Воздух родины, он особенный

Иван Борисов: - Родом мы из Верхнего Турова. Село это древнее, история его уходит почти в 350-летнюю даль. Наши предки были, очевидно, людьми мастеровыми. Не случайно в «Строенной книге города Воронежа» за 1670 год отмечается, как хорошо они отремонтировали башню Глухую и часть городовой стены воронежской крепости. Из недавнего советского времени помнится иная историческая изюминка: о Нижнедевицком уезде, его селах писал Ленин в своих знаменитых трудах о загнивании капитализма. Впрочем, какая в этом доблесть? Говорилось о нашем крае как о невыносимой глуши, прозябавшей в нищете. Местная экономика на 80 процентов подпитывалась реализацией спиртных напитков. Словом, при таком капитализме жилось крестьянам плохо. Однако от пришедшего на смену социализма, как мы теперь понимаем, тогдашней деревне тоже стало  не намного слаще. Коллективизация, индустриализация страны… Такие жесткие эпохи ломались на спинах людей. Все давалось тяжелейшим, изнурительным трудом.

Но, конечно, нам интересны не сами по себе древности или любопытные факты. Кажется, в этих долинах, будто в ладонях, земля собрала некое магнетическое вещество. Оно влечет нас отовсюду. Работал я как-то на Кубе. Пышная природа, океан – рай земной, да и только. А дочка-школьница считала дни, когда вернемся домой. Душа просилась сюда, к степным холмам, где все стежки исхожены, к маленькой речке, которая до донышка перемерена, к чистым родникам, утолявшим жажду… По каким жизненным дорогам судьба ни кружит человека, эта сладкая ностальгия, воздух родины, дым отечества всегда подскажут, откуда ты ушел и куда тебе возвращаться. Так всегда было и будет: молодость тянет тебя за порог, а годы прибивают к отчей земле. Мы давно здесь не живем. Но здесь могилки наших родителей. Каждый год мы приезжаем сюда.

Наша семья как раз и возникла здесь в самые переломные 30-е годы прошлого столетия. У отца с матерью было нас пятеро. Осталось четверо – три мальчика и девочка.  Еще один братишка умер перед войной в двухлетнем возрасте. Семья у нас была большая, простая, трудовая. Отец, Иван Михайлович, работал железнодорожником на станции Курбатово, рядом с селом. Мама, Мария Ивановна, трудилась колхозницей. Родители пропадали на работе с утра до ночи. На правах старшего я руководил, как говорится, всем двором, младшими братьями да сестрой. Когда они чуть подросли, в 10 лет меня отдали на хутор в подпаски. В голодном 1946 году это меня, собственно, и спасло. Голод унес тогда немало людей. В нашей семье тяжело болел Василий. К счастью, его выходили. Ну, а я целое лето пас коров. Кормили пастухов молоком да кашей. Так что голод мне был ни по чем. Правда, потом лет десять я на молоко и смотреть не мог…

Василий Борисов: - Действительно, те годы были нелегкими. Я тоже успел походить в лаптях. Сызмальства мы работали. Каждому находилась работа по росту, но без поблажек. На нашем попечении был огород. За счет него мы и выживали. Потому все силы были брошены на огород. Пахали все. Утром выходили 50 соток копать. К вечеру заканчивали. Картошка, свекла, что-то из зерновых – рожь, горох – все это было, без преувеличения, нашим спасением. Еще я пас домашний скот – коров, телят да козу.  Вставать надо было в 4 часа утра. Но донимал не ранний подъем, а наглая коза – лезла напролом всюду, соломенную крышу у соседа жевала! После 5 класса я начал работать в колхозе. Летом меня определяли на комбайн помощником-копнильщиком. Жатва, жара, поля, машины - дух захватывало!

Это время я вспоминаю с наслаждением. Это было наше детство со всеми радостями и печалями, забавами и всякими выдумками. Представьте, наш Иван основал в Верхнем Турове футбол. А случилось так. В войну, когда село было оккупировано, в нашем доме жил немец-комендант. Его денщики забавлялись занятной игрой в мяч. Когда в январе 1943 года они драпали из села, то с различным хламом оставили два футбольных мяча. Отец хотел их сразу употребить на подметки, но один мяч мы все-таки у него выпросили. Вырубили жердины, поставили ворота. И началась игра! Примерно так – кто догонит мяч, тот и пинает. Позже учитель физкультуры рассказал о футбольных правилах, показал, как надо играть. Стали мы тренироваться и были лучшими в районе… Вот такая динамичная была жизнь – работа, игра, а мы – в гуще всего.

Мама… Перед именем твоим

И.Б.: - Самое дорогое в воспоминаниях о том времени у нас, несомненно, связано с именем матери. Только сейчас, понимая цену всему, можно, наверное, постичь, какую ношу она несла на своих плечах. Военная оккупация. Василия чуть немец не застрелил: взял он кусок хлеба со стола, а тот рассвирепел и хвать за автомат. Что говорила фашисту мама, как умоляла – не знаю. Но заслонила собой сынишку, уберегла. А послевоенные тяготы. Нас четверо – мал-мала-меньше. Сколько ж нужно было труда приложить!  Кто-то сказал, что у матери только один недостаток – у нее лишь две руки. Но эти добрые руки удивительным образом до всего доходили и все успевали – одеть, накормить, уберечь от болезней, научить всему полезному и нужному. Потому и мы очень многое умели: трудиться на огороде с весны до осени, варить еду, заготавливать сено, носить воду, кормить скотину, нянчить младших… И делалось это помимо школьной учебы. Да не дай Бог, чтобы в ущерб ей.

Помню, нас, школьников, водили работать в колхоз – пололи просо, подсолнух, убирали свеклу. На наш стол от этого мало чего попадало. Зерно из колхоза начисто выметало государство – то на фронт, то в города. Иногда мы собирали в поле оброненные колоски. Целый день, не разгибаясь. Приносили домой сумку с колосками, смотрели, как мама их сушила и разминала, веяла и молола на домашней терке муку. Пекла хлеб или лепешки пополам с лебедой или толчеными желудями. Чтобы всем хватило хотя бы по куску. Сейчас понимаешь, каков истинный нравственный вес того материнского хлеба. И знаешь, что главная школа жизни приходится именно  на те суровые, требовательные годы.

В.Б.: - Наших родителей в селе уважали. Отец имел 4 класса образования, среди односельчан слыл грамотным. Если колхоз что-то продавал на стороне, обычно в поездку снаряжали его. Говорили: «Ивану Михайловичу быть бы кладовщиком или счетоводом…» Но сам он на это не решился, так и работал на железной дороге. Весь дом, вся дисциплина в семье держались, я считаю, на матери. Она всегда была спокойной, ровной, требовательной. У нас не были приняты в отношениях чрезмерные эмоции: поцелуи, причитания, слезы напоказ. Но в то же время мы чувствовали себя дома, что называется, как за каменной стеной.

Все постигали через труд. Через трудности и труд родители готовили нас ко всему, что вдруг могла потребовать жизнь. В этом и заключалась их  природная мудрость. Всех выходила мать, на ноги поставила, на путь истинный направила. Все мы состоялись и в человеческом, и профессиональном плане. Старший брат, Иван Иванович, человек известный, был ректором Воронежского госуниверситета, доктор философских наук. Я стал членом-корреспондентом Российской Академии наук, доктором технических наук, профессором. Младший брат, Михаил Иванович, кандидат экономических наук, возглавлял экономическую службу производственного объединения «Электроника». Кандидатскую он защитил в МГУ. Ему был открыт прямой путь в докторантуру, но у него обнаружился тяжелый недуг. Миша безвременно умер. Сестра, Анна Ивановна, всю жизнь кропотливо работала на Воронежской кондитерской фабрике, награждена двумя орденами Трудовой славы.

Все это – родительская заслуга и гордость. В селе как говорят? Дай Бог деток, да чтоб разумных… Такие семейства в любой деревне в чести. И у нас так было. В страшный голодный 1946 год председатель колхоза на правлении говорил: «У Машки Лапушкиной (так называли нас по-уличному) тяжелая ситуация. Дети с голоду пухнут. А семья-то разумная. Надо помочь». Помогли. Выписали 10 килограммов пшена. Понимаю, что для матери не было выше почести, потому что она смогла накормить нас. А еще, сколько себя помню, она, неграмотная крестьянка, побуждала нас к учебе. Все жилы вытягивала в работе – лишь бы дети учились. Когда я думаю об этом, всегда вспоминаю слова выдающегося педагога Сухомлинского о том, что для воспитания ребенка требуется более проникновенное мышление, более глубокая мудрость, чем для управления государством.

Чему реформы научат школу?

И.Б.: - Конечно, то, что из нашей семьи вышло столько ученых, удивляет многих. Но особых секретов в этом нет. Более того, все легко объясняется. Говорят, что процентов на 85 человек формируется в семье. Она у нас была не праздная. Еще 10 процентов жизненной шлифовки отводится школе. С этим нам тоже повезло. Наша сельская школа была, на мой взгляд, уникальной. 700 учеников – трудно даже представить такое детское половодье. Потому что сегодня и сравнить не с чем. Нынче там за партами 120 школяров. Но главное не в этом. Суть – в отношении. Я начал учиться, когда еще гремела война, а ребята – в послевоенные годы. Всего не хватало: учебников, тетрадей, нечем было топить, нечего одеть. Но первой после немецкой оккупации открыли в селе школу. Чуть отряхнулись от войны, председатель пригласил в село целый десант выпускников из педучилища и института. Обеспечил жильем, продуктами. Считал, что огороды и сараи учителям ни к чему: ни на что не отвлекайтесь – учите детей. Как я понимаю, они хорошо делали свою работу. Я до сих пор помню массу школьных стихов, люблю классику. Помню и мои страдания, когда учил: «Плакала Саша, как лес вырубали…» Жалко было ее до слез.

Я очень благодарен своей школе. Она не просто давала знания, но и учила пытливости, ответственности за свои поступки. С детства, со школьной скамьи мы не могли сидеть сложа руки. После учебы я сразу подался в Воронеж, выучился на машиниста кранов. Работать направили в Минск. Я понимал: мне надо помогать семье. В армию сам напросился – тогда без этого и парень не парень. Был танкистом – сейчас иногда так хочется зайти в свой бокс, посидеть в танке… Служба не только приучила меня к внутренней  собранности и порядку, но и дала неожиданную свободу мысли. Будто в противовес известному тогда поэтическому слогану «Мы диалектику учили не по Гегелю» на политзанятиях я неожиданно врубился в этого Гегеля, увлекся Кантом, ранним Марксом…

У философии есть своя необъяснимая магия. Помню, как-то с университетским коллегой сидим в скверике, дискутируем. Рядом мужчина слушал-слушал да и вклинился: «Извините, что за беседа у вас – вроде все по-русски, а непонятно, но при этом так интересно…» Конечно, я очень рад, что мне удалось открыть в ВГУ факультет философии и психологии. Уверен, со временем заговорят о воронежской философской школе.

Вообще, годы университетского ректорства – мой интеллектуальный, управленческий пик. Хотя совпало это со временем смутным, безденежным: конец 90-х годов – начало нулевых. Но вместе с подвижниками мы превозмогли негатив. Кажется парадоксальным, но кризис одолели своим ростом, выжили благодаря бурному развитию. Кратко говоря, построили 4 новых корпуса, учебные площади выросли вдвое, открыли массу новых специальностей, направлений, несколько факультетов – международных отношений, фармации, компьютерных технологий…

Вся моя жизнь прошла на ниве образования. Помню, что было, но не всегда понимаю, что будет. Я не считаю себя ретроградом. Не буду много рассуждать о том, что советская школа обеспечила стране рывок от сохи к космосу. Это факт. А сейчас все яснее выявляется другое: нынешние реформы в образовании непонятны людям, поэтому они не воспринимаются обществом. Мне доводилось работать во многих реформаторских комиссиях, ситуацию чувствую изнутри. Поэтому на душе тревожно. У многих моих коллег на душе неспокойно.  Государство самоустраняется от образования. Вряд ли это правильно.

Вот принимается новый закон об образовании – 400 страниц текста без внятных целей. Этот закон должен обеспечить условия выполнения концепции по развитию образования. А ее еще нет. Да и сам закон может действовать лишь через массу подзаконных актов, которые в лучшем случае появятся через годы. За это время или шах помрет, или ишак сдохнет. Но каравану давно уже покоя нет: его то туда погонят, то средь дороги бросят без воды и еды. Вот, к примеру, идет процесс слияния, укрупнения школ. Чем это регламентировано? По сути - ничем. Просто решили, что так будет экономнее. Но вспомним, во что обошлась стране пресловутая экономия на неперспективных деревнях?! Теперь взялись, будем говорить прямо, за сокращение высшей школы. Может, это и объективный процесс. Может, высшее образование не нужно всем подряд. Но если избавляться от «неэффективных» вузов, значит, нужно думать, что делать с выпускниками школ, которые не попадут в институты и университеты. Надо создавать им рабочие места, развивать систему профессионального образования. Никого это не колышет.

Вот это  самое печальное – наш караван плетется неведомо куда. Стандарты, которым молятся реформаторы, давно обветшали. Пресловутое тестирование на Западе подвергается ревизии. В ВГУ проводился такой эксперимент. На год мы направили студентов в США поучиться. Я был там у них, спрашиваю: «Что понравилось?» Говорят: «Выучили язык, изучаем востребованные специальности…» Предлагаю: «Может,  еще на год останетесь?» Зашумели: «Нет, поедем домой. Мы и так в учебе отстали, надо догонять своих…» Мы давно знаем, что уровень фундаментальной подготовки у нас выше. Тем не менее реформируемся без разбору и без раздумий. А ведь каравану, идущему без цели, ни один ветер не будет попутным.

С другой стороны, система образования, конечно же, нуждается во внимании. Сколько говорится о скудных ресурсах школ, неподобающе низких зарплатах учителей… Однажды дискутировали мы об этом в компании, где были главы районов, другие высокие чиновники. Рефрен один: «Нет денег». Я тогда сказал: «Урежьте вдвое свои банкеты, а деньги положите в спецфонд для школ. Пусть и бизнес туда подкинет толику. Ведь он у нас социально ориентированный и ответственный». Потускнели мои собеседники сразу, разговор свернули.

Ясно, что без заинтересованности ничто не сдвинется с места. Наш премьер на себе это прочувствовал, когда его сын недавно поступал в вуз. Журналистам о реформе и ЕГЭ он так и сказал, что, дескать, пока на себе не испытаешь, не поймешь, что это такое… Ну, если на самом верху возникло какое-то понимание, может, теперь прекратится уничтожение системы образования, без которой ни одна отрасль не выживет.

Выход в укладе. Но только в шестом

В.Б.: - Само собой, мысли брата во многом мне созвучны. Школа отгранила в нас то, что заложила семья. Я окончил школу с золотой медалью, первым из сельских мальчишек. Почему так учился? Просто не представлял, как можно не выполнить задание. И сейчас тоже. Эта обязательность – внутреннее свойство, код, матрица. На всю жизнь. Присматриваюсь к детям, внукам, племянникам, угадываю знакомые черты. Ничего не поделаешь – гены пальцем не сотрешь.

Я вовсе не мечтал стать ученым. В школьных сочинениях писал: «Остаюсь в колхозе». Душою не кривил. Мне нравилась сельская жизнь: поля с размахом, деревенский пятачок с танцами, с гулянкой. Хотел поступать в СХИ. Но главный инженер МТС отсоветовал: «Посмотри, я ни дня, ни ночи не вижу. Это от тебя никуда не денется. Попробуй другой жизни. Голова у тебя варит. Иди в университет…» Так я стал учиться на физфаке ВГУ. Однако долго не мог принять и понять город: как это к вечеру у тебя нет никакой работы, отдыхай, смотри кино? Однако у нас было принято так: в какую борозду попал – паши! Постулат нехитрый, но универсальный. Любопытно, что столь же просто оценивал нашу профпригодность и отец, когда мы, уже состоявшие люди, приезжали к родителям в гости. Как-то я привез им в подарок цветной телевизор. И вот отец начинает разговор:

- С Василием понятно: телевизор может сделать или отремонтировать, заработает на жизнь. Аня на фабрике конфеты варит: тоже хорошо. Мишка – бухгалтер, не последний человек. А как Иван?

- Иван – философ.

- Чем же он занимается?

- Ну, думает, как мир устроен. О человеке думает.

- Это что же, наподобие как поп? – изумляется отец. – Размышлять о человеке, конечно занятно, но как семью прокормить…

Мне с работой крупно повезло. Я попал в невероятно интересный коллектив. Почтовый ящик № 121, военный институт. Пахал в своей борозде так увлеченно, что в августе 2012 года с удивлением обнаружил, что работаю в НИИ связи, как называют в просторечье наш концерн, 50 лет, из них 22 года генеральным директором. Оборонка, конечно, сфера серьезная. От дефицита внимания мы никогда не страдали. В советское время наши решения позволяли обеспечивать паритет сил с вероятным противником. Но 90-е годы нас крепко испытали на излом. Каждый выживал, как умел. Площади производственные продавали, деньги проедали и банкротились. Мы предложили коллегам объединиться. Так создали «Созвездие» - единственный в стране концерн ОПК с головным центром в провинции. Когда другие рушились, мы выросли на треть.

В 2008 году, когда я уходил с поста гендиректора, наш коллектив насчитывал 6,5 тысячи человек, против 4 тысяч в 90-х. Молодых работников до 28 лет – около 2 тысяч. Так срабатывает наша кадровая стратегия. Я рассказывал о ней на общественной палате. Все  начинается с детского садика, где отбираются ребята для учебы в гимназии имени Басова. Потом они учатся в ВГУ или техническом университете. С 3 курса приходят к нам, мы им платим четверть ставки. К молодежи вопросов нет – грамотные, умные, талантливые ребята. Мы реально сделали науку производительной силой. У нас есть аспирантура, свой ученый совет. Воспитали 175 кандидатов, три десятка докторов наук.

Все это могло бы нас радовать, но… Есть порядок других цифр. Академик Велихов как-то писал, что судьбу государства решают 3 компонента – производство, наука и образование. Производство рухнуло у нас в 10 раз. Объем вложений в науку в 90-е годы упал в 5 раз. Образование в плачевном состоянии. Вот сейчас на высшем уровне озаботились, куда исчез инженер? А он ушел в торговые сети, в банки. Зачем человеку авиационное образование, если у нас самолеты не выпускаются?

Ситуацию надо менять кардинально. Потому что инновационный прорыв, выход из кризиса видится в переводе экономики в 6-й технологический уклад. Его динамично осваивают развитые страны, Китай, юго-восточный анклав. Нам чрезвычайно сложно встать в этот ряд. Мы остаемся в пятом укладе. Слишком много упущено за последние 20 лет.

Сегодня мир активно идет по пути создания глобального информационного пространства. США ежегодно прокладывают 15 миллионов километров волоконнооптических линий. Они ими опутали себя, всю Африку… Всюду лежат эти жилы. В нашей стране за год протягивают 15 тысяч километров таких линий. Мы пока что создали единое информационное пространство в военной сфере. А они скоро могут дойти до каждого человека. Единственное, в чем мы их превосходим – мобильная телефония (240 миллионов трубок на 145 миллионов населения).

Интернет, компьютер, мобильная связь – это и есть составляющие глобального информационного пространства. Сегодня кто сильнее в информационной разведке, тот лучше защищается, точнее нападает. И не только в военной сфере. Экономика – это тоже борьба. Сражение будет идти за каждого человека – в том числе и через навязывание своих нравственных ценностей, духовных и моральных приоритетов. Слияние человеческого мозга и компьютера – кажется, фантастика. Но ученые над этим уже вплотную думают…

Интернет Интернетом, а на столе томик Гоголя

И.Б.: - К человеческой душе апеллируют многие вызовы. И нынешние, и будущие. А чем подпитывается душа? Какая порука держит человека на круге жизни? Раньше на эти вопросы, кажется, ответить было проще. Понятнее были нравственные матрицы: семейные устои, народные традиции, книги, искусство… Государство всемерно развивало сферы, которые просвещали человека. У нас в селе в 1951 году открыли прекрасную библиотеку. В клуб приезжали артисты из Воронежа. Это был праздник души. От того времени у меня остались все лучшие привычки. Мы очень много читали. И сейчас люблю посидеть с книгой.   Больше приходится углубляться в философскую, историческую, специальную литературу. Но для души сейчас у меня на столе лежит томик Гоголя. Бываю в театрах. Слежу за выставками…

Но почему сегодня человек стал для государства как бы малоинтересен? Особенно дезориентирована молодежь. Она предоставлена себе самой, днями висит в Интернете, неведомо где тусуется. Критерии, по которым судят о добре и зле, о красоте и безобразном, сегодня размыты. А без этого человек беспомощен. Им очень легко манипулировать. Вот почему я обеспокоен тем, что государство уходит из этой тонкой духовной сферы. Я не против современного искусства. Но людей надо научить его понимать. Раскрывать его смысл или бессмыслицу. Тогда и станет понятной глумливая суть выходок «Pussy Riot» в храмах. Должны быть понятны границы гармонии, меры, нормы. Любить свою землю, свою Родину – это норма. Ненавидеть свой народ, презирать Отечество – психическая аномалия. Таковы вечные истины. В любом государстве они должны быть на первом месте.

В.Б.: - Сегодня мир меняется стремительно. Возникают новые идеи, новые замыслы. К примеру, можно услышать разговоры о скорой смерти печати, книги. Для нас, бывалых книгочеев, это чуть ли не катастрофа. Но я думаю, что не все столь трагично. Вот, кажется, Интернет всеохватен. Он всюду проник, отвратил наших детей от чтения. Но Интернет содержит всего 10 процентов информационного ресурса. Остальные 90 процентов – печать, книги, библиотеки. Можно вспомнить и такую логическую цепочку: кино не сгубило, как предрекали, театр; телевидение не вытеснило кино. Будет жить и книга.

Но нам нужно понять, чего мы хотим? К примеру, общество очень беспокоит школьная реформа, в том числе и образовательная политика в области русского языка и литературы. Я не специалист, но понимаю: язык связан с мышлением, а чтение формирует мысль. Значит, эти предметы – человекообразующие. Поэтому нам нужно определить ясный алгоритм реформы образования, а не шарахаться из стороны в сторону.

Я верю в то, что красота, культура, книга как ее часть, спасут мир. Но для этого  мы сами должны встряхнуться, пробудить в себе энергию, новые внутренние силы. Конечно же, мы хотим жить достойно, сохранить страну и передать своим детям и внукам богатые знания и опыт. Но это требует от нас очень большого труда.