Вера Часовских

Я миру пока

ни своя, ни чужая

ВСЕ РАСТЕТ

Зноем дышит синяя река,

Тягостно... Но стоит оглянуться:

Там уж громоздятся облака,

Что на нивы русые прольются.

Народится много красоты,

Мир преобразится тут же, сразу,

И должны бы вырасти цветы

Для давно пустой стеклянной вазы.

В комнате от них такой уют,

Радость и любовь приходят с ними.

Как цветы, во все века растут

Дети те, что явятся святыми.

В их сердцах греховный жуткий мрак

Попран розовато-тихим светом.

Свет растет, и мне расти бы так

И не знать,

Самой не знать об этом.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Благословенна будь, десница,

Благословившая меня!

Встречала я родные лица

И всюду грелась у огня.

В дороге ясно созерцала

Печаль, томленье, суету.

И это все сама вдыхала

И выдыхала чистоту.

Я возвратилась с солнцем в сердце,

С надеждой тихой на руках.

И не могу я наглядеться

На храм наш белый в облаках.

СЕРДЦЕ ПОМНИТ

Грустят соседи о слезах земли:

Там завязалась уличная драка,

Там урожай бесследно унесли —

Не помогла и чуткая собака.

Как наказанье, над деревней всей

Пожар от злоумышленницы-спички...

И не проходит дня без новостей,

Таких нещадных и таких привычных.

— А на рассвете, видел внучек наш,

С плеча у бедняка котомку сняли.

И завтра кто-то учинит кураж...

Скользнет невольно в помыслах: «Не я ж!»

Но сердце помнит тихое: «Не я ли?»

ЧИСТОЕ УТРО

Большими колючками утренний иней,

Следов еще нет на снегу чисто-синем,

Над крышами — пара струи.

Иду, неморозную свежесть вдыхая,

Иду и не помню чужого греха я,

А только неправды свои.

Не тягостно мне, потому что — простится,

Что я не на души смотрела — на лица,

Что я говорила не то.

Как свечи, блеснет мирным светом пороша:

Никто не оставлен, никто не заброшен,

Никто не погибший, никто.

Захочется каждому слову поверить,

Войти неприметно в церковные двери,

В соседстве святых постоять;

И чтоб легкокрылое чистое утро

В предивных лучах серебра-перламутра

Рождалось опять и опять.

БЛАГОДАТЬ

Распевалось в лесах ясноглазое лето,

Нарисованный луг медом пах, тишиной.

Засыпала печаль за оврагами где-то,

Не желая уж более спорить со мной.

От чистейшей любви обнимать мне хотелось

Все цветы полевые, всю землю вокруг.

И я тоже, как лето, о вечности пела.

И о вечности пел мой задумчивый друг.

Солнце славой Творца непрестанно сияло,

Начинала душа незаметно сиять...

И я только потом, с листопадом, узнала

То, что это со мною была благодать.

НАДЕЖДА

Целый год молилась о несчастном,

И не стала меньше скорбь его.

Но любовь не может быть напрасной,

Все ж она дождется своего.

Сменят направленья ветры, вьюги,

На асфальте высохнут дожди,

Дети повзрослеют у подруги,

И уже они мне скажут: «Жди».

Как бы и моим последним часом

Не промолвить горького того,

Что всю жизнь молилась о несчастном,

И не стала меньше скорбь его.

Но любовь напрасной не бывает,

Ведь она — в сиянии святом,

И она незримо помогает,

Если не при жизни, то потом.

МАМЕ

Если прежде, мама, ты умрешь,

Плакать буду я, как ливень летний,

Не о том, что скорбь разлуки этой

Породит и тьму, и боль, и дрожь;

Что будить привыкнут по утрам

Грубые часы — не голос нежный,

Что беспечно-дет­ской жизни прежней

Не устроит старшая сестра.

На твою взволнованную грудь

Не склоняла голову с любовью...

Вот о чем заплачу пред тобою

И о том, что время не вернуть.

АКВАРЕЛЬ

Шаткий мостик над царством кувшинок...

Семицветный узор паутин...

Луч на вечнозеленых вершинах

Допоздна засиделся один...

Нет следа от недвижной печали,

И сквозь множество, множество верст

Вижу я акварельные дали,

Слышу то, как поет черный дрозд.

Осыпаясь с акации, блики

Шепчут мне: «Ты живешь! Ты жива!»

А ромашки вдоль юркой тропинки

Доплетают свои кружева...

* * *

Оставила тебя на полпути,

Легко попасть в беду с тобою вместе,

Но даже через сотню верст и двести,

Оглядывалась с шепотом: «Прости».

Я думала, бесследно пропадешь,

Сгоришь на солнце, на снегу замерзнешь,

И некогда предавшую не вспомнишь,

Узрев из-за угла грозящий нож.

А ты дошел, и сразу же — ко мне,

С подарками, с немыслимым букетом:

«Ты начала меня вести ко свету,

Ты не дала упасть в кромешной тьме».

* * *

Свечку, хоть и тонкую, поставила

К образу пророка Илии,

Даже без молитвенного правила,

Даже без поклонов до земли.

Мне ль в моем неправедном убожестве

Ждать дождя не днями, а полдня?

Ласточки летят в великом множестве

Низко так — и прямо на меня.

Складки сарафана слишком длинного

Не заденут краешком крыла...

Кажется, со времени былинного

Я такой счастливой не была.

* * *

Я свободой дышу, как прохладой — рассвет,

И «сохранное» вновь надеваю кольцо,

Чтоб, когда я иду, не смотрели во след,

Чтоб, когда я молюсь, не смотрели в лицо.

Гладко-сладко... Такой вот духовный комфорт.

Если глубже копнуть — он мне так надоел.

Я ведь знаю о тех, кто из многих свобод

Выбрал крест и тюрьму,

Выбрал крест и расстрел.

* * *

Цветных небес измятые шелка

Разгладит ветер влажною рукою,

За даль, что так загадочно легка,

Их унесет с печалью вековою.

Рассеется седых сомнений дым

По всей земле, вздыхающей чуть слышно,

Не скажут злого в спину молодым,

Больную старость не помыслят лишней,

Беззвездной ночи темно-синий мрак

Не испугает чад дневного света.

Мне шепчет все вокруг, что будет так.

Так будет... О, как сладко верить в это!