Закончилось два золотых века русской национальной литературы. Именно два, а не один, только XIX, как принято было считать до недавнего времени. Это со всей очевидностью стало ясно в дни прощания с XX веком. И ясно не только нам, русским людям, но и нашим ближним и дальним соседям в горделивой Европе и высокомерной Америке. Ни в XIX, ни в XX веках они не могли да и поныне не могут всерьез противостоять русской в своей основе глубоко национальной и глубоко православной литературе.

Исчисление первого золотого века русской литературы мы начинаем с имени Пушкина, которого без всякого преувеличения по справедливости называем Солнцем всей нашей культуры. Во всех странах мира есть свои зачинатели и основоположники национальных литератур. Честь им и хвала! Но немного найдется (а может быть, и не найдется вовсе) в истории мировой литературы гениев, подобных Пушкину. Как солнце живительными своими лучами дает жизнь всему сущему на земле, так и Пушкин дал жизнь всем без исключения литературным направлениям, всем поискам философской мысли, всем исканиям русского духа. Об этом говорено не раз еще в XIX веке, когда роль и значение Пушкина для России, для русского народа только осознавались.

Вслед за Пушкиным начался подлинный взлет русской национальной литературы, хотя и его одного с избытком хватило бы, чтоб сделать ее ведущей и бессмертной среди других литератур мира.

Год за годом, еще и при жизни Пушкина, начали в нашей литературе появляться такие имена и такие гении, которые в иных странах сами могли бы стать зачинателями национальных литератур.

Вот Михаил Лермонтов, в сущности еще мальчик, гордый и неприступный, обреченный на раннюю гибель едва ли не с рождения, беспощадный к себе и к людям, а в какие тайны и бездны человеческой души сумел он заглянуть, чутко уловив их начала в пушкинской поэзии.

Вот Николай Гоголь, младший современник и друг Пушкина, поставивший перед собой великую, почти религиозную и заведомо неисполнимую цель - исправить посредством слова и литературы погрязшего в грехах человека. Он показал нам подлинный пример русского писателя: жить и писать ради этой великой цели, а увидев, что она неисполнима, пойти на духовное распятие, на крест - умереть. Где, в какой литературе еще возможен подобный подвиг?!

Вот Лев Толстой и Иван Тургенев, великие наши реалисты, опять-таки редко кем досягаемые в мире, которых мы тайно и расточительно не очень любим за их барскую, помещичью жизнь, за болезненно-повышенное внимание к самим себе, но безмерно любим за их талант, за бесценные уроки "великого и могучего" русского языка, за могучее познание русского духа, за исповедь и покаяние. Без них мы - не русские !

Вот Федор Достоевский, изумивший и до сих пор продолжающий изумлять весь мир своей православной философией, своим умением разложить и социальную, и духовную жизнь человека и человечества на составные части. Кто еще, в какой литературе и в какой стране сумел это сделать?!

Вот Николай Некрасов, подлинно народный поэт, с неподражаемой поэтической силой воспевший бесправного и угнетенного крепостной пореформенной жизнью, но такого свободного душой русского крестьянина. Поэзия Некрасова, собственно, и есть душа этого крестьянина.

А рядом с Некрасовым (и впереди, и чуть позади него) какие еще мощные и неповторимые фигуры: Тютчев, Гончаров, Островский, Салтыков-Щедрин, Лесков - все ученики, все продолжатели и расширители пушкинского дела.

И, наконец, на излете XIX века больная его совесть - Антон Чехов!

В ряду великих талантов XIX века, несомненно, стоят и два воронежца - Алексей Кольцов и Иван Никитин, к которым мы, избалованные несметным числом талантов, подчас относимся высокомерно и снисходительно, панибратски похлопываем по плечу. Кольцова рядим в пастушечьи, пасторальные одежки, мало что понимая и ощущая в его поэзии, потому что мало уже что понимаем в русской национальной жизни. Никитина же и вообще зачисляем в поэты, не очень достойные внимания современного читателя. Но Пушкин все понимал, все ощущал. Он приветил и по достоинству оценил Кольцова, выдвинул его на одно из первых мест в современной ему поэзии. Доживи Пушкин до времен Никитина, он, несомненно, так же высоко оценил бы и поэзию Никитина, сильного, по словам Ивана Бунина, и физически, и духовно человека.

В самый последний год XIX столетия, в самые последние его месяцы воронежская земля подарила миру еще одного необыкновенно сильного человека, Андрея Платонова, - писателя, которому в XX столетии суждено будет стать одним из наиболее удивительных и до конца еще не познанных писателей за всю мировую историю.

Когда XIX век истаял, многим вдруг показалось, что русская литература пошла уже не той пробы, не того достоинства, измельчала и выродилась всего лишь до века серебряного. Пусть и серебряный! Но этот наш серебряный век мог бы стать для многих других литератур веком поистине золотым, столько там выдающихся, знаковых имен. Мы же, отдавая достойную дань всем этим "серебряным" именам, выделим среди них крупицы нетускнеющего червонного золота, еще тогда доказавшие, что и век XX обещает стать в нашей литературе не менее выдающимся, чем предшествующий. Сияние их мы ощущаем и испытываем и сегодня: Александр Блок, Анна Ахматова, Марина Цветаева, Осип Мандельштам, а далее и чуть в стороне от них Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Иван Бунин, Максим Горький, которого так упорно нынче пытаются замолчать и забыть в новой, якобы обновленной России.

XX век вошел в нашу историю как век великих потрясений и катастроф. Но за этими потрясениями и катастрофами мы не должны забывать и великих его побед, в том числе и побед литературных, побед русской национальной культуры.

Ни одно событие, ни одно движение народной жизни, военной и мирной, не прошло мимо писателей. Они вобрали в себя всю боль, все страдания своего времени и с поразительной силой, часто рискуя собственными жизнями, идя на верную гибель, отразили их в произведениях, которые составляют золотой фонд и русской, и всей мировой классики XX века. Другие литературы таких свершений не знали.

Тут что ни имя, то недосягаемая вершина, талант подлинно народный, корневой. Лучшее тому доказательство - Михаил Шолохов. О революциях и гражданских войнах в мировой литературе написано немало прекрасных произведений, и все ж таки ключевая книга здесь - "Тихий Дон". Никто не отрицает несомненных достоинств, скажем, таких романов, как "93-й год" Виктора Гюго или "Унесенные ветром" Маргарет Митчелл, но они грешат произвольным вымыслом, беллетристикой, а "Тихий Дон" - живая, кровная жизнь русского народа на переломе эпох, о вымысле, о беллетристике там нет и помысла.

Ни одна страна не переживала столь страшного и разрушительного для деревенского уклада произвола, как коллективизация. Литература незамедлительно откликнулась и на него. И не только апологетическими, заказными произведениями, которые нынче навсегда забыты, но и "Поднятой целиной" все того же Шолохова. Роман изначально был назван им совсем по-иному - "С кровью и потом". Именно исходя из этого названия, не плакатно-агитационного, придуманного в издательствах, а выстраданного крестьянской, казачьей душой Шолохова, его и надо перечитать заново. И сколько же истинной незамутненной правды о коллективизации там обнаружится.

Если бы в XX веке у нас был только один Шолохов, то и его бы вполне хватило, чтобы считать русскую литературу о революции, гражданской войне и коллективизации первозначимой в мире. Но у нас есть еще Леонид Леонов, Алексей Толстой, Александр Фадеев, Михаил Булгаков, Константин Федин, Валентин Катаев, Андрей Платонов и многие, многие другие. Вряд ли в европейской и американской литературах отыщется подобная плеяда писателей, которые со столь мощной художественной силой отразили бы в своих произведениях эпоху 20-х-30-х годов.

Нас трудно обвинить в высокомерии, это не русская черта характера, но, опять-таки, отдавая дань уважения выдающимся талантам западноевропейской и американской литератур, таким писателям, как Хэмингуэй, Стейнбек, Вулф, Маркес, Белль и другие, позволим себе заметить, что если этих писателей поставить в один ряд с их русскими ровесниками: Шолоховым, Платоновым, Леоновым, Булгаковым, то не уменьшатся ли они в размере и росте, сколько бы Нобелевских премий ни получали.

О поэзии и вовсе говорить не приходится. Нет в литературах и по эту, и по другую сторону океана имен, равных Блоку, Маяковскому, Есенину, Ахматовой, Цветаевой, Пастернаку, Твардовскому, нет в их поэзии столько боли и страданий за свое Отечество, за его, пусть и поруганный, но несломленный народ.

Великая Отечественная война не могла не родить великую литературу. Ее часто называют "литературой лейтенантов". Во многом это действительно так, хотя среди самых достойных ее представителей есть немало и рядовых солдат и офицеров в более высоких воинских званиях.

Пройдя сквозь горнило войны, сквозь унизительные отступления и блистательные победы, эти лейтенанты, рядовые и полковники в послевоенные годы совместно написали подлинную "Илиаду" и "Одиссею" бессмертного подвига своего народа. Имена их навсегда вошли в отечественную и в мировую литературу: Александр Твардовский, Константин Симонов, Михаил Исаковский, Константин Воробьев, Виктор Некрасов, Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Юрий Гончаров, Евгений Носов, Виктор Астафьев, Василь Быков, Семен Гудзенко, Сергей Орлов, Сергей Наровчатов и еще десятки и десятки почти равнозначных имен.

В западной литературе тоже немало подлинных шедевров, рожденных Второй мировой войной: романы Хэмингуэя, Стейнбека, Кеппена, Павезе, Зегерс, Шульца. Но это совсем иная литература. У немцев и итальянцев - "литература покаяния", у французов, англичан и американцев - часто литература стороннего наблюдателя за военными действиями (кстати, они в войну во многом такими и были), а то и просто литература военных приключений. Иными словами (и в этом основная разница), их литературы - литературы о Второй мировой войне, а наша - о войне Отечественной, освободительной. В России в войну было поставлено под угрозу не только исчезновение советского государства, страны как таковой, но и исчезновение, истребление всей нации - русского народа. Подобной угрозы не стояло ни перед одной из западных стран, независимо от того, на чьей стороне они воевали, поэтому и не могло у них родиться столь величественной и великой литературы об Отечественной войне, которая родилась у нас.

Многие из писателей-фронтовиков и людей, переживших немецкое нашествие в оккупации или в тылу, отдавая все силы фронту, стали в конце 50-х, начале 60-х годов зачинателями тоже особой, почти нигде в других странах не встречаемой деревенской, крестьянской литературы. Мы знаем их как писателей-"деревенщиков": Федор Абрамов, Виктор Астафьев, Василий Белов, Евгений Носов, Валентин Овечкин, Гавриил Троепольский, Валентин Распутин, Виктор Лихоносов, Василий Шукшин. Она была вызвана к жизни, с одной стороны, нестерпимым положением, которое сложилось в колхозной деревне, обескровленной коллективизацией, войной и бездумными послевоенными реформами, а с другой - естественным уходом из жизни старшего поколения русских людей (в основном крестьян в крестьянской стране), воспитанных совсем в ином отношении и к земле, и к родительскому дому, и к вере. Быть может, самая главная заслуга писателей-"деревенщиков" состоит в том, что они на высоком, шолоховском уровне изобразили в своих произведениях русский национальный характер, закрепили его в памяти для будущих поколений, спасли нить времен от гибельного и несоединимого разрыва.

Вслед за "деревенщиками" в литературу пришло поколение "детей войны", и они тоже создали литературу, почти не встречаемую у других народов - литературу военного и послевоенного детства. Они посмотрели на все ужасы и страдания войны детским незащищенным взглядом, и этот страдальческий взгляд, быть может, наиболее острый, пронзительный и беспощадный. Литература "детей войны" требует еще серьезного собирательства, осознания и осмысления, ее нужно поставить на подобающее ей место в мировой литературе. А она заслуживает места самого достойного.

Особого разговора требует литература жестоких, братоубийственных репрессий 30-40-х годов. Тоже опыт уникальный и страшный, не пережитый в такой мере ни одной страной. Тут есть свои очень крупные достижения: Александр Солженицын, Варлам Шаламов, Лев Копелев и много других живых участников и свидетелей этой русской национальной трагедии, от которой нам никуда не деться и которой не раз еще, наверное, будут касаться в своем творчестве писатели последующих поколений.

Бегло и, возможно, не очень проницательно окинув взглядом два золотых века русской национальной литературы, невольно задумываешься, а стоит ли говорить о ней в связи со скромным юбилеем журнала, издающегося в глубокой провинции, стоит ли всуе поминать святые имена наших гениев?

Стоит, да еще как стоит! И тем более в наше время, когда над русской национальной литературой в частности и над всей русской национальной культурой в целом нависла гибельная угроза быть погребенной под обломками очередных непродуманных преобразований, под нашествием, похуже татарского и немецкого, антирусской и антиправославной "массовой культуры ".

Журнал "Подъем" начал издаваться в Воронеже с января 1931 года по инициативе тогдашнего первого секретаря обкома ВКП(б) Центрально-Черноземной области Иосифа Михайловича Варейкиса (впоследствии, в 1939 году, разумеется, репрессированного и расстрелянного), человека действительно выдающегося и проницательного. Он прекрасно понимал, что в социалистическом строительстве надо опираться на творческую интеллигенцию, и старую, еще дореволюционную, но поверившую Советской власти, и на новую, рожденную революцией.

Подобное понимание тогда, по-видимому, было не только у него одного, потому что примерно в эти же годы (чуть раньше или чуть позже) начали выходить и другие литературно-художественные журналы как в столицах, так и в провинции: "Молодая гвардия", "Сибирские огни" - 1922 г.; "Октябрь", "Звезда", "Смена" - 1924 г.; "Новый мир", "Дон" - 1925 г.; "Сибирь" - 1930 г.; "Знамя" - 1931 г. В 1932-34 г.г. был открыт и начал работать в Москве уникальный и поныне единственный в мире Литературный институт им. Горького.

Появление столь большого количества "толстых" литературных журналов было обусловлено не только осознанием в руководстве партии большевиков и в правительстве, среди которых в первые послереволюционные годы таких людей, как Варейкис, насчитывалось немало, что завоевания революции надо закрепить в литературе и искусстве (а это закрепление, пожалуй, одно из самых прочных, пусть даже только с позиций победителей), но еще и причинами более объективными и глубинными. Как бы горестно и непредвзято мы ни оценивали сейчас итоги революции, но никто не может отрицать, что она всколыхнула самосознание народа, многое ему дала (и еще более наобещала). И среди этого "многого" едва ли не первое место занимают поистине героические усилия по ликвидации неграмотности. К концу 20-х, началу 30-х годов миллионы прежде неграмотных рабочих и крестьян научились писать и читать. Само собой разумеется, что, обретя такое умение, они потянулись к просветительству, к знаниям, и не только прикладным, необходимым им в повседневной жизни, в работе на заводах и фабриках, в поле, но и к познаниям духовным, к художественной литературе. А такая жажда в русском народе была всегда, чему лучшее свидетельство фольклорная традиция, крепко внедренная и живущая в крестьянской, а позднее в рабочей и мещанской среде с незапамятных времен.

20-е-30-е годы были триумфальным временем победителей революции и гражданской войны, массовым духовным подъемом, еще не омраченным последующими предательствами, разочарованиями и катастрофами (чувства же, мысли и трагедии побежденных в расчет тогда не брались да и браться не могли). Отсюда и такое столь экзотическое для нашего времени название журнала - "Подъем".

Возник он, разумеется, не на голом месте, не только волей партии большевиков и даже не только жаждой неграмотного прежде народа знаний. Появление журнала "Подъем" было подготовлено всем предыдущим развитием литературы, культуры и искусства Центрально-Черноземного края. Он стал наследником и продолжателем этой культуры.

Летосчисление литературы Центрального Черноземья мы ведем от Евгения Болховитинова, современника и соратника Державина, выдающегося историка, библиографа и религиозного деятеля конца XVIII - начала XIX веков, хотя оно, несомненно, и уходит в более древние, фольклорные времена, собирателем которого стал еще один выдающийся воронежец Александр Афанасьев. Потом появился блистательный Кольцов, а за ним Никитин. И это только ключевые, заглавные фигуры, основоположники литературного движения в Центральном Черноземье. А сколько было рядом и вокруг них фигур, возможно, менее значимых, но оставивших заметный, до сих пор неизгладимый след в памяти народа тружеников отечественной культуры: Михаил Де Пуле, Николай Второв, Алексей Суворин, Александр Эртель, Валентина Дмитриева, Григорий Недетовский (О. Забытый), Елизавета Милицина, Леонид Завадовский. Продолжая реалистические пушкинские традиции русской национальной литературы, они шаг за шагом подготовили появление на воронежской земле первого Нобелевского лауреата в истории нашей словесности Ивана Бунина и Андрея Платонова, не удостоившегося ни единой премии, но зато удостоившегося высочайшей хулы из уст самого Сталина. Сложись судьба Ивана Бунина по-иному, то он еще при жизни мог бы быть и непременно был бы автором "Подъема". Андрею же Платонову, еще не подвергнувшемуся гонениям, удалось в 1931 году опубликовать в "Подъеме" два рассказа: "Третий сын" и "Нужная родина". К сожалению, эти рассказы были первыми и единственными прижизненными публикациями Андрея Платонова в журнале, который должен был бы стать для него родным.

Журнал "Подъем" прошел через все тернии советского и постсоветского времени. В произведениях, опубликованных на его страницах, нашла отражение вся эпоха социализма, включая и предреволюционные годы, когда борьба за этот социализм только начиналась. Уже в первых номерах "Подъема" появляются рассказы, повести и романы о революции и гражданской войне. Прежде всего это роман "Мамонтовщина" Михаила Булавина, стихийно одаренного писателя, замеченного Горьким в его неутомимых поисках народных талантов. Роман писался в одни годы с "Тихим Доном" Шолохова, наполнен и насыщен теми же событиями и страстями. В ряду произведений о гражданской войне он занимает свое, четко обозначенное место. Драматична и судьба романа. Еще до войны Михаил Булавин написал вторую его часть, но во время оккупации рукопись сгорела. В первые послевоенные годы писатель восстановил ее практически заново. Теперь этот роман широко известен под названием "Боевой девятнадцатый".

О революции, гражданской войне и начинающейся коллективизации в начале 30-х годов писали в "Подъеме" современники этих драматических событий: Ольга Кретова, Петр Прудковский, Михаил Сергиенко, Виктор Петров, Василий Карпов. По-своему ярко и напористо с позиций классовой борьбы отстаивал утвердившееся тогда понимание революции один из "неистовых ревнителей" пролетарской культуры, секретарь РАППа, первый редактор журнала "Подъем" Максим Подобедов. На страницах журнала "Подъем" начинают появляться критические статьи будущего академика Михаила Храпченко, Леонида Авербаха, Дмитрия Еремина. Имена по нынешним оценкам во многом ортодоксальные, но представить писательскую жизнь 30-х годов без них невозможно. Вообще журнал "Подъем" с первых его номеров оказался в самой гуще литературной борьбы, так характерной для того времени. В нем печатаются статьи Максима Горького, Александра Серафимовича, выступления по вопросам литературы Иосифа Варейкиса, основополагающие партийные документы, речи Сталина, Молотова и других видных руководителей государства. Литературная жизнь бурлит, страсти накаляются, и в этих страстях наряду с откровенно слабыми в художественном отношении, часто просто конъюнктурными сочинениями появляются вещи подлинно талантливые, возникают имена многообещающие. Скажем, такие, как прозаик Борис Песков, критик и очеркист Николай Романовский, поэты Василий Шульчев, Константин Гусев, Владимир Кораблинов, Василий Кубанев, Павел Шубин. Как жаль, что многие из них в очень еще молодом возрасте погибли в годы Великой Отечественной войны! Останься же Песков, Шульчев, Кубанев, Шубин в живых, то в ряду писателей-фронтовиков они были бы одними из первых (впрочем, Павел Шубин и есть один из первых), стали бы продолжателями традиций и Пушкина, и Горького, и Шолохова.

Уцелеть в войну суждено было Анатолию Абрамову, Юрию Гончарову, Евгению Носову, Федору Волохову, Николаю Коноплину, Владимиру Кораблинову, Константину Гусеву, Гавриилу Троепольскому, Константину Локоткову, Виктору Попову, Ивану Сидельникову, Владимиру Евтушенко. Уцелели также писатели, пережившие войну в подростковом возрасте: Алексей Прасолов, Анатолий Жигулин, Владимир Гордейчев, Геннадий Лутков.

Само собой разумеется, что основной темой произведений и писателей-фронтовиков, и "подростков войны" стала именно война, недавние сражения, жизнь в оккупации, в голодном и холодном тылу.

Одна из самых ярких фигур здесь, несомненно, Юрий Гончаров, в девятнадцатилетнем возрасте добровольно ушедший на фронт. Практически все его рассказы и повести о войне начиная с 1946 года публиковались в "Подъеме". В том числе и лучшие из них: "Сто холодных ночей", "Неудача", "Целую ваши руки". Правда о войне, какой бы горькой и трагичной она ни была - вот главный лейтмотив всего творчества Гончарова. Вообще Воронеж и близлежащие к нему города Центрального Черноземья, пережившие фашистское нашествие, ожесточенные бои в городской черте и окрестностях, дали русской и мировой литературе второй половины XX века имена не менее значимые, чем в веке XIX: Ю. Гончаров, Г. Бакланов, Б. Васильев, Е. Носов, К. Воробьев, Е. Исаев, П. Шубин, А. Абрамов, М. Тимошечкин , О. Кожухова. Представить военную прозу и поэзию без этих имен просто невозможно. Они - ее родоначальники и классики. В разные годы они либо сами были авторами "Подъема", либо о них писали критики фронтового и послефронтового поколения.

Родоначальником "воронежской критической школы" в 50-х годах стал Анатолий Абрамов, фронтовик, освободитель Норвегии, один из соратников А. Твардовского по "Новому миру". Книга Анатолия Абрамова "Лирика и эпос Великой Отечественной войны", его статьи по искусству и другим проблемам литературы известны во всем мире. Анатолий Абрамов ввел в литературу целую когорту одаренных критиков, составляющих ныне основную критическую силу в Воронеже да и во всероссийской литературе. Все они самые активные авторы "Подъема", в разные периоды члены его редколлегии, сотрудники редакции: Зиновий Анчиполовский, Владимир Гусев, Валентин Семенов, Виктор Акаткин, Тамара Никонова, Екатерина Мущенко, Лариса Полякова, Леонид Коробков.

Вместе с Валентином Овечкиным, автором и членом редколлегии журнала "Подъем", в конце 50-х годов родоначальником и зачинателем "деревенской" литературы стал Гавриил Троепольский. В его романах, повестях, рассказах и очерках, опубликованных как в журнале "Подъем", членом редколлегии которого он тоже был долгие годы, так и в других изданиях - в "Новом мире", "Нашем современнике", звучит глубокая тревога за жизнь современной деревни, за ее природу, за ее людей, часто обездоленных по причине бездушного к ним отношения со стороны власть предержащих. Имя Г. Троепольского прочно обозначено в русской и мировой литературе XX века. До самых последних дней своей долгой жизни он был верным другом журнала "Подъем", искренне радовался его успехам, остро переживал неудачи.

Многие авторы "Подъема" еще с довоенных времен тяготели к исторической литературе. Тут тоже есть свои, и немалые, обретения. Широко известны романы Николая Задонского "Донская Либерия", "Денис Давыдов", "Жизнь Муравьева", роман Евгения Люфанова о Петре I "Великое сидение", исторические повести Владимира Кораблинова о великих земляках-воронежцах Алексее Кольцове и Иване Никитине. В 80-х годах Валентин Пикуль опубликовал на страницах журнала "Подъем" восстановленный по сравнению с урезанной цензурой публикацией в "Нашем современнике" роман о Григории Распутине "Нечистая сила". Интересны также документальные повествования современного санкт-петербургского писателя Николая Коняева о детских годах русских императоров, о знаменитом мореплавателе и путешественнике XVIII века Беринге. Заметным явлением во всероссийской литературной жизни стали публикации на страницах журнала "Подъем" историко-критических исследований выдающихся современных критиков Вадима Кожинова и Николая Скатова о Федоре Тютчеве и Алексее Кольцове.

Трудно представить развитие современной русской поэзии без имен А. Прасолова, А. Жигулина, В. Гордейчева. Каждый из них в определенной мере тоже был родоначальником или одним из активных участников целого направления в русской поэзии: Алексей Прасолов - глубинно-философского; Анатолий Жигулин - так называемой " тихой лирики"; Владимир Гордейчев - до сих пор еще малоисследованной в нашей литературе поэзии державного звучания.

Довоенный "Подъем" был журналом в основном воронежским, региональным. После же войны и особенно начиная с 1957 года, когда "Подъем" из альманаха "Литературный Воронеж" (по военному лихолетью он несколько лет выходил под таким названием) восстановился опять в журнал, он обрел черты журнала всероссийского и всесоюзного. Значительно расширилась география его авторов, а вместе с ней и география читателей. "Подъем" выписывают и читают в самых отдаленных уголках нашей страны: на Дальнем Востоке, в Сибири, на Украине, в республиках Средней Азии и Закавказья, в Белоруссии, в Прибалтике и Молдавии. С журналом стали сотрудничать известные писатели из Москвы, Ленинграда, Вологды, Саратова: Константин Симонов, Глеб Горышин, Василий Белов, Людмила Татьяничева, Владимир Цыбин, Николай Палькин.

Особенно способствовал этому приход в литературу писателей нового поколения, "детей войны", которых вскоре в литературном обиходе назовут "сорокалетними". Они принесли с собой новое, часто неожиданное восприятие жизни, осмысление событий Великой Отечественной войны, деревенской и городской среды, где проходили их детство и юность. Практически все хоть как-то заявившие о себе в литературе писатели этого поколения стали авторами журнала "Подъем". Это воронежцы - Олег Гуков, Валерий Мартынов, Василий Белокрылов, Станислав Никулин, Евгений Новичихин, Петр Сысоев, Александр Голубев, Анатолий Ионкин, Николай Студеникин, Леонид Артеменко, Владимир Котенко, Николай Белянский; куряне - Михаил Еськов, Юрий Першин, Алексей Шитиков; тамбовчане - Александр Акулинин, Василий Кравченко, Александр Макаров, Аркадий Макаров; липчане - Борис Шальнев, Светлана Мекшен, Иван Завражин; писатели других областей и краев - Валентин Распутин, Виктор Лихоносов, Анатолий Афанасьев, Георгий Баженов, Василий Юровских, Анатолий Курчаткин, Владимир Крупин, Владимир Маканин, Андрей Скалон, Станислав Золотцев, Борис Шишаев, Борис Екимов, Александр Малышев и в том же ряду еще многие и многие.

За семьдесят лет все было в истории журнала "Подъем": и высокие взлеты, и глубинные провалы, и грозные окрики партийного начальства, подогретые новоявленными "неистовыми ревнителями", имена которых давно преданы забвению.

Такие имена, как Анатолий Абрамов, Юрий Гончаров, Евгений Носов, Владимир Кораблинов, Гавриил Троепольский, Алексей Прасолов, Владимир Гордейчев, Егор Исаев, Анатолий Жигулин, Валентин Овечкин, Константин Воробьев, Павел Шубин, Григорий Бакланов, Борис Васильев, навсегда войдут в русскую и мировую литературу. Причем не только в историю их развития, но и в живую, читаемую нынешним и каждым последующим поколением. Они стоят вровень и рядом, плечом к плечу с наиболее выдающимися представителями русской национальной литературы XX века. Это ее золотой фонд, позволяющий нам утвердительно говорить, что XX век в истории русской литературы был столь же золотым, как и век XIX. Мы просто этого до конца еще не осмыслили, поскольку только-только отдаляемся от минувшего века, а большое, как известно, видится на расстоянии.

Журнал "Подъем" внес в историю развития отечественной национальной литературы свою значительную лепту. Лучшими его авторами вполне заслуженно могли бы гордиться и Пушкин, и Гоголь, и Достоевский, и Бунин, и Кольцов с Никитиным.

Россия переживает сейчас тяжелые времена, новую смуту, затеянную по недомыслию или по злому умыслу и часто людьми, равнодушными к ее судьбе. В дни таких испытаний голос русских национальных писателей особенно важен и необходим. Кому же как не им отстаивать поруганную честь и достоинство своего народа, быть во главе собирания духовных сил России. И они все громче и громче со страниц газет и журналов, в том числе и "Подъема", заявляют о себе, созывая своих соотечественников на нелегкую, но обязательно победную борьбу. Старые и молодые писатели тут заодно, в тесном единении и содружестве. И это верный залог того, что и только что наступивший XXI век будет для русской литературы тоже веком золотым. Да иного и не может быть, ведь над нами по-прежнему сияет незакатное Солнце Пушкина.

А выше его только Бог.