Марина Котова

* * *

То бури, то страшные сечи,

До дрожи небесной оси.

Но церкви, как белые свечи,

Горят испокон на Руси.

Горят на пригорках цветущих,

И в близости царских палат,

Во здравие ныне живущих

И в память о павших горят.

Горят, не сгорая, не тая…

А стены во мгле ледяной.

Но силы покуда хватает —

Нам путь освещают земной.

* * *

Скорбное смирение природы.

Жизнь на паутинном волоске.

И следы распада и ухода

На камнях, на глине, на песке.

То, что в родах корчилось от боли,

Пробивало землю и цвело,

Станет грязью, перекатной голью.

Пересыплет время крупной солью,

Перепишут зимы набело.

Что ж ты обмерла, певунья-птаха,

Ужас перед вечностью тая.

То что из земли пришло, из праха,

Забирает вновь к себе земля.

* * *

Идти и идти по песчаным пригоркам.

Вокруг ни души — хоть побыть на свободе.

Взбираться навстречу сосенкам и елкам,

Чьи корни дышать на поверхность выходят.

И мне надышаться бы листьями, ветром.

Ах, как утолить эту жажду по лесу!

По солнцу в ловушках расставленных веток,

По темным, колючим еловым навесам.

По мхам голубым и по белым, что снегом

Поляны прикрыли, где разом опешив,

Безмолвно стоишь, наслаждаясь разбегом

Сиреневых, желтых тугих сыроежек.

По рыжим лисичкам в бруснике кровавой,

По хрупким волнушкам, ореховым, белым.

По меду и прели… Я даже не знала,

Как сердце к печали лесной прикипело.

Все жизни простишь за целебную силу

Прохлады лесной. И поймешь средь деревьев,

Зачем уходили из мира святые

Молиться в землянках в неведомой дебре.

Такой чистотой все здесь дышит от века.

И небо в листве — вечной жизни залогом.

Что, кажется, ближе до Господа Бога.

И легче прощать и любить человека.

* * *

Как луга оскудели… С тоской отмечает душа,

Что теснят разнотравье овес и подсолнечник грубо,

Что пустынна река, разве изредка взвоет баржа,

И на счет окуньки, где гуляли судак и белуга.

Убыла красота, ничего не оставив взамен,

Только черные солнца подсолнухов тлеют до края.

И не легче, узнав подоплеку крутых перемен,

Будь то промысел Божий иль злобная воля людская.

Утешаешься малым — полянка клубники жива.

И картошка росу, точно девушка перстни, нанижет.

И чем горше и жальче родная земля —

Тем роднее и ближе.

Одного ни понять, ни принять никогда не смогу…

Иноземцам — дары, а тебе только горечь и ругань.

Под началом чужих сеют, русскую мелют муку.

Не нашлось, видно, русских умелых и умных в округе.

Рвут из рук — отдаешь. Что ж, себе не приходится лгать.

Где же воля твоя? Где в былинах воспетая сила?

То ли так, налегке, легче к Господу Богу шагать,

То ли ты от отчаянья руки свои опустила?

Кто придет одолеть саранчу, недород, татарву?

Пьют в кустах самогон два потомка библейского Хама.

Поредевшее стадо роняет лепешки в траву,

И слепит нержавейкой шатер поновленого храма.

* * *   

Разменяли мы вещее слово,

Вызвав злую усмешку врага.

Совесть вспыхнула ярко соломой,

Но от срама спасти не смогла.

Кто за блеск золотого улова,

Кто за чин, кто за черный ломоть,

Раскололи мы вещее слово,

Точно образ, где плачет Господь.

Ты да я —  в стороне — лишь пеняли,

Что святыни свои не храним,

Только горькие слезы роняли,

Глядя, как надругались над ним.

А теперь нам и воля — не воля,

И не падает камень с души.

А беда над невспаханным полем,

Над продажной столицей кружит.

***

Дух русских лугов на меня наплывает.

Запасливых пчел золотые угодья —

Зыбучие травы под солнцем пылают,

Томятся и места себе не находят.

Тягучее марево. Ямы и холмы.

Все жар и блистанье, ни тени, ни края.

И вот я иду, тяжело разгребая

Багрового клевера тяжкие волны.

По плечи трава в пересохших болотах.

Тоскуя по солнечному мелководью,

Сухие дубы, пересилив дремоту,

Слепящую таволгу вброд переходят…

Кричат о тебе, запекаются губы.

О том, что нет летнего луга бездонней.

Не ты — а горячие травные глуби

На коже горячей смыкают ладони.

Распахнут шиповник, как райские кущи.

Сомнет лепестки насекомых осада…

Дыханье цветов нестерпимей и гуще,

И в чашах смолой пресыщенья осадок.

С тобой переплыть этот полдень хотела б,

Его перекаты и водовороты.

Не робость бутонов, а зрелость цветенья…

О лете бездонном, о жизни короткой…

С тобою о боли молчать сокровенной,

О боли такой, что не выразить речью,

Сжимается сердце — так горьки сравненья

Цветущего луга с судьбой человечьей.

О кратком забвенье плывущих бесстрашно

Средь смертных цветов — но как жадны до жизни!

Как пышны подушки из желтых ромашек!

И застит пол-неба горошек мышиный!

Ты так же, как я, предан этим просторам.

Зачем от меня и от них ты оторван?

…И сносит меня, как в открытое море,

Течение луга, течение зноя…