«Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ...»

Он поставил свой «МАЗ» в гараж и зашел в бухгалтерию.

— Здравствуйте, можно у вас справку о зарплате получить? Хочу ссуду в банке взять.

— Да, конечно, — взглянув на него, приветливо сказала де­вушка, сидевшая за компьютером. — Фамилия, имя, отчество?

— Бережков Павел Алексеевич.

Девушка была самая обыкновенная, со светлыми волосами до плеч и серыми глазами. Она пощелкала клавиатурой, распечатала справку на принтере и вышла подписать у главного, улыбнувшись и мелькнув под коротким свитером полоской смуглого живота. Из джинсов сзади выглядывала тонкая полоска трусиков, как бы при­глашая дорисовать в воображении все скрытое от взгляда. «Надо же, до чего дошло», — мысленно усмехнулся Бережков. Во време­на его молодости такая откровенность никому и не снилась...

Павел Алексеевич стоял и ждал. Монитор был включен, и по зеленому полю проплывала на разных уровнях набранная круп­ными красными буквами одна и та же фраза: «Я тебя люблю!»

— Интересно, кто этот счастливчик? — кивнув на экран, по­шутил Бережков, когда девушка вернулась.

Она улыбнулась, сказав, что просто так развлекается, и торо­пливо закрыла фразу, вызвав из глубин компьютерной памяти какую-то скучную бухгалтерскую таблицу.

— Недавно работаете у нас? — спросил Павел Алексеевич.

Она охотно рассказала, что окончила юридический техни­кум, учится заочно на экономическом и боится, что ее не оста­вят после испытательного срока из-за учебы.

— Все будет хорошо, — успокоил ее Бережков.

Спустя два месяца он увидел ее на новогодней корпоратив­ной вечеринке в кафешке.

Она, запыхавшаяся и сияющая, вернулась с танца за свой сто­лик, где он с электриком Дмитрием Александровичем, высоким и прикольным мужчиной за сорок, успел познакомиться и выпить за любовь с двумя ее подругами. Садясь, она словно нарочно задер­жалась в наклоне так, что в вырезе блузки стала видна ее грудь, и с улыбкой назвала свое имя, показавшееся ему таким соблазнитель­ным, похожим на тающий во рту кусочек шоколада, — Даша.

— Ну как, удалось взять ссуду? — спросила она.

— Уже и потратить успели. Купили машину.

Снова выпили и вышли покурить в закутке перед входом в кафе. Потом опять сидели за столиком допивали вино «за вас и за нас».

— Ты кого выбираешь? — спросил вполголоса Дмитрий Александрович?

— На танец?

— На танец и вообще. Думаешь, девушки нас для танцев за свой столик пригласили?

— А для чего еще? Мы им в отцы годимся...

— Ну, Алексеич... отстал от жизни... Ладно, я выбираю Ан­желу. Не возражаешь?

— Да нет...

А когда они с Дашей остались вдвоем за столиком, она сама позвала его танцевать. Это был быстрый танец, но она не примк­нула ни к одному из кружков.

— «...Я скучаю по тебе», — подпевала она нежно и озорно коло-кольчиковым голосом. Ее серые лучащиеся глаза смотрели зовуще и ласково. Пожалуй, может быть, и не влюбленно, но влюбляюще — это точно! Даша словно приглашала в мир молодости, полной надежд и радостного многообразия выбора. Она гипнотизировала взглядом, и он не мог оторваться от чуть пьяных, озорных, невинных, соблазняю­щих глаз в ободке обведенных тушью ресниц. В этот миг он чувст­вовал себя счастливым и готов был простить судьбе все предыдущие несправедливости — от равнодушия девушек в юности, когда боль­ше всего хотелось нежности, до еще не зарубцевавшихся в памяти не­скольких лет всеобщего развала. Он ощущал сейчас только упоение от ее близости, от осознания того, что чем-то ее привлекает. Чем мо­жет нравиться молоденькой девушке видавший виды мужчина? Вле­чет ли их недоступный и многообразный опыт разочарований и люб­ви, поражений и побед, который отражается в чертах лица, манере разговора и жестах? Или манят блестки золотой пыльцы навсегда ис­чезнувшего времени? Или, предчувствие предстоящего? А, может, она сейчас опьянена вином и весельем, и ей хочется любить всех...

Танец закончился, но она не ушла, осталась с ним. Началась новая зажигательная песенка.

А он вспомнил, что другая гибкая и грациозная девушка, не отрывая от него взгляда, подпевала точно так же много лет на­зад на дискотеке в автодорожном техникуме:

Кто тебе сказал, кто придумал,

Что тебя я не люблю?

И где теперь та сладкоголосая, сводившая всех с ума студентка?!

Песня еще не закончилась, когда Даша увлекла Бережкова в укромный уголок за раздевалкой. Он ощутил ее долгий поцелуй и горячее щекотное дыхание в ухо:

— Поехали ко мне.

— К тебе? А это удобно?

— Да ты не волнуйся. Мы с подругой квартиру снимаем. Она на все праздники уехала домой в деревню...

Они стали встречаться. Не часто, но зато сколько радости достав­ляли и ему, и ей эти тайные короткие свидания. Взгляд у Павла Алек­сеевича стал светиться уверенностью и бодростью, как в молодости, а Даша однажды призналась, что в его объятиях чувствовала себя так спокойно и сладко, как ни с одним из прежних молодых людей.

— И много у тебя их было? — спросил Бережков, простодуш­но усмехаясь, скрывая неожиданное чувство ревности.

— Какая тебе разница? Я всем им предпочла тебя.

Она не заметила, как обычная и не первая для нее интрижка захватила ее. Если назначенное свидание почему-то срывалось, Даша не находила себе места...

И наконец, она не смогла делить ставшего ей любимым мужчину с кем бы то ни было, и поставила ультиматум: или я, или жена. Судьба давала Павлу Алексеевичу шанс все начать сначала. Но, кроме жены, был еще сын, который через год заканчивал школу. После мучитель­ных и тяжелых раздумий Бережков выбрал семью...

Он болезненно переживал разлуку. Тянуло зайти в бухгалте­рию, просто увидеть Дашу, поговорить, но он сдерживал себя.

В первую субботу августа у него был день рождения. С утра давило беспокойное чувство, — как-то незаметно стукнуло уже сорок шесть... То и дело звонил телефон...

— Да, слушаю, — сказал он, в очередной раз сняв трубку.

— Павел, милый... поздравляю тебя и желаю, чтобы все у тебя было хорошо, — это была Даша.

— Спасибо, — настороженно ответил Бережков, и, убедив­шись, что жена гремит на кухне посудой, добавил уже другим голосом. — Мне очень приятно, Даша... Не ожидал... Я думал, ты меня совсем забыла.

— Никогда! Месяц назад на работе случайно увидела в окно, как ты курил в беседке, грустный такой, и всю ночь до трех ча­сов плакала. Со мной ни разу такого не было. Я хочу, чтобы ты знал, я ни о чем не жалею.

— Я тоже. Мне было очень хорошо с тобой... Видел тебя как-то с парнем на улице. Ты... с ним встречаешься?

— Да. Отбила у одной барышни, — в ее голосе прозвучали грустные нотки. — У нас все серьезно. Раньше и не думала об этом, а теперь очень хочу семью. Ребенка.

— Желаю тебе счастья.

— Спасибо. Целую, целую, целую... - Он повесил трубку.

— Кто звонил? — спросила жена.

— С работы...

—Молодцы, не забыли. Давай на стол накрывать. Скоро гости придут.

— Да, пора, — машинально ответил он и раскурил горчащую сигарету...

ОДНАЖДЫ ЗИМОЙ В ПОЛНОЛУНИЕ...

Однажды зимой в полнолуние ему, как прежде захотелось сво­боды, безумств — воли. Во время прогулки по заснеженным, искрящимся лунным светом улицам неожиданно и легко при­шло решение не возвращаться домой. Что-то неодолимо тянуло туда, где радость, риск и первобытная страсть. Раньше, в моло­дости, он мог удариться в загул на трое суток кряду, теперь хва­тило и одной ночи. Он явился под утро, едва живой, дрожа от холода и не в силах извлечь из себя ни одного звука. Несколько раз настойчиво царапнулся лапой в дверь. Его впустили.

— Батюшки! Где же тебя носило! — воскликнула хозяйка. Вся шкура от длинных ушей до обрубка хвоста в мелких со­сульках, репьях и снегу. Он долго пил воду из миски, подкреп­лялся завтраком, затем в позе сфинкса выкусывал репьи с комь­ями снега и аккуратно складывал около себя. Время от времени перебирался на новое место, оставлял на полу колючки и на­таявшие лужицы. Он так намёрзся, преданно следуя за пре­красной незнакомкой, что не может унять дрожь весь день, но, кажется, очень доволен и умными, умиротворёнными, невино­ватыми глазами поглядывает вокруг.

К лету Виконт стал больше есть и спать, отчего заметно раз­дался в боках. Студенты с баночным пивом в руках, встретив­шиеся ему однажды жарким днем, подняли на смех его несо­размерную фигуру на тонких и грязных после посещения лужи ногах. С достоинством миновав весёлую компанию, спаниель оглянулся и укоризненно полаял ей вслед, будто хотел сказать:

— Ничего. Вот доживёте до моих лет...

Теперь он с трудом, хотя и по-прежнему охотно, преодоле­вал многокилометровые переходы с железнодорожной станции на дачу по тенистым лесным песчаным дорогам. Не пропускал ни одной лужи, лакая на ходу из нее или ложась на самой сере­дине охладиться. Состарившись, он едва поспевал за хозяева­ми, понуро труся следом с высунутым розовым  языком. То ли было в молодости, когда он метеором, с отдалённым звонким лаем, сливавшимся с эхом, обегал окрестные заросли в погоне за какой-нибудь мелкой птичкой, которая, словно дразня его, пе­релетала с ветки на ветку.

В середине августа, почувствовав недомогание, Виконт с утра ничего не ел и не пил, с трудом передвигался по квартире и всё спал в излюбленной позе, положив голову меж вытянутых передних лап.

С наступлением темноты совсем ослаб, не мог подняться даже с чужой помощью, ноги не слушались его и разъезжались в разные стороны. От вечерней прогулки пришлось отказаться. Затем, когда все в доме улеглись, ему стало совсем невмоготу. Он, не переста­вая, жалобно поскуливал о том, как ему невыносимо плохо наеди­не с болью и как страшно, не простившись, покинуть хозяев, наде­явшихся, что все обойдётся. Он звал на помощь. Ему было жалко себя и хозяев, которые ещё не знали, каково это расстаться навсе­гда с тем, кто с трепетной радостью и восторженно-радушным по­визгиванием по вечерам встречает у порога каждого живущего в этой большой многокомнатной конуре... Наконец, почуяв нелад­ное, кто-то подошёл к нему и начал поглаживать и бормотать лас­ковые слова. Пёс, сразу перестал скулить, дышал тяжело и хрипло.

После полуночи его завернули, как ребёнка, в старую болоньевую куртку и понесли к ветеринару.

— Хорошо, если доживёт до утра, — сказала только что раз­буженная молодая женщина в домашнем халате, осмотрев пса на освещенной веранде. — Собака старая. Когда-нибудь это должно было случиться. Я сделаю несколько уколов только для успокоения совести...

На обратном пути собачье сердце перестало биться... И через месяц домочадцы всё никак не могли привыкнуть, что ни­кто не путается у них под ногами, не спит по очереди на всех крес­лах и кроватях, не спешит на стук чайной ложки о стакан, чтобы ус­петь выклянчить кусочек печенья и не ворует носки, тетрадки, платки, деньги и спички, требуя взамен какой-нибудь вкусный выкуп.

— Давайте заведём щенка, — просили дети-старшеклассники.

— Разве что дворняжку — с сомнением говорила мать. — Они не болеют. И очень умные. Одна женщина на работе рас­сказывала, что они взяли к себе жить дворнягу. Так она у них самостоятельно выходит гулять по утрам. А потом стала куда-то исчезать до вечера. Выяснилось, что она ждёт на остановке трамвай, потом садится в него, едет пару остановок до рынка и целый день там промышляет.

— Надо же... Нет, и не уговаривайте, больше никаких животных, — непреклонно заявлял глава семьи, человек не сентиментальный.

Но и ему последнее время приходила в голову поразительная мысль, что у него был один единственный друг, и тот — чет­вероногий. Сколько с ним исхожено грибных мест! В его об­ществе никогда не бывало скучно, хотя он не умел поддержать разговор. Просто бежит рядом, петляя по шуршащей листве и увлечённо расшифровывая книгу звериных следов и едва уло­вимых запахов... За весь свой собачий век никого не предал, не сделал даже мелкой пакости, на которые так падки люди, испор­ченные погоней за химерами избытка.

Как-то осенним вечером глава семьи возвращался с работы. Недалеко от дома заметил на мокром после только что прошед­шего дождя пустыре собачью стаю. Когда поравнялся с ней — глазам не поверил — среди обычных дворняг резвился необык­новенно красивый вислоухий щенок месяцев шести отроду, — с тремя большими шоколадными пятнами на серовато-белой спи­не и мелкой россыпью точек на ногах, словно цветная копия чёрно-белого Виконта. А вот та шустрая собака — тёмно-корич­невая, с рыжими подпалинами — наверное, и была прекрасной незнакомкой старого спаниеля, когда он исчез на всю ночь во время прогулки однажды в полнолуние минувшей зимой... Че­ловек остановился в изумлении, и сказал, поманив щенка:

— Ну, хорош! Где же ты до сих пор скрывался? Тебя-то нам как раз и не хватает.