стране с точки зрения перспектив её развития и модернизации. Разве менее потенциально полезна была России февраля 1917 года тогдашняя интеллектуальная и бизнес-элита Петрограда? 

Мало что меняет и тот факт, что определённая (сравнительно небольшая) часть этой «нетерпеливой оппозиции»  является вполне продажной, действующей  по указкам и за деньги из-за рубежа.  Сильному и богатому Западу, безусловно, есть что ловить в стране, обладающей столь богатыми недрами, и есть чего желать при этом: максимального её ослабления, а ещё лучше распада на множество конфликтующих друг с другом частей. Но любое зарубежное влияние и вмешательство может принести хоть какой-то результат лишь в том случае, если опирается на внутренние конфликты и противоречия страны. Без подобной опоры оно не способно достичь поставленных госдепартаментом целей… Но неужели история нас так ничему и не научила?

Именно поэтому так не хочется, чтобы мы в очередной раз наступили на грабли исторического нетерпения. Это не случится, если перестанут ошибаться те, от кого, что ни говори, в конечном счёте зависит будущее страны – наши граждане. Сегодня очень важно всем научиться определять истинную цену зажигательной риторике «исторически нетерпеливых» подстрекателей.  Нужно, каждый раз, решая, как и за кого голосовать, на какую площадь и под чьи знамёна идти, кому доверять, а кому нет, руководствоваться не раздражением, ненавистью или каким-то сиюминутным желанием, а лишь одним-единственным - своими собственными, личными, но тщательно выверенными интересами.