* * *

 Тихое раздолье —

Берег да вода.

Скошенное поле.

Ранняя звезда.

И по травам скошенным

Прямо под звездой

Ходит конь стреноженный,

Тенькает уздой.

Мнет копытом сено —

Легкий дар судьбы,

И роняет пену

Желтую с губы.

Он бредёт по кругу,

И, вдыхая тьму,

Всё грустит по лугу

Прежнему, тому.

08.09.1380                         

Наберем в шеломы живой воды,

Окропим оружие, жажду снимем.

На Руси моей тридцать три беды,

И одну из них мы сейчас осилим...

То не шум, не грай, не заря встает,

Не трава блестит — копья светятся.

Но уже пошел Пересвет вперед —

Умереть Александру не терпится.

И Темир-мурза в эту ночь не спит:

Про монаха все вызнать хочется...

А у дальних веж коростель скрипит,

А у ближних веж сабли точатся.

...И сошлись они посреди бугра:

Кудри черные — с русым волосом!

Прохрипел мурза: «Хороша игра...»

Подтвердил монах: «Пахнет космосом...»

На две стороны разлеглись тела!

Слава мертвому да увечному!

И Победа наша с небес сошла,

Но на поле пришла только к вечеру.

* * *

Я прошел через эти стихи, как сквозь жизнь,

И за них постою, что судьба ни готовь.

Мне кричали: «Куда?..»

Окликали: «Ложись!..»

Я люблю и меня охраняет любовь.

Я пишу и меня охраняют стихи.

Верю слову и женщине — как хороши!

Если, Господи, этому имя — грехи,

Значит, грешен и дальше грешить разреши!

Мне иначе нельзя, я уже не могу.

Это — пропасть, и мне не уйти от нее,

Я дышать не сумею на том берегу,

Где ни слова живого, ни взгляда Ее.

О, тревожная жизнь! Как по кромке огня...

Сколько крыльев сожженных и каждое жаль.

Мне бы знать, что любовь не оставит меня...

А разбитые губы?.. Ну, что за печаль.

Били всех и всегда. Я губу оближу,

Сплюну кровь — ну и ладно! — и снова к костру...

 — Не люби! — Но люблю.

 — Не пиши! — Но пишу...

До чего ж хорошо в полный рост — на ветру.

* * *

Не разлюби меня, уставшего...

У птицы осень на крыле.

И видно инея упавшего

Следы на утренней земле.

Не разлюби меня, печального...

И ощущается сильней —

Как много в осени случайного,

Как мало радостного в ней.

Не разлюби меня, остывшего...

И больно видеть, как листва

Летит с дерев, как будто лишняя,

И сиротеют дерева.

Куда пойду, кому пожалуюсь

На эту боль, на эту грусть...

Не разлюби меня, пожалуйста,

Я обязательно вернусь.

* * *

...И трижды петух прокричит в тишине,

Поднимется ближний и пальцем укажет.

Войдет фарисей и ремнями повяжет,

И сердце иглою опробует мне.

Нащупает мышцу и скажет: «Стучит...»

На алую каплю посмотрит с любовью,

Возьмет на язык и скривится: «Горчит...

Ну, как он живет с этой горькою кровью?»

И все зашумят, загалдят у стола.

Но я в этом гомоне ясно услышу —

Алмазные звезды ударят о крышу,

И ночь отойдет, и расступится мгла!

И травы вскипят, словно в час мятежа.

«Смотрите, он мертв, мы к нему опоздали...»

И выйдет из бренного тела душа,

И дали откроются, русские дали —

До самой черты, что синеет во мгле...

А воздух прозрачен и неощущаем,

Как время, которое не замечаем,

В котором мы ищем себя на земле.

Высокое небо всё чище, и злей...

А бедное тело, в чем жил я когда-то,

Проносят друзья и у старой ограды

Толкуют о высшей свободе моей.

* * *

О судьбе подумаю, о славе.

Стерва! Но, однако, хороша...

Боже мой, в какой кипящей лаве

Мы с тобою варимся, душа;

Где — заматерели, огранились?

В чьем горниле и под молот — чей?..

Никакому Богу не молились

И ничьих не слушали речей.

Мы трудились

До седьмого пота,

До изнеможенья, до крови.

Жизнь моя — угрюмая работа...

Сколько же отпущено любви

Было нам,

Чтоб долгими ночами

Мог я — не аскет и не изгой —

Верить в эти крылья за плечами,

Ощущая бездну под ногой?..

* * *

Это было давно. Я не помню — когда.

Только помню — в реке отстоялась вода

От разгула весны, и в осколок пруда

Волоокой коровой смотрела звезда.

Ей-то что этот пруд? Не пойму, не пойму…

И зачем это мне?.. Я накинул суму,

И с порога — в овраг, а, вернее, во тьму,

И — в огромную жизнь, как в большую тюрьму.

 — Принимай, вертухай, да позорче следи!

Вишь, с сумой, значит, хочет далеко идти...

 — Никуда не уйдет! Жуткий мрак впереди!

 — Но ведь прямо идет! Может, свечка в груди?..

И скрутили меня. Я хриплю и мычу.

Отворили ребро и забрали свечу.

Но... явилась звезда! Я иду по лучу

И над тем вертухаем незло хохочу.

Он-то думает: я — без свечи, как с бедой.

Он-то думает: я — за питьем и едой.

И не знает чудак, что иду за звездой

В ту страну, где есть реки с живою водой.

О ЗАРЕ

До того я ее люблю —

Не хватает дыханья!

Вот идет — я смотрю-ловлю

Все ее колыханья.

Не затем ли светлым-тепло

В нашей горнице, в доме...

Переходит плечо в крыло!

Ноет сердце в истоме.

 — Ой, ты, родина! — говорю, —

Не сменяюсь я и в недоле

На немецкую ли зарю,

На французскую, что ли.

Пусть они у них и светлы,

И красны, только наша

Как начнет страну вынимать из мглы —

От Курил до Балхаша!

А потом — Урал! За Уралом — нас —

До Балтийского моря!..

А у них заря — полчаса... ну, час...

Вот ведь горе.

* * *

Я пил с колен. Так молятся, наверно.

Текла сквозь пальцы щедрая вода,

Ты тихо говорила:

 — Ерунда...

Воды не жаль...

И вздрагивала нервно.

И наливала полные ладони,

И поправляла бережной рукой

Седую прядь. И подступал покой,

И где-то растворялся звук погони

И пропадал. И ветер бил в крыла.

И в жилах кровь вскипала и шумела…

Ну, как ты догадалась, как сумела,

И где ты раньше, ласточка, была?..

* * *

Судьбы моей суровый матерьял

С заплатами соломенного цвета…

О, знать бы, кто меня на прочность проверял,

И сна лишал,

И не давал ответа.

Водил смотреть, как через край стрехи,

Снопы лучей швыряет солнце в окна,

Как зноя летнего тягучие волокна

Качают острых тополей верхи.

Подсказывал, мол, вот где скрыто все,

В огромном диске яростного света!..

Сармат кузнец, когда приметил это –

Ось отковал и вставил в колесо!

Тележное – со скрипом и подпрыгом,

Оно свело кочевника с ума…

И покатилось солнышко по ригам,

Ссыпая золотишко в закрома.

Вставали тени и ложились криво.

Дышали многоярусно стада.

Пластая крылья, прижимались к гривам,

Добычу настигая, беркута,

И, замирали в развороте гордом,

Нацеливая страшный свой удар.

Дымилась печень, и, кровеня морды,

Саженной рысью волки шли под яр.

А солнце било это всё с размаху

Лучами света в локоть толщиной,

И, расправляя под ремнём рубаху,

Пел человек, влюбляясь в шар земной.

Я песню эту слышу сквозь эпохи,

И, принимая будущую тьму,

В любом цветке, в любом чертополохе

Я вижу солнце и молюсь ему.

* * *

Моя земля…

Мой лист бумаги…

С утра пишу, потом пашу.

Ищу слова,

Молю о влаге…

Устану, лягу на межу,

На теплый чернозём.

Травинку

Созревшую перекушу,

И муравью-трудяге спинку

Травинкой этой почешу.

Поймёт ли, что о нём забота?

Предполагаю, что поймёт…

Какая трудная работа!

Июль… жара… сочится пот…

Упала ветка на тропинку,

Упала шишка на тропу,

И он в обход свою хвоинку

Несёт упрямо на горбу.

Скрипит, хрипит, глаза таращит,

И всё молчком, хоть впору выть,

И знаю – он её дотащит,

Иначе – незачем и жить!ю