Иван Николаевич Крамской (1837--1887) -- живописец, график, художественный критик. Оставил большое эпистолярное наследие. Родился в слободе Новая Сотня, неподалеку от города Острогожска Воронежской губернии. С 1857 года учился в Академии художеств в Петербурге. Осенью 1863 года возглавил “бунт четырнадцати” выпускников Академии, потребовавших свободного выбора темы для конкурсной программы на большую золотую медаль.

Получив отказ Совета Академии, Крамской с товарищами покинул ее стены и вскоре стал одним из инициаторов создания в Петербурге независимой Артели художников. На рубеже 1869--1870 годов -- деятельный организатор и участник Товарищества передвижных художественных выставок. Благодаря усилиям Крамского в Товарищество вошли И. Е. Репин, В. Д. Поленов, Н. А. Ярошенко, В. И. Суриков. Для галереи П. М. Третьякова создал серию замечательных портретов русских писателей, ученых, художников.

1. И. Н. КРАМСКОЙ -- И. Е. РЕПИНУ

3 августа 1873

Козловка-Засека

Большое спасибо, добрейший мой Илья Ефимович! что Вы и под благословенным небом Италии вспомнили обо мне. Письмо (*) Ваше доставило мне большое удовольствие, во-первых, потому, что оно от Вас, а во-вторых, что в нем непосредственные, так сказать, горячие впечатления Ваши, а в-третьих, что суждения, которые Вы мимоходом делаете, подтверждают мои мнения. Суждение, что Рим есть пошлый барак, я встречаю в первый раз, тем не менее я очень охотно согласился с Вами.

Смотря на фотографии с архитектуры римской, мне как что-то смутное приходило тоже в голову, но я никогда не давал себе времени, достаточного для того, чтобы смутное чувство созрело в убеждение; что касается Рафаэля вообще, то, пожалуй, Вы и тут правы, и та громадная популярность, которую имеет этот художник, со временем послужит для уяснения скорее эпохи, людей, вкусов и того извращения, до которого дошло общество, превознесшее такого художника (гораздо более), чем для уяснения деятельности самого художника.

Вот так периоды! Не знаю, встречалось ли у Цицерона что-либо подобное по ясности. Постройте, поправлю, Вы прочтете и так и этак, и выйдет понятно. Лучше всего, впрочем, описан Неаполь, по-моему, -- это очень верно, -- именно пейзаж, рисованный гуашью. О французах судить подождите. Они, во всяком случае, лучше других -- правда, но... мы, должно быть, очень грубый, невежественный народ, или глубоко художественный. Вопрос этот так и останется, должно быть, еще долго открытым. Да не мне его и решать, я начинаю седеть. Что я думаю, Вам известно, но это ни для кого не обязательно, слава богу. Итак, с богом, в Париж. Думаю, что Вы к нему прилипните. Неужели ошибусь? Нам ведь подавай гения! а то, что у французов, решительно не годится (я говорю, разумеется, про содержание), мы слишком молоды, а все молодое скорее предпочтет, в силу законов развития, Александра Македонского, нежели... нежели, да, пожалуй, Мейсонье и Фортуни. О Морели и Усси слишком мало знаю, чтобы судить. Коли Вы не застрянете в Италии в самом деле, это, по моему мнению, хороший признак.

Однакож, что это я, по старой привычке, говорю, точно поучаю, -- дурная примета, все люди, идущие под гору, любят предаваться такому непроизводительному занятию. Хотел писать, как путный человек, а между тем... лучше бросить. Позвольте, а что же это в Вашем письме нет ни слова о Вене, о Вене, положим, еще ничего, а о выставке все-таки стоило бы хотя упомянуть, или уж там ничего не было? Кстати, не знаете ли, как о Вас один немец рассуждал, то есть о “Бурлаках” Ваших? не знаете, ну, так я Вам сообщу, и я рад Вам сообщить хоть что-нибудь в свою очередь.

Идею Вашей картины он, немец, изволите видеть, понял очень глубокомысленно, что вот, дескать, кучка людей вымирающего племени, довольно дикого, близкого к горилле, перед приближением цивилизации (пароход). Каково! а ведь верно. Что Вы на это скажете? по-моему, и хорошо, и по-немецки. Оно тем хорошо, что неожиданно. Странное дело, или мы умнее других, или еще не доросли! Отчего, скажите, иностранцы так нас мало знают, т. е. мало понимают? Вот, между прочим, Вам недурно было бы...